Одна из примет путинской эпохи — «шпионские» дела. Ловили представителей интеллигенции: ученых, журналистов, дипломатов. Высокопоставленные и рядовые сотрудники ФСБ на примере обвинений против журналиста Пасько и дипломата Моисеева быстро осознали, что подобные дела — скоростной лифт для продвижения вверх, минуя утомительный подъем по карьерной лестнице. В результате была создана целая система организации подобных дел, которую использовали в течение последних 10 лет. Ныне, правда, приоритеты несколько сместились: от получения новых должностей и званий к переделу собственности. И — система трансформировалась: попавших под каток перестали подозревать в шпионаже, заменив на обвинения в незаконном экспорте технологий и экономических преступлениях, а фигурантами вместо научных сотрудников стали директора научно-исследовательских институтов с большими бюджетами и прибыльными зарубежными контрактами.
Как разгорались шпионские страсти
Первой ласточкой еще в 1997 году стало уголовное дело военного журналиста из Владивостока Григория Пасько, работавшего в газете «Боевая вахта». Поскольку Пасько сотрудничал с японской телекомпанией и получал от иностранцев гонорары за свои материалы, он стал удобной жертвой для обвинений в шпионаже. Громкое дело позарез было необходимо УФСБ по Тихоокеанскому флоту, которое тогда возглавлял ныне покойный Герман Угрюмов, чтобы отвлечь внимание от скандалов, связанных с продажей за рубеж наших авианосцев по бросовым ценам.
Результаты уголовного преследования журналиста превзошли ожидания: Пасько в конце концов отправился в тюрьму, а Герман Угрюмов — ¬в Москву, на повышение. Угрюмов взлетел на уровень замдиректора ФСБ и возглавил департамент по борьбе с терроризмом.
Не остались в обиде и люди чином помельче. Следователь-криминалист Александр Егоркин, который руководил следственной группой, в феврале 1998 года возглавил следственный отдел УФСБ по Тихоокеанскому флоту. Вскоре суд установил, что Егоркин фальсифицировал материалы уголовного дела, за это ему вынесли строгий выговор, а через некоторое время присвоили звание майора. Вслед за своими покровителями Егоркин тоже перебрался в Москву, в Следственное управление ФСБ, где возглавил отдел военной контрразведки. Два года назад из ФСБ он уволился.
Оценив карьерный рост Угрюмова, приморские чекисты поняли первыми, что шпионские процессы — дело стоящее.
В конце 90-х Владивосток стал лидером по отлову мнимых шпионов. В июле 1999 года сотрудники УФСБ Приморского края обыскали квартиру и лабораторию ученого-океанолога Владимира Сойфера: мотивировали свои действия тем, что экологические изыскания профессора представляют угрозу безопасности страны. Изрядно потрепав нервы ученому, дело прикрыли по амнистии, хотя никакого состава преступления не нашли. Тогда Сойфер рассказывал нам, что все это происходило под руководством начальника УФСБ по Приморскому краю Веревкина-Рахальского. Профессор не сдался и опротестовал амнистию. В мае 2001 года УФСБ пришлось закрыть дело, но к тому времени Веревкин-Рахальский уже перебрался в Москву — на должность замминистра по налогам и сборам. Затем, посидев в разных министерствах, он закончил свою карьеру в 2005 году на должности главы Федеральной службы по экономическим и налоговым преступлениям в звании генерал-лейтенанта.
Естественно, карьерные успехи контрразведчиков из Владивостока не могли остаться без внимания коллег в столице, и шпионские страсти стали разгораться. Дело бывшего замдиректора Первого департамента стран Азии МИД Валентина Моисеева помогло следователям «шпионского» отдела Следственного управления ФСБ (СУ ФСБ) выдвинуться в руководители всего управления.
Напомним, что Моисеева обвиняли в передаче секретов южнокорейской разведке, а уровень доказательств был таков, что в деле сменились пять судей, поскольку не у всех доставало сил вынести требуемый приговор. В конце концов Верховный суд отменил приговор Мосгорсуда (12 лет лишения свободы), и срок скостили практически втрое.
Выбор следователей по делу Моисеева тоже вызвал много скандалов. Один — Игорь Растворов — оказался сыном тогдашнего начальника Лефортовской тюрьмы, где сидел Моисеев. Другой — Юрий Плотников — в 2000 году принимал участие в расследовании дела Эдмонда Поупа, американца, обвиняемого в шпионаже, а его отец прокурор Олег Плотников поддерживал обвинение в суде. Когда это выяснилось, прокурора по-тихому заменили. Однако Плотникову скандал не помешал в 2002 году возглавить следственную бригаду по делу ученого Игоря Сутягина. Насколько известно, некоторое время назад Плотников с повышением перешел в подразделение, не связанное с расследованием уголовных дел. Еще один следователь по делу Моисеева — Василий Петухов — недавно был назначен заместителем начальника Следственного управления ФСБ.
Однако главным бенефициаром дела Моисеева оказался тогдашний начальник 1-го, так называемого «шпионского», отдела в Следственном управлении ФСБ Николай Олешко, который возглавлял следственную группу.
Валентин Моисеев в своей книге «Как я был «южнокорейским шпионом» так описывает Олешко: «Встретивший меня там грузный человек лет пятидесяти изображал из себя саму любезность, широко улыбался. В то время мне было еще не известно, что Олешко знаменит по работе в Западной группе войск как мастер по фабрикации шпионских дел, что и обеспечило ему продвижение по службе, несмотря на то, что обвиненные им люди через 20 лет были реабилитированы». По ходу дела тон Николая Алексеевича Олешко менялся: «В конечном итоге он перешел на уговоры, визгливый крик и запугивание… «Ваших детей мы пока не трогаем, — продолжал он, — но нам ничего не стоит прекратить их пребывание в Сеуле и посадить в соседние с вашей камеры…» (Книга вышла несколько лет назад, и Олешко в суд не обращался.)
