Михаил Федорович Сомов, по кличке Сом, перевез отца к себе в город после смерти матушки. Старик оставался один в деревне, а возраст уже не тот. Сом купил ему однокомнатную квартиру в новеньком доме рядом со своим ресторанчиком и даже нанял прислугу, но хлопот из-за старика у Сома прибавилось.
Начать с того, что в туалет по утрам Федор Михайлович ходит в рощу, которая начинается прямо у подъезда. Сначала в тишине гулко разносится троекратное прокашливание старика, а потом и сам он показывается из посадок, сморкаясь и застегивая ширинку. Именно с этого, а не с оперных рулад молочницы, начинается теперь раннее утро в окру€ге.
Курит он «Беломор», и кашель у него соответствующий. После переселения Михаил Федорович купил блок «Мальборо» и по всем укромным местам в квартире распихал пачки. Думал, кончится «Беломор», распробует отец хорошие сигареты, и они ему понравятся. Все здоровее будет. Нет, не получилось.
Сом пытался действовать убеждением. Пап, ну что ж ты меня позоришь? Чем тебе туалет не нравится? Отдельный, теплый… Нет, в квартире в сортир ходить плохо: душно. Да как же душно? Я ж тебе даже кондиционер поставил! Ничего ты не понимаешь. Надо, чтоб утром выйти на двор — сеном пахнет, росой, солнышко поднимается… А здесь хуже, чем в кэпэзэ, даже окошка никакого.
Приказного тона старик не выносил. Ты мне, вахлак, еще указывать будешь!.. Жизнь мне всю позагородил и указывает!
Пришлось смириться. Сначала, пока строились по цепочке другие подъезды, для старика специально поставили деревянный сортир во дворе. Потом дом достроили, и скворечник снесли. Стал опять ходить в посадки.
Заняться старику в городе совершенно нечем. Газет он не читает, новости по телевизору не смотрит. А зачем мне все это знать — что взорвалось, где самолет упал, кого убили? Забастовки всякие… При социализме ничего не падало и не взрывалось, никто не воевал, и мне хорошо было.
Смотрит он только разные ток-шоу и радуется тому, сколько ж придурков всяких поразвелось в родной стране. Размахивает руками, вскрикивает и клеймит позором.
…Потом Федор Михайлович нашел полянку в роще, вскопал небольшой огородик и посадил картошку. Сому нажаловались: что за произвол в черте города? Сом полянку отстоял, но первый же урожай с нее кто-то выкопал, и старик бросил это дело.
Дважды Сом отправлял отца в санатории поправлять здоровье. Но со здоровьем у того все в порядке, и вместо благодарности Сом получал одни упреки. Чего мне там, в санаториях, на танцы к девкам ходить? Мне бы бабку потолще да потеплее, да спать у ней под бочком.
Со временем старик повадился ходить в сынов ресторанчик. Сначала побаивался обслугу, особенно официантов с бабочками, потом освоился и даже официантов стал поругивать. Там для него все на халяву. Разогревшись, частенько скандалит, и больше всего достается Михаилу Федоровичу: «Мишка дур-рак! Ну, дур-рак! Позастроил все своими ларьками! Чего мне от них? Чего? От этих вот… памперсов для баб!».
Безвинный Сом никогда памперсами не торговал. Особенно для баб. А торговал он продуктами и, как он сам их называл, «товарами народного злоупотребления». И так удачно шла торговля последними (злые языки упорно называли их левыми и не раз говорили о лицах осетинской национальности, с которыми регулярно имел дела Сом), что со временем выросла у Сома целая сеть магазинов и киосков, а в самом центре городка возник ресторанчик под названием «Европа».
Хотя «олигархом» Михаил Федорович считался не из-за сети магазинов или ресторана, а больше из-за часов «Ролекс», которые он купил однажды в Италии на продовольственной выставке и охотно демонстрировал всем знакомым. Даже на фотографиях Михаил Федорович всегда держит руку так, чтоб часы было видно.
А старик, конечно, стал беспокоить Сома своим пьянством. Домой идти баиньки старик не хотел, а стремился к активному образу жизни. У ресторана охрана за ним присматривала; однажды старик слишком расслабился и заснул в палисаднике, тогда охрана отнесла его домой, раздела и уложила на диване спать.
По привычке к натуральному хозяйству денег старик с собой не носил, но из маршруток его не выгоняли, поскольку нрава он был горячего, мог дать и в морду водителю. Так что покататься по городу с удостоверением ветерана он мог запросто. Вот он и укатывал. И дважды оказывался потом в трезвяке.
Сначала Сом велел не наливать папаше в ресторане больше двухсот. Но тот нашел обходные пути. Например: а за какое время? Можно и утром прийти позавтракать с водочкой, потом днем пообедать; полдник опять же — в сумме шестьсот уже выходит. Еще и вечер в запасе. Тогда Сом принял другое решение: в ресторане отпускать спиртное Федору Михайловичу не велено. Велено исполнить любой заказ и доставить Федору Михайловичу домой. Хоть рюмку, хоть бутылку, закуски любые. Сколько чего пожелает.
