Ровно восемь лет назад я сочинил стихотворение о том, как меня по недоразумению упекли в психушку. Время тогда в Москве было действительно психически нездоровое — теракты, и денег за работу не платили. Впрочем, в одном месте мне предложили в качестве компенсации за мой неоплаченный труд семейную путевку в Египет — горящую. Думаю, неизвестно, когда у работодателя появятся деньги, а путевка — вот она, горит. Я взял.

Мальчик ладит хвост мочальный

Жили мы с женой и дочкой в Хургаде, в отеле «Аравия» на берегу Красного моря. Две невысоких стены отделяли наш цивилизованный пляж от дикого. Там местные пацаны запускали воздушных змеев.

Однажды, наблюдая за их полетами, я вспомнил о том, как Петруша Гринев из «Капитанской дочки» склеил своего воздушного змея из географической карты, и напомнил об этом своей дочке. Чтобы на пляже она не мучилась от безделья, мы предложили ей повторять про себя таблицу умножения. После каждого столбика она загибала пальцы. «Нет уж!» — очень скоро сказала дочь. Ей ближе литература. Поэтому, если ей требуется что-то учить наизусть, то лучше не скучную таблицу, а стихотворение. Только какое-нибудь повеселей.

«Хорошо, — сказал я, — запоминай:

Нынче день такой забавный;От возниц что было силКонь умчался своенравный,Мальчик змей свой упустил, Вор цыпленка утащил У безносой Николавны.Но настигнут вор нахальный,Змей упал в соседний сад, Мальчик ладит хвост мочальный,И коня ведут назад:Восстает мой тихий ад В стройности первоначальной ».*

В качестве иллюстрации к прочитанному стихотворению я указал на дикий пляж: «Вон там как раз мальчик ладит хвост мочальный».

Цыпленок

В тот же день, решив, что цыпленок («Ага — цыпленок!» — отметила дочка) в гостиничной столовке нам надоел, мы отправились пообедать в городской ресторан. Нас усадили на веранде с видом на площадь и джип с вооруженным полицейским-негром. Больше смотреть нам было не на что. Дочь сказала, что если мальчик, воздушный змей и цыпленок уже имеются, то скоро может появиться и все остальное, вплоть до безносой Николавны. Так она нашла себе новое занятие — отслеживать, как реалии только что выученного ею стихотворения проявляются в нашей египетской жизни.

Вот, например, к джипу подошла компания подвыпивших туристов в разноцветных тренировочных штанах. Между ними и полицейскими завязался оживленный разговор. Один турист вознамерился отнять у полицейского автомат. Подъехал еще один джип с четырьмя вооруженными полицейскими. Туристов уложили в джип. Туристы громко оправдывались: просто им захотелось сфотографироваться с родным АКМ на своей груди — в египетском окружении. Дочка сказала: «Нынче день такой забавный. Правда, пап?».

Вор

Несмотря на все меры предосторожности, у наших соседей из 137-го номера Тихонковых украли кошелек с деньгами, кредитками и обратными билетами. Где? Вроде в автобусе, по пути из Луксора. А они там памятник скарабею погладили — на счастье. И что в результате?

А нам в Луксоре сопутствовала удача. «Смотрите, возница и конь!» — воскликнула дочь, увидев на стене храма фараона в колеснице Продолжая далее разглядывать египетские диковины, мы с радостью узнавали в них нечто, нам уже известное. Например, храм царицы Хатшепсут нам напоминал какую-то несуществующую, но вполне возможную станцию московского метро. А гипостильный зал — наши с дочкой прогулки по Пушкинскому музею.

Обнаружились и другие сходства.

«Символами Юга и Севера, — говорил гид, — в разные времена были соответственно: лотос — папирус, кобра — орел, осока — пчела». Наш гид Хасан хорошо говорил по-русски, но с акцентом. «Пчела» он произнес как «бучела», что звучало абсолютно правильно — по-древнеславянски!

Среди нагрудных символов власти фараона я обнаружил двуглавого орла. Все почти что, как и у нас на гербе, только вместо его левой орлиной головы — голова кобры. Понятно: так у древних египтян выглядело объединение Севера и Юга, у нас — Запада и Востока.

На обратном пути из Луксора автобус так подскочил на выбоине, что из-под сиденья кресла жены прямо к ее ногам выпал кошелек наших соотечественников из 137-го номера.

«Но настигнут вор нахальный!» — воскликнула дочь.