С момента ареста Моисеева прошло почти 10 лет, и карьерный рост Николая Олешко с тех пор не прекращался. В 2003 году он поднялся до заместителя начальника Следственного управления, в декабре 2004 года возглавил его. Сегодня Олешко, несмотря на предельный для руководителя такого уровня возраст, продолжает руководить СУ ФСБ.
Система контроля и управления
Поднявшись по карьерной лестнице, «охотники за шпионами» стали перекраивать систему под себя.
К 2004 году влияние Николая Олешко вышло за стены «Лефортова», где располагается Следственное управление ФСБ. Ему удалось добиться фактической перестройки системы расследования шпионских дел по всей стране и поставить под контроль своих людей надзор за такими расследованиями.
Следственное управление ФСБ — едва ли не самое важное подразделение спецслужбы. Именно оно расследует все уголовные дела, которыми занимается центральный аппарат ФСБ, то есть фактически отвечает за большинство громких процессов в стране. Структура СУ почти повторяет структуру центрального аппарата ФСБ: в нее включены отделы контрразведки, экономической безопасности, борьбы с терроризмом, военной контрразведки и т.п.
При этом свои следственные отделы существуют во всех областных управлениях ФСБ (и напрямую подчиняются начальникам управлений). Для надзора над тем, чем заняты эти отделы, в СУ ФСБ существует специальное подразделение — так называемый кураторский, 4-й, отдел. Однако Николай Олешко благодаря хорошим контактам с заместителем директора ФСБ Вячеславом Ушаковым сумел убедить руководство спецслужбы, чтобы контроль над шпионскими делами осуществлял не 4-й, а 1-й — «шпионский», то есть его родной профильный отдел. Это резко повысило значимость отдела и всей «шпионской» тематики в работе СУ ФСБ.
Не исключено, что это было сделано и для того, чтобы избежать в будущем таких провалов, которые произошли в процессах над красноярским ученым Даниловым и сотрудником Института США и Канады Сутягиным.
Данилова первая коллегия присяжных оправдала. В деле Сутягина, которое начинало Калужское УФСБ, от первоначальных громких заявлений о передаче англичанам секретных данных о подводных лодках остались одни газетные заметки, которые на шпионаж не тянут. В результате первую коллегию присяжных спешно распустили, а во вторую, признавшую Сутягина шпионом, пришлось внедрить своего агента. Среди присяжных обнаружился бывший офицер КГБ—СВР Григорий Якимишен, который засветился в 90-е годы в польской прессе в связи с политическим скандалом, и местные СМИ называли его двойным агентом, работавшим и на российские, и на польские спецслужбы. Якимишен с 80-х работал в Польше сначала под крышей АПН, затем в посольстве РФ. В январе 1996 года его из Польши отозвали, и люди, знавшие по прежней работе, опасались, что в России ему грозит расправа. Однако их опасения развеял судебный процесс над Игорем Сутягиным.
Трансформация системы: забудьте о шпионаже
В конце концов скандалы, которые сопровождали каждый шпионский процесс, поставили руководство ФСБ перед проблемой сокращения издержек. Опытным путем такой способ был найден. Оказалось, что ФСБ просто нужно отказаться от статей УК «Шпионаж» и «Разглашение гостайны», заменив на обвинения в экономических преступлениях. Тем более что подобный поворот несет дополнительные преференции. Перелом наступил в деле директора Института проблем сверхпластичности металлов РАН Оскара Кайбышева, который попал в поле зрения ФСБ в 2005 году. Первоначально 66-летнему ученому-физику предъявили обвинение в разглашении государственной тайны. За Кайбышева вступились коллеги, ученые, журналисты и общественность, и началась шумная кампания в его защиту.
Однако вскоре из дела Кайбышева статья о разглашении исчезла, и директора института обвинили в коммерческих махинациях, а также в незаконном экспорте технологий двойного назначения. В августе 2006 года Кайбышев получил шесть лет условно, а в ФСБ учли полезный опыт.
В октябре 2005 года Лефортовский межрайонный суд выдал санкцию на арест гендиректора «ЦНИИМАШ-Экспорта» академика Игоря Решетина, его первого заместителя по экономике Сергея Твердохлебова и зама по безопасности Александра Рожкина. Следователи ФСБ не стали обвинять руководство «ЦНИИМАШ-Экспорта» в шпионаже или разглашении, а выдвинули обвинения в растрате и нарушении правил экспортного контроля, а впоследствии — в передаче технологий двойного назначения Китаю и контрабанде.
В декабре 2007 года суд вынес приговор: трое обвиняемых получили от 5 до 11 лет. А спустя несколько дней после приговора было опубликовано письмо одного из осужденных, где в разделе «Системная ошибка защиты» прямо написано: «Если бы директор повел диалог с органами, никаких страшных последствий не было бы вообще, а его личное положение и положение фирмы на рынке космических технологий только бы укрепилось. Фирма получила бы своеобразную крышу, в хорошем смысле этого слова, в лице службы экономической безопасности ФСБ». На Лубянке не препятствовали распространению письма, видимо, надеясь, что фигуранты будущих процессов учтут этот совет.
Так система организации подобных процессов приобрела законченный вид.