Федор Михайлович с утра ходит в ресторан и всех поучает. Ему обязательно надо как-то обустраивать окружающий мир.
Иногда просит на рыбалку его свозить. Сом удивляется: тебе зачем? Рыбки хочешь — возьми, какая понравится. Вот нравится штаны просиживать. Не твое дело, сопляк! Ты меня всего лишил, хочешь совсем запереть в клетке? Я даже выпить не могу толком: не с кем поговорить. Хочу выпить, а никак! Кругом обложил! На, запирай! Твоя власть наступила! Запирай!
Федор Михайлович крут и может запросто дать сыну подзатыльник на людях. Так что «олигарх» предпочитает с ним не спорить. А объясняться дома тоже бесполезно. Старику уже за 70 — какой горбатый его исправит?
Он и домработницу выжил своим скандальным нравом. Однако вскоре появился у него новый собеседник.
Бывший учитель физкультуры Витюня лишился сначала работы, а потом и квартиры в райцентре по причине умершей жены, возникшего одиночества и соответствующего нетрезвого поведения.
Витюня стал элементарным бомжом и ночевал на стройках. Ни паспорта, ни прав гражданских он не имел никаких и был совершенно тварью дрожащей. Особенно с перепою, который случался с ним легко и часто. В левом глазу Витюни почти всегда присутствовала перманентная слеза. А вот во время бодрости, поправив здоровье, он путал профессию и начинал считать себя то бывшим учителем словесности, то географом. От словесности у него было выражение «А что, граф, сказали мы с Пьером Безуховым, не откушать ли нам водочки?», а от географии — слова «Катманду», «Бразилия» и «Антарктида». О них он говорил со светлой печалью в подтаявшем взгляде и даже переходил в таких случаях на «вы»: «Э-э, видите ли», хотя во всех остальных случаях был с отцом «олигарха» на «ты» и называл его Михалычем. «Э-э, Михалыч, — говорил он, — идем отсюда, а то пошлют нас в Катманду!» Или: «А хорошо сейчас в Бразилии! Жара, море, девки без ничего!». Или: «А знаешь, какая она, Антарктида? Эх, Михалыч!.. Она… Да ты не поймешь!».
Это означало, что приятели уже приняли граммов по сто пятьдесят или даже по двести, но до трехсот еще не дошли. После трехсот учитель начинал засыпать в любое время дня.
Где Федор Михайлович подцепил бомжа, неизвестно. Однажды утром, после тяжелой пьянки, проснулся — возле кровати его лежит на полу тело, спит. Ты кто?.. А-а… Ну, давай похмелимся, что ли. Забыл я, тебя зовут-то как?
Разговоры между ними складывались очень душевные. В основном об антинародном режиме, который все испоганил, о сволочном капитализме и об умерших женах, которые были хорошие да работящие и место свое возле мужика знали твердо. При этом оба называли их уважительно овчарками.
Недели две они на пару куролесили, и один из официантов «Европы» даже собрался уволиться, потому что ну это ж невозможно выдержать такой прессинг; надежда оставалась лишь на Михаила Федоровича, который должен скоро вернуться из Нидерландов, где вел давние переговоры насчет тюльпанов.
Сом вернулся, и наличие в квартире неизвестного бомжа произвело на него неизгладимое впечатление. Особенно обидно ему стало за квартиру, облагороженную евроремонтом и обставленную с сыновней любовью.
На следующий день пьяненького учителя остановили незнакомые ребята у входа в ресторан, запихнули в свою иномарку и куда-то отвезли. Отец олигарха так и не дождался своего друга на ночевку.
После этого в отношениях отца и сына наступила, как ни странно, некоторая гармония. Федор Михайлович вскоре нашел себе занятие и взялся хозяйской рукой за двор своего дома. Посадил деревья, разбил две клумбы. Каждый день ухаживает за ними, поливает из шланга. Выпивает, конечно, но не так, как с Витюней было. Да и Михаилу Федоровичу реже стало перепадать упреков от отца. Хотя бывает, что в ресторане опять громко разносится: «Дур-рак! Ну, дур-рак Мишка! Пороть его некому!».
…Федор Михайлович успел уже надрать одному соседскому мальчишке уши за сломанную ветку и поссориться с его родителями. Родители оказались учеными, оба преподаватели университета, но Федор Михайлович легко поставил их на место, сообщив им в конце беседы: ученость, она ни к чему хорошему не приводит. Пока вы там шлындаете и неизвестно чем занимаетесь, я тут, во дворе, смотри, какую географию навел! Это тебе не в Антарктиде!
От редакции. Прототип Федора Михайловича… живет в Воронеже. Будьте здоровы, прототип Федора Михайловича!
