Участники дискуссии:

Андрей Бильжо, художник, врач-психиатр, к.м.н., совладелец клуба «Петрович»

Андрей Орлов, алкоголик, луна русской поэзии

Валерий Гринберг, самородок, сочинитель

Михаил Леонтьев, популярный телеведущий-государственник

Вадим Кругликов, бунтарь

Леонид Флорентьев, католик, бывший сотрудник ООН, заместитель главного редактора журнала «Крокодил»

Михаил Косолапов, художник-яхтсмен, генеральный секретарь ЦК партии «Цветущая Россия»

Сергей Мостовщиков, главный редактор журнала «Крокодил»

Сергей Мостовщиков: Сегодня мы собрались здесь, чтобы поговорить о водке. О водке как философской категории. О феноменологии этой жидкости. Почему именно сегодня? Сегодня — время отмирания всех прежних смыслов и время формирования новых. Например, каждый день в нашей жизни стали появляться так называемые русскости. Все вокруг неожиданно стало русским. Печатаются, например, журналы, которые с маниакальным упорством называются «Русский репортер», «Русский пионер», «Русская жизнь». Выходят документальные фильмы, в которых люди, одетые в рясу, на полном серьезе утверждают, будто русским является даже то, что им никогда не было, — например, государство Византия. Мне кажется, слово «русский» сегодня так часто употребляется потому, что оно полностью потеряло свой смысл, за этим понятием ровным счетом ничего больше не стоит. Тем временем водка — пожалуй, единственная субстанция в современной России, которая не требует упирания на ее русскость. То есть она все еще несет в себе хотя бы какую-то самодостаточную информацию. Можно предположить, что эта информация крайне важна для современности. Поэтому предлагаю обсудить сегодня два вопроса: 1) Что есть водка? 2) Что с ней делать?

Леонид Флорентьев: Мое восприятие водки абсолютно тождественно моему личному восприятию жизни в нашей стране. Вкратце можно охарактеризировать его так: не люблю я водку, но терплю. Что же касается водки как отвлеченной категории, то хотел бы отметить нашу замечательную традицию пить водку залпом. Это очень характерно, потому что описывает оборонное сознание населения России. Народ, который пьет залпом, — он всегда осаждаем врагами и всегда непобедим. В отличие от народов, которые сосут свой алкоголь. То есть можно, в сущности, разделить народы на залпирующие и сосущие. Залпирующие народы — это русские, скандинавы, сербы. А, скажем, англо-, романо-, франкоязычные, они все сосут. При этом я не говорю, что одно плохо, а другое хорошо. Я просто констатирую факты.

Андрей Бильжо: Мне кажется, мы сейчас упрощаем понятие «водка». А ведь «народ» — это неоднозначное понятие, неоднородная масса, состоящая из разных особей, компонентов, как и водка. Да, все пьют водку, но все ее пьют по-разному. Профессор Преображенский выпивает водочку под горячую закуску. А кто-то выпивает ее из пластмассового стаканчика, закусывая карамельной конфеткой. Нельзя сказать, кто прав, а кто нет. Но так они видят этот напиток, по-своему. Так что водка — это часть нашей культуры, если вообще не точное описание ее сути.

Что еще нас объединяет? Мы объединяемся вокруг арбуза. Вокруг водки. А маленькими объединялись вокруг елки. Водка, елка и арбуз — три вещи, которые пока еще могут нас объединить. Это срезы, пласты нашей культуры.

Юношей, закончив медицинский и придя в НИИ Гигиены водного транспорта, я познакомился с человеком по фамилии Чайка. Он показал мне удивительную вещь, которая открыла мне глаза на то, как мелок человек. Чайка брал водку, капал ее на стол, ловил двух мух, сажал их на каплю и закрывал граненым стаканом. Говорил: смотри, сейчас ты увидишь, как недалеко мы ушли от мух. Дальше я видел абсолютные стадии опьянения: сначала они вели себя развязно, разбитно, потом они начинали драться. Потом они начинали трахать друг друга, а потом они умирали. То же самое и с нашим человеком. Так что это, конечно, культура.

Андрей Орлов: Я — принципиальный алкоголик. Поэтому могу сказать, что водка в России — это код существования страны, это базовая шифровка. Не зря существует масса ритуалов: одни не наливают на весу, другие не наливают в стоящую рюмку, пустые бутылки — к смерти и прочее.

Есть лаборатория изучения физических свойств биологических объектов. Там испытывают лекарства. Был там человек, который на мышах испытывал склонность к алкоголизму. Например, 100 мышей не кормят и не поят неделю. Затем расставляются чашечки воды и водки. 90% идет к воде, 7-8% идет к водке, а потом уже к воде. Еще какой-то процент идет к чему-то типа пива. Но происходит очень смешная вещь: тот же опыт происходит в Америке — и там другие проценты. Вы удивитесь: русская мышь пьет больше.