Принимая свой кошелек, благодарные соотечественники сказали, что нас, наверное, послал сам Бог и что с них, конечно, причитается. Свое слово они сдержали — пришли нас провожать с роскошными виски и коньяком, купленными в дьюти-фри.

«К сожалению, Сфинкса теперь можно увидеть только со смотровой площадки», — сказали Тихонковы. А ведь они всю жизнь мечтали его погладить.

Ад

В Каире, в Египетском национальном музее мы узнали, что ада в нашем понимании у древних египтян не было, но была особенная дверь для души.

— Вот она, — экскурсовод подвел нас к фрагменту фрески с изображением неких ворот. — Если душа туда не проходила, то это и был ад.

— Ад! — шепнули мы зазевавшейся дочке. — Ты слышала?

— Да, да. Восстает мой тихий ад, — тут же отозвалась дочка. — А восстает — это что, бунтует?

Мальчик змей свой упустил

В день нашего отлета внезапно задул сильный ветер с песком из Аравии, сорвавший наше пляжное полотенце, вывешенное на балконе. Мы видели его летящим у нас над головами, а потом оно пропало. А ведь за него надо отчитываться. Долго искали. Нашли в цветочной клумбе с пальмой и лотосом. «Змей упал в соседний сад!» — радовалась дочка, иначе и не скажешь.

В хургадинском аэропорту нас предупредили, что наш отлет откладывается. Вначале — на час, а потом, в течение двух дней ожидания, — на каждые три часа. Поговаривали, что из-за нелетного тумана и обледенения, в Москве, конечно. На последние деньги мы купили дочке три сувенирных пирамидки: Хеопс, Хефрен и Микерин.

Дремали, нервно вздрагивая: «Что, уже?».

«Да, уже». За окном самолета бушевала снежная вьюга в густом тумане. Прилетели.

Жена и дочь сразу же, по прямой, поехали в другой город к бабушке — отсыпаться и особенно не беспокоились, почему я в течение недели не беру трубку — сплю. Рассказ о дальнейших событиях я доверяю своему стихотворению.

О, дымка! О, туман нелетный,Вползающий ко мне домой!То разряженный он, то плотный,И вдруг — как вихрь огневой!Так закрутил меня Армагеддон —Наш — снежный и египетский — песчаный.Дурная смесь — кошмарный сон.Теперь смешной. Тогда печальный.

Особый пафос сна:Как мне избегнуть пекла,Коль воздух всюду пламенеет бегло?Особый юмор сна:«Але!» — с пожарной службоюЯ срочно выхожу на связь.Дежурный отвечает: «Слушаю.Как вас зовут и адрес ваш?».Помехи. В трубке треск и вслед за этимКошмар рассеялся. Гляжу:Туман — надуман. Телефон — предметен.И я лежу,Как звать меня, по телефону говорящий,Не виртуальный, нет, но настоящий.«Отбой! — кричу. — Кошмар попутал, все — в ажуре!»«Нет. Поздно, — отвечает мне дежурный. — Наряд в пути!»

Полковник с каской на боку — пожарныйИ два мента — сержанта с акаэмамиВошли. Я объясняю: сон кошмарный.А это — чай, черновики с поэмами,Остатки завтрака — нормальный быт.И я — рассудочен и вовремя побрит.А также я имею свойствоБлагодарить людей за беспокойство.Даю:Ментам — по сотне: «Не сочтите за обиду».Полковнику, что под рукой, — Хеопса,За неименьем третьей сотни — пирамиду.На их вопрос: «Зачем я красномордый?».«Ах, виноват, — не лепечу я, — извините!»Но: «Загорел! — ответ имею твердый. —Да. В марте! Что, не верите? В Египте!»

Мои понятья, посчитав нечеткими,Они меня препроводили для порядкаВо множество дверей с решетками,С ключом единым — «кавадратка».«Конечно, в принципе, ты, брат, невиноватый.Но не учел серьезности момента.И засветился, как дурак, тогда ты,Когда в Москве вокруг — одни теракты,А в воскресенье — выбор Президента!»

Неделю воли не видать мне и небесной высиИ пребывать в тоскливой заморочке:Ну, сдал бы я полковнику весь комплекс в Гизе, А как потом в глаза смотрел бы дочке?

В стихотворении ради сохранения темпа повествования отсутствует «обезьянник», где меня продержали взаперти до вечера. А потом прибыл санитар, и мы оба поехали в кузове без окошек в психбольницу.

