Эта рисованная летопись ГУЛАГа в ученических тетрадках попала в «перестроечный» «Огонек», где я тогда работал, двадцать лет назад. Ее автор, Евфросиния Антоновна Керсновская, еще была жива, жила в Молдавии. Мы сразу же поняли, что перед нами уникальное сокровище, опубликовали часть ее рисунков с расширенными подписями из ее книги воспоминаний, и мой коллега Владимир Вигилянский отправился в командировку в гости к Евфросинии Антоновне.

Вот что он узнал и понял.

«Свои воспоминания Е. А. Керсновская писала в 1963 — 1964 годах, то есть задолго до появления известных ныне художественных и документальных свидетельств о сталинских лагерях («Архипелега ГУЛАГ» А. Солженицына, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Непридуманное» Л. Разгона, «Погружение во тьму» О. Волкова и др.). Все эти годы Евфросиния Антоновна хранила свою рукопись в тайниках, в разных городах у знакомых, боясь обыска и уничтожения книги… В 70-е годы автору предлагали переправить книгу на Запад, но она отказалась, привыкла думать, что рукопись предназначена для потомков, для тех времен, когда в Отечестве не будет цензуры…

Опыт гонений, а может быть, лагерная смекалка заставили Евфросинию Антоновну сделать несколько копий. Переписывала от руки и иллюстрировала все двенадцать общих тетрадей и в 60-е, и в 70-е годы. Когда в начале 80-х друзья перепечатали рукопись — сделала заново и к ней иллюстрации, на этот раз на обороте машинописных страниц. Труд — титанический, если учесть, что в книге 1500 страниц и около 700 «картинок»…

В картинках, на мой взгляд, вся соль. Ну где, в каком еще уголке мира найдешь такого скрупулезного художника, который в ученических тетрадках ведет свою «гулаговскую» изолетопись, не заботясь ни о качестве бумаги, ни о сохранности рисунков…».

Кстати, впервые Керсновская взяла в руки кисть только на поселении в 50 лет. Откуда же такое мастерство? Тут, конечно, и врожденный дар сказался, и хорошее гуманитарное образование сыграло роль, но, думаю, еще в большей степени — интеллигентское происхождение, сама общекультурная атмосфера, в которой она росла. Ведь ее рисунки очень напоминают дворянскую альбомную живопись — только изображены на них не лирические виды и прекрасные лица, а ужасы ГУЛАГа.

А в ГУЛАГ Керсновская попала практически сразу же после того, как оказалась в СССР. До 1940 года жила в Бессарабии. Сначала ссылка, потом побег из ссылки и в 1942-м приговор к расстрелу, замененный десятью годами тюрьмы и лагерей.

И очень важно, что до тридцати с лишним лет у Керсновской не было советского опыта унижения личности. Опять процитирую Вигилянского:

«Чем тяжелее работа, за которую она бралась, тем легче она преодолевала в себе психологию жертвы… Она обладала высшей степенью свободы, когда и в тюрьме человек себя не чувствует рабом. Страх перед смертью для нее был неизмеримо ниже, чем боязнь потерять внутреннюю свободу.

Именно за это ее ненавидели тюремщики, доносчики, урки, парторги, работники «органов». Они нутром чуяли в ней эту силу, которая начисто отсутствовала в них, и всячески пытались противоборствовать ей. Но Евфросиния Антоновна оказалась победителем».

Добавлю только, что альбом своей «наскальной живописи», как она сама определила жанр гулаговских «картинок», Керсновская увидела изданным (М., СП «Квадрат», 1991 год). А в нынешнем году — 100-летие со дня рождения этой великой женщины.