Существует теория, что вода структурируется, вода очень много помнит. Лучшая водка, которую я пил в жизни, называется «Карачаевская ледниковая». Она сделана из эльбрусского льда. Это совершенно другой напиток. Разница между водкой на разных водах колоссальная. Поэтому никому дома не удавалось самому сделать водку. Настоящая водка производится только промышленным путем. Там есть таинства. В Тамбове мы как-то были на ликеро-водочном заводе. Там совершенно непьющие женщины, они рецептурщицы-мешальщицы. Вот они попробуют водку, потом чего-то из зелененькой пипеточки — х…к — и получается отличнейший напиток. То есть водка — это какие-то сакральные ритуалы, наподобие руки непьющей женщины. А в Менделеева и науку я не верю — это просто подтверждение чего-то, уже существующего.

Так что вот мое мнение: код водки никем не создан, он просто существует в природе. Познавшие его люди, они знают счастье. Они испытывают его намного чаще, чем непьющие.

Андрей Бильжо: Я одно время занимался кодированием, и были успехи. Но ко мне приходили жены и просили расшить мужей. Говорят — был нормальный мужик. Ну, выпивал, подлец. Но был веселый. А сейчас стал каким-то занудой, сволочью. Неостроумный теперь.

Андрей Орлов: Существует даже ритмичность выпивания, которая закодирована, например, в тостах. Грузину между первой и второй надо сказать: мама-дом-семья, и это, чтобы выпить полстакана вина! А русскому надо сказать: ну… бухнем, что ли? Это и есть шифр. Только очень короткий.

Сергей Мостовщиков: Погодите, давайте не будем концентрироваться на особенностях употребления. Давайте попытаемся понять: если это код, то код чего? Что именно зашифровано?

Михаил Леонтьев: Код в данном случае — это то, что связывает людей невербально. Шпиона, например, можно научить великолепному русскому языку, но он не может знать того огромного количества фильмов, анекдотов — кусочков, которыми люди обмениваются друг с другом на полутоне…

В употреблении водки существует несколько аспектов. Первое — это умение нажраться, одуреть. Второе — это ритуал. И третье, когда водка является пищевым продуктом. Безусловно, я участвовал и в первом, и во втором процессе. Но больше всего интересуюсь третьим. Существует такое понятие, как национальная кухня. Вся русская кухня — это закуска. Блюда русской кухни просто бессмысленны без водки. В идеале она должна быть одинакова, без примесей, вкусов. Вот почему ее пьют залпом. Потому что у нее вкуса нет, у нее не должно быть вкуса. Ее вкус — это сочетание большого глотка и закуски. Это другая пищевая культура. Это базовая вещь.

Михаил Косолапов: Атмосфера Земли, как известно, на 70% состоит из азота, она стала таковой примерно 2,5 млн лет назад. Как это получилось, как стало возможным? Базовый процесс переноса азота в атмосферу полностью подобен тому, что происходит в перегонном кубе. В сущности, процесс жизни — это процесс возгонки спирта. Так вот, среди биологических организмов, наиболее чувствительных к этой возгонке, выделяются цианобактерии. И я убежден, что именно цианобактерии первыми вышли на сушу и стали русским человеком. И я настаиваю на том, что русский человек — совершенно иной, даже в биологическом смысле. Нет, я не расист, но я не вижу других объяснений устойчивой любви русских к водке и к осознанию себя существами, предназначение которых — быть базовым фактором всего антропогенеза нашей планеты… <…>

Вадим Кругликов: Для меня водка всегда была свободой. Я мог пить один, мечтать… Что важно. В моих мечтах всегда была совесть, противостояние миру лжи. В отличие от вас, я эту водку пил в течение всей ночи перед этой дискуссией. И я набрался совести гораздо больше, чем вы. Поэтому мне не понятно: здесь огромное количество приличных людей, которые сидят за одним столом с таким человеком, как Михаил Леонтьев!!!

Михаил Леонтьев: Да кто ты такой? Кто этот человек?

(Дискуссия временно переходит в русло обсуждения необходимости организации драки. Участники приходят к заключению, что раз вторая стадия поведения мух ими уже почти пройдена, недалеко до стадии взаимного совокупления, а затем — и смерти. Перспектива пугает собравшихся, и они решают вернуться к предмету собрания.)

