В этом спектакле не было драматурга. Актеры несколько месяцев бродили по Минску в поисках своих персонажей. Одну актрису едва не убили во время работы с найденной наконец героиней. Но премьера спектакля «Другие» все же прошла в Минске 29 декабря.

Как это обычно бывает у запрещенного в Беларуси «Свободного театра», спектакль был подпольным — в частном доме. В «зрительном зале» — гостиной — едва уместились три десятка зрителей. Да и те, помня о недавнем аресте предыдущего спектакля «Свободного театра» (в дом ворвались омоновцы и схватили всех — и актеров, и публику), сначала осторожно посматривали в сторону выхода в ожидании людей в форме. Но через пять минут о возможной опасности все забыли: спектакль-эксперимент затягивал, как трясина. Та самая трясина, которая затянула его героев.

От режиссера Владимира Щербаня и художественного руководителя проекта «Свободный театр» Николая Халезина артисты получили не актерские, а журналистские задания: найти городских сумасшедших, познакомиться с ними, примерить на себя их мир и создать образы этих людей. Актеры сами должны были написать монологи своих героев, причем их словами. И в двадцатиминутном монологе каждого должен уместиться человек на фоне безумного времени.

Вот они. № 1 — воспитанник детдома. Он родился от африканца, мать отказалась от черного мальчика. А в детдоме его совратил учитель физкультуры. Все детство над этим мальчиком издевались из-за того, что он черный, всю юность — из-за того, что он гомосексуалист. Теперь издеваются и над тем, и над другим.

№ 2 — алкоголичка Ленка, которая рожала четыре раза, но точно не помнит, где ее дети. Кто-то умер, кто-то в детдоме, только младший, недавно родившийся, все еще в роддоме, в кювезе, потому что родился маловесным. Нет, Ленка не какая-нибудь там падшая женщина, она живет с мужем, тоже алкоголиком, в том самом доме, где когда-то по пьяни сосед зарубил топором ее маму, а отец умер, отравившись паленой водкой. Мамину смерть она, правда, не застала, потому что в то время сидела в тюрьме.

Но у Ленки есть мечта — сделать паспорт и забрать все-таки младшего сына домой.

№ 3 — старая коммунистка, которая уверяет, что если бы довелось родиться снова, то иной судьбы она бы и не хотела, только повторения своей: вырасти в детдоме сталинских времен, потому что при Сталине на завтрак в детских домах давали большую булку с большим куском масла и стакан молока. Она раздает коммунистические газеты и ходит с красным флагом. Ее хотя бы однажды видел каждый житель Минска. Точнее — ее алое знамя. Эта женщина искренне жалеет молодежь, потому что у молодежи трудная жизнь и нет теперь доброго ангела — Ленина, который бы позаботился. Ее не интересуют нынешние компартии с их интригами и борьбой за торговую марку. Есть только одна реальность, в которой комфортно живут два персонажа: она и Ленин. Ей там хорошо. Ленину, наверное, тоже.

И еще хорошо номеру 4 — бомжу Грише, который пляшет каждый день у метро. Ему бросают деньги, его подкармливают цветочницы. Он радуется жизни, потому что убежден: в этом мире нет танцора лучше. Он рассказывает, будто Путин в восхищении от Гришиных танцев, перечислил для него триллион рублей. А деньги пришли к Лукашенко. Но Лукашенко их, конечно, отдаст, потому что он Гришу уважает и боится. А главное — Лукашенко и Путин, оба благодарны Грише за то, что он в политику не полез.

Последний персонаж — безрукий звукорежиссер Андрей Жуков, который в юности смог стать барабанщиком, а теперь занимается звукозаписью. Он всем рассказывает разные версии потери рук. Фантазия зашкаливает: к примеру, он любит рассказывать историю о пустыне Сахаре, где будто бы провел две недели и отгрыз себе руки по локоть, чтобы не умереть с голоду… Или, наоборот, дрейфовал на льдине и обморозился. И никто не знает, что с ним на самом деле произошло. Как он мог держать культями барабанные палочки, а потом управляться за звукорежиссерским пультом, становится понятно, когда в конце сцены, сыгранной Денисом Тарасенко, на стену (в подпольных спектаклях не бывает сцены и функцию задника выполняет стена) проецируется видеозапись Жукова. В наушниках он слушает музыку и курит, зажав культями сигарету. И стряхивает пепел с легкостью, не роняя окурка.

— Актерам нужно было со своими персонажами провести какое-то время, — говорит Николай Халезин. — Но одно дело — провести сутки с директором завода, посмотреть, как он шествует по цехам, проводит селекторное совещание, клянет подчиненных и покупает внучке игрушку, и совсем другое дело — провести время с человеком, живущим в экстремальной ситуации где-то на окраине нашего сознания. Журналист приходит и говорит: «Я из газеты, я буду про вас писать». А в нашей ситуации? «Я — актер и буду тебя играть»?.. Кажется полным бредом.

Но актеров никто и не спрашивал, кто они и зачем пришли. Потому что все наши герои — одинокие люди. И это самое страшное: они открыты для мира, а мир для них закрыт. Их никто не хочет знать, а они хотят быть со всеми.

…Финал: на стене идет видеозапись бешеной Гришиной пляски у метро. Все актеры, уже в обычной одежде, выходят и включаются в этот безумный танец. Записи каждого героя делают спектакль по-настоящему страшным. Когда на стену проецируется видеосъемка того человека, чью жуткую судьбу только что сыграл актер, уже не остается надежды на то, что это всего лишь фантазия.

Страшно было и работать над спектаклем. Когда актер Павел Родак-Городницкий разговаривал с чернокожим геем у него дома, дверь едва не вышибли. Несчастный просил: «Паша, ты только не уходи. Мне страшно». Оказалось, окрестные бандиты давно вламываются в дом к Пашиному герою, потому что это отличная «хаза», где можно выпить, спрятавшись от врагов и жен. Разрешения прийти они никогда не спрашивают, а потом, нажравшись, начинают избивать хозяина — это следующий пункт развлечений.

Актриса Анна Соломянская, сыгравшая Ленку, однажды пришла к ней с камерой для видеосъемки. И принесла бутылку водки — без нее Ленка разговаривать не любит. А потом пришел муж Ленки. Он, хотя тоже алкоголик, жене пить не разрешает — западло, что баба драгоценную жидкость расходует. Увидев бутылку, заехал в челюсть обеим. А потом гнался за Анной и грозился убить…

Когда «Свободный театр» начинал репетировать «Других», оказалось, что все герои — сироты. Детдомовцы с рождения или, как Ленка, оказавшиеся там позже. И режиссер спектакля «Другие» Владимир Щербань — тоже детдомовский. Его родители погибли, когда Владимиру было девять лет. Так что режиссер и герои спектакля очень похожи, а когда-то были почти одинаковыми. Просто он смог жить по-другому. А они — не смогли.

В спектакле «Другие» чернокожий гомосексуалист, лежа на полу, произносит фразу: «Я хотел бы познакомиться с женщиной и жить нормально. Чтобы Богу было легче».Блаженные понимают, что Богу с ними трудно. А мы почему-то не понимаем. Хотя с нами — не легче.