Дежурный врач психбольницы, измерив мне давление, сказал: «Вот и подлечитесь!».

Испанский кардинал

В больничное отделение меня ввели уже вполне своим человеком — в одних казенных кальсонах. Там все ходили именно так. Возможно, оттого, что псих в пижаме еще думает о побеге, а в кальсонах его воля парализуется. Ко мне сразу же подошел «испанский кардинал» (погоняло такое), как потом выяснилось — самый авторитетный в нашем отделении человек. Узнав, чем я занимаюсь, он попросил нарисовать его портрет. Посмотреть собралось все отделение; кто-то из зрителей сказал мне: «Отодвинься, не видно». Я понял, что нарисовать надо хорошо. Таков вопрос выживания, а не профессиональной гордости. Рисунок кардиналу понравился. И зрители сказали: «Похож!». За работу заказчик отсыпал мне несколько сигарет и отмотал от своего рулона немного туалетной бумаги. «Здесь это — дороже золота, — сказал он. — Теперь вы — под моей защитой». Я должен был уразуметь, что новичок здесь без покровительства живет плохо. Позвонить отсюда невозможно, говорил кардинал. Но если мне надо передать что-нибудь на волю, то это можно сделать через его кобру. По тем телефонам, которые я ему дам. Кобра придет в понедельник. Вместо «жена», чья бы она ни была, он говорил «кобра».

Были здесь и блатные. Или приблатненные. Против кардинала они не возникали, но сам кардинал их называл беспредельщиками. Особого беспредела за ними я не замечал, но говорить им «мужики!» не рекомендовалось. За «мужика» можно было и ответить, хоть тут и не зона. Однажды кардинал мне сказал: «Я только что услышал, как блатные сговаривались, чтобы подсыпать вам в чай снотворного и затем стащить с вашего пальца обручальное кольцо. Немедленно сдайте кольцо на хранение дежурной сестре, но обо мне — ни слова». А если у меня кольцо не снимается с пальца? Как я его сдам на хранение? И как они его у меня стащат? С мылом? С ножовкой?

По моему разумению, среди окружавших меня психов особо ненормальных людей не было. Появился один невменяемый, но по временной причине. Его, в состоянии белой горячки, санитары прикрутили ремнями к койке, рядом с моей. Конечно, отмудохали, чтоб не дергался. Очнувшись, он попросил у меня воды: «Умоляю, будь человеком!». А я, так же как и он, лежал пристегнутый — по рукам и ногам. Порядок такой — во время действия капельницы я должен быть пристегнутым. «Чтобы сам же и не поранился», — объяснила медсестра. Обычно она только ставила капельницу, а пристегивать доверяла своим добровольным помощникам из числа психов.

Квадратка

Когда-то существовала такая телевизионная передача — «Итого». Постоянным ее участником был мой коллега по журналу «Magazine» художник Андрей Бильжо. Появлялся он на экране в качестве мозговеда, в белом халате врача, некогда привычной для Бильжо служебной одежде, поскольку и по образованию, и по своему первоначальному роду деятельности он был врачом-психиатром. В руках мозговед постоянно вертел свой артистический атрибут — некий ключ, которым пользуются только в психиатрических лечебницах. «Как называется такой ключ?» — однажды спросил он у телезрителей. Помню, сидя тогда дома у телевизора, я пожал плечами: «Неужели звездчатка?».

Вот и получается: чтобы правильно ответить на этот вопрос, мне пришлось самому оказаться в психбольнице и наблюдать, как меня там запирают упомянутым ключом. «Квадратка» — вот его имя. Или — «кавадратка», как его называли некоторые психи у нас в отделении и я — в том числе.

Когда я поведал о своих злоключениях Бильжо, он профессионально определил действия моих обидчиков как исключительно противозаконные. И сразу по нескольким пунктам:

1) В твоем случае они не имели права насильственно тебя госпитализировать — без твоего личного согласия или согласия твоих ближайших родственников. 2) Решение о госпитализации принимает комиссия, а не один врач. 3) Никто не имел права запрещать тебе звонить по телефону. 4) Они были обязаны взять у тебя координаты твоих ближайших родственников, чтобы поставить их в известность. 5) Они не имели права продолжать насильственную госпитализацию. На третий день они были обязаны созвать комиссию, решающую вопрос о целесообразности твоего нахождения в больнице. Или ты хотел там остаться?