Сергей Мостовщиков: Как видите, соображения о том, что с водкой происходит что-то неладное, оправдываются прямо на наших глазах. Здесь уже было сказано: в водке зашифрован некий код. Лично мне представляется, что код этот достаточно прост, потому и беспощаден, потому и не подлежит расшифровке посторонними. Сообщение, которое несет в себе водка, этот трудный и вполне отвратительный по вкусу напиток, следующее: ничего хорошего в жизни никогда не было, нет и не должно быть. Человек — печальное, бестолковое, скучное, скотское, грешное существо, которому, по сути, не дано ничего знать. Знание о том, что ты ничего не значишь, — и есть величайшее счастье, дар любви к русской водке. Но вот что стало вдруг происходить — водку стали выдавать за что-то другое, за нечто прекрасное, легкое, безмятежное. Ее стали нагружать посторонними, ложными смыслами, точно так же как ложными смыслами нагружена наша нынешняя жизнь. Все эти водки, якобы пропущенные через серебряные струны безмятежности, водки особой элитной фильтрации, водка «Кауфман» по немыслимой цене, сделанная между тем в Кемерове, где отродясь, кроме желтого снега и людей-мутантов, ничего не было, водка «Путинка», водка «Медвединка», которая наверняка скоро появится… Что-то сломалось, перестало действовать, сообщение больше не считывается. От этого происходят растерянность, социальная энтропия, деградация, порок. Есть ли у нас и у нашей водки будущее? — вот второй вопрос, который мы собирались обсудить.

Андрей Бильжо: Верно, что употребление водки падает. Мне кажется, водка действительно уходит. Но странная штука: мы ведь все сейчас стали ездить, и когда возвращаешься в Россию, все равно хочется пить водку. В Италии у меня есть холодильник, где всегда стоит бутылка, и водка в ней исчезает, по рюмке в месяц. Я думаю, выход просто состоит в том, чтобы забыть о брендах, о мифах и легендах, о цене и просто переливать водку в графин. И пить из графина, как и положено. Это может спасти нас от социального неравенства, от разрушенной системы общественной коммуникации.

Леонид Флорентьев: Не разделяю опасений, что с водкой что-то происходит или произойдет. Никуда она не денется, поскольку никуда не денемся мы. Мое убеждение таково, что в водке уравновешено добро и зло. Все зависит от нас. Например, Кругликов. Когда он пришел, он же видел, что за столом сидит Леонтьев. Но он не ушел, он сел за стол, потому что хотел выпить. Вот вам гармония добра и зла: на одной чаше весов — Леонтьев, на другой — выпить.

Валерий Гринберг: Я писатель, поэтому не могу говорить обобщающе. Космология, оксид азота, мезозой — нет. Только о себе. Вот в моей жизни, когда я не пил водку и когда я стал ее пить, произошли радикальные перемены. Устойчивое мое состояние, когда я стал пить водку, было с 37 лет. В это время я развелся с одной женой и перешел к другой. Она тоже пила водку и пьет со мной до сих пор. А первая не пила. Она была законченная сука, пианистка. Пила кофе. И теща была прокурор, которая вынесла 12 смертных приговоров, в шести из которых была абсолютно уверена. В таком раздрае я жил, не выпивая водку. С тещей я встречался на даче. На даче их папа, заслуженный партизан, вынес из сарая плуг и какие-то веревки. Я подумал: ни хера себе! А коня-то я здесь не вижу. А мне она сказала: ты и есть конь. И я начал скакать по грядкам, а папа их, он плуг специально придавливал, чтобы мне было больнее. Утром, в 4 часа утра, их папа сказал: сынок, мы поедем на рыбалку. Со мной! С человеком, который может встать, только когда горят занавески. И я, как на галере, как наш президент, б…дь, греб. А он все время говорил: нет, здесь плохо клюет. Потом, вечером, я сказал своей жене: попроси папу, чтобы он меня пригласил на охоту. А она мне говорит: ты что, охоту любишь (мы еще мало были знакомы)? Я говорю: нет, я видел у него ружье, я пойду с ним на охоту, пришибу его там, и все это закончится. Но я отвлекся.

Когда я начал пить водку, в меня вошли мир и покой. У меня теперь нет дачи. И у моей жены нет родственников.

Михаил Косолапов: Здесь обозначена проблема, которая нас всех волнует, — что творится с водкой? Ответ известен. Это противостояние смыслов, борьба культур. Пережив классическую эпоху водок, пройдя краткий момент самогонного модернизма, мы придем к некому синтезу. Когда все водки, самогоны, виски и коньяки будут наливаться в один графин, а потом выпиваться. Это и есть преодоление разброда. Водка станет вещью в себе и будет продаваться на улице в водкоматах. Вымыл стакан, вставил пластиковую карточку и нажал на кнопку «с двойным сиропом». Вот и все наше будущее.

Андрей Орлов: Перед тем как наша дискуссия окончательно перейдет в запой, я все-таки хотел бы поставить в ней логическую точку. Примерно на 60% человек и водка состоят из воды. Вода, как я уже говорил, содержит информацию. И информация такова, что в человеке полно всякого лишнего, извините, говна. А водка, она, в принципе, должна быть чище человека. Только тогда человек к ней по-настоящему потянется, только тогда он будет по-настоящему несчастен, станет народом и будет любить свою страну. Передайте мне, пожалуйста, холодец.

Публикуется в сокращении. Полная версия — в мартовском номере журнала «Крокодил». Журнал распространяется подпольно.Заказать журнал можно с 11 до 19 час. по тел. (495) 625 -64-46.

www.krakadil.ru