Я вспомнил, что на третий день мой «лечащий» врач», он же зав. отделением сказал мне, что он задерживает меня здесь по терапевтическим показателям. Давление, сердце. Наверное, я пережил сильный стресс, предположил он. Естественно, пережил, если меня в психушку засадили.

Уже при выписке он доверительно сообщил мне, что история моей болезни уничтожена и что никаких следов моих прегрешений по психиатрической части нет.

«Это он следы своих прегрешений уничтожил — по части твоего незаконного задержания!» — сказал Бильжо. Тоже мне — благодетель!

А ведь все могло сложиться иначе, с наименьшими для меня потерями. Инцидент, казалось бы, уже был исчерпан. Мои гости приняли мои извинения и вместе с подарками ушли, потрескивая своей рацией. Я даже дверь за ними запер. Не надо было мне, дураку, ее отпирать, когда они снова позвонили.

Сержанты с акаэмами сказали: «Извини, брат, сейчас старшОй по рации приказал тебя доставить в отделение и там дооформить протокол. Нужна твоя подпись. Пустая формальность». Привезли меня в отделение, а как там меня дооформили — известно. Вспоминаю, как тогда, немного смущаясь, сержанты с акаэмами попросили меня никому не говорить про то, что я дал им по сотне: «А то у нас неприятности будут». Затем местные менты заперли меня в «обезьяннике».

Получается так, что моим самым главным злодеем оказался некий старшОй. А кто он? Допускаю, что — тот же пожарник с каской на боку. Все-таки — старший по званию, а получил от меня какую-то фигню — сувенирного Хеопса. Вот он и обиделся.

Кошмар попутал

В конечном счете, прав испанский кардинал — каждый человек является кузнецом своего несчастья. Размышляя далее о причинах своей насильственной госпитализации, я бы все-таки упомянул две причины, связанные не со мной лично, а с общим нездоровьем: 1) Мандраж перед выборами президента. Включается подсознательная установка: в такое ответственное время всем лучше перебдеть, чем недобдеть! Вот неизвестный мне старшОй и перебдел. Вспомним, как в предолимпийской Москве всех неблагонадежных выселяли за 101-й километр. А ведь там кроме тунеядцев и проституток оказывались и люди случайные, просто попавшие под горячую руку. 2) Массовый психоз в связи со взрывами: «Следите за бесхозными вещами и подозрительными личностями!». И ведь следили, по ночам дежурили. «Предупреждайте о задымлении и воспламенении!». И ведь предупреждали. Вот и я как законопослушный гражданин предупредил об этом кого следует, дурак!

Подробнее о кошмарном видении. Оно напоминало компьютерную реконструкцию взрыва в какой-то изогнутой трубе, где воздух пламенеет бегло, расходясь на потоки и завихряясь, но — в замедленном изображении. Похожую реконструкцию я увидел позже по телевидению, в связи с терактом в подземном переходе метро станции «Пушкинская» (август 2000 г.). Попутно напомню, что наша путевка в Египет была также — горящая! Допускаю, что Египет в целом и спровоцировал мои злоключения.

Вспоминаю гигантскую толпу, говорящую на разных языках. Она неспешно продвигалась в заданном направлении, пока не остановилась перед лестницей, ведущей на смотровую площадку.

«Здесь, у подножия пирамид, на том месте, где находимся мы с вами, — сказал гид Хасан, — некогда стояли Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон. Известно, что Наполеон расстрелял Сфинкса пушечными ядрами, а ранее исламские фанатики разбили ему нос». Затем мы поднялись на смотровую площадку — к Сфинксу. Вот он. В строительных лесах. В каменном платке. С отбитым носом.

«Николавна! — радостно воскликнула дочь. — Безносая Николавна!»

Рассказывая о Египте своим первым московским слушателям, я похвастался, что погладил Сфинкса. «А это значит — приобщился к непосильным для себя тайным знаниям! — сказал испанский кардинал. — Вот и загремел в дурдом!» Ну, что ж, наверное, это объяснение — самое разумное.*В. Ходасевич. «Из окна», 1921 г.

P.S. Стихотворение публикуется впервые. Хорошо, что никто из моих обидчиков в свое время не сообщил моим ближайшим родственникам, куда я попал. Зачем им зря волноваться, а мне — перед ними позориться? Пусть об этом они узнают сейчас, когда за давностью лет мои злоключения должны восприниматься исключительно как занимательные и поучительные. Без гнева и пристрастия.