Enjoy or die

Мы – это то, что у вас не сбылось.Б. Усов

Не помню, кто первый озвучил простую мысль: если человеку кажется, что он может сделать что-то лучше остальных, то пусть этим и займется. Ведь окружающий нас мир – это такой большой Чужой Монастырь и, конечно, в него надо приходить со своим уставом. Как с подарком.

В определенных кругах за хороший тон всегда считалось быть, как бы потактичнее выразиться, дивными людьми. Знаете, так немножко поэтизировать реальность своим в ней присутствием – хотя, честное слово, она и без того хороша – время от времени сублимируя опыт личных отношений с этой реальностью в буковки.

Пусть, пусть о таких прекрасных и удивительных вещах, как книги, музыка, рассвет, жестокость, табуретка или новый бойфренд Пэрис Хилтон, рассказывают прекрасные и удивительные люди. Пусть у них будут Призма Личного Восприятия, Субъективное Мнение, Свободное от Стереотипов Сознание и прочие штуки, мешающие ненавидеть телевизор. Иначе получится сытая и застенчивая, как голубой воришка Альхен, пошлость о духовном и бездуховном, которую все так любят.

Кстати, о читателях. Цацкаться с ними — занятие крайне негигиеничное. «Доверие читателя» не входит в систему наших ценностей, наших ценностей, наших ценностей: из всех человеческих обрядов наибольшую брезгливость вызывают попытки незнакомых друг с другом людей совместно прийти к той или иной замыленной истине. Болезненное желание убедиться, что чей-то способ мышления не угрожает твоему способу существования, – вот основная причина, по которой люди читают газеты.

Свобода – это когда тебе все равно, что думает другой. В рамках жизненного процесса это правило работает не всегда на его благо (и результативный опыт серийных убийц – лучшее тому доказательство), зато в рамках художественного творчества работает только оно. И в этой несостыковке, которая могла бы сильно озадачить обывателя, догадайся он о ней, – столько прелести, как приглядишься.

Возвращаясь к прекрасным и удивительным людям – на гостеприимных страницах того или иного издания они собираются не для того, чтобы, знаете, отогреть друг друга дыханием и вместе выступить с Духовным Посланием к Этому Жестокому Миру: никаких поползновений проституировать собственную исключительность у нормального человека возникнуть не может. Скорее, они собираются для того, чтобы подразнить читателя, как незадачливую птичку, вьющую гнездышко, красочными лоскуточками своего причудливого «я», показать некоторые элементарные приемы нестандартного мышления и т.д. – способов понизить чужую самооценку мы знаем много.

Но если вы действительно та птичка, вьющая гнездышко, вы используете это в своих целях.Контроль: сон обывателя

Ура-ура, они сняли фильм про Яна Кертиса: «Контроль», Антон Корбийн, 2007 год.

• Ян Кертис, друзья, был самым главным в британской группе Joy Division («Дивизия развлечений», 1976–1980 гг.). Двадцать семь лет назад он сидел и слушал Игги Попа, альбом «The Idiot» (1977 г.), а потом почему-то взял и повесился. Все это вы, конечно, знали и без меня, просто забыли.

В российском прокате «Контроля» пока нет, но в замечательном жж-сообществе kainolophobia фильм уже можно посмотреть. К счастью, он там без перевода.

Антон Корбийн (это который режиссер) известен прежде всего тем, что за свою жизнь сделал много фотоснимков неулыбчивых людей с популярными именами. У него даже есть сайт: www.corbijn.co.uk, и там, знаете, синие чернила медленно танцуют в дистиллированной воде. Лондон и рок-н-ролл.

А что же фильм? М-м-м, а фильм получился о мальчике, который не ужился среди этого всего. И такой он, этот мальчик, странный и трогательный, что кажется, будто он и не жил никогда, а просто приснился какому-то чересчур незадачливому человеку, зачем-то размышлявшему перед сном о природе гениального и подобных вещах. «Контроль» – это такой сон обывателя, еще одна реинкарнация универсального мифа о гении. Вот сумрачный молодой человек, совершенно неуместно напоминающий весельчака Пита Доэрти, отрешенно смотрит на доску, вот, спустя n время, так же смотрит на жену и ребенка, вот просто смотрит в одну точку, и вдруг классическая housewife, оголтелая самка Дебора Кертис, шумно плюхается в болото этой прекрасной депрессии и все портит. Не хватает в этом караване общих мест, разыгранных с какой-то адской тщательностью, только безумной тещи, которая подстерегала бы время от времени страдальца с подносом капустных пирожков.

Блин, ребята. С таким представлением о неординарном снимайте кино про Виктора Цоя, что ли.

В «Круглосуточных тусовщиках» (Майкл Уинтерботтом, 2002 год) эпизодического появления актера, игравшего Кертиса, хватило, чтобы шептать про себя: «Боже, сделай так, чтобы у него сейчас не началась эпилепсия – это порвет всех нас на куски». И в этом смысле фильм «Контроль» с его английскими комнатами и улицами, в которых плещется холодное лондонское утро, не работает: ну, человек повесился. С кем не бывает.

В апреле звонкая акустика,

зернистый снег на мыске ботинка,

фотосинтез в учебнике на картинке –

это такая мистика.

Апрель, студенты держат в руках бумажные

стаканчики с кофе как символы принадлежности

к вневременной молодости, яростной и наивной.

Дворовые дети тянут поспешно свою не взатяжку и

испуганно жизнь, которая есть надежд инстинкт,

инстинкт металла и светового ливня,

хвои размокшей, втоптанной в землю шишки,

последнего снега, на кромке которого пьяно

блуждает луч, плавясь в глазах. Мальчишки,

опоздав на урок, как-то сидят не прямо –

портвейн «Три семерки», ввинченная сердито

в пористый снег выпитая бутылка.

Апрель, и Москва, огромная астра, разбита

дождем, в сердцевине жарко сияет льдинка –

на подошве ботинка, поставленного на лавку,

пока цепляешь окоченевшими пальцами

в кармане неуловимую зажигалку.

Москва хот-догов, булгаковщины, булавок

на Арбате-испорченном-иностранцами,

ворон, проводов, соскользнувших в хрустальную свалку

линий метро с чистыми сквозняками,

Воробьевых гор, преданных и забытых

людей, которые снятся, но не донимают звонками.

***В опустевшей комнате солнце и запах тел,

в переполненном актовом зале –

музыка и мишура.

Лето прошло, и никто никого не осалил

в сырых лопухах, но каждый давно подглядел

за каждым в азарте полуживотного детства

с мокрым загривком и тошнотворно живой

перламутровой кожей между одеждой и сердцем,

и кто-то мелькал средь качелей, скамеек и хвой –

в сумраке парка штрипки штанов белели,

полосовали по напряженным глазам,

и ты, ощущая слабость и привкус сирени

в собственном теле, мягко упал назад,

сквозь караваны прежних своих обличий,

в зимнюю ночь, в тот ослепительный миг,

когда ты увидел маленький трупик синичий

в развале сугроба и все на свете постиг,

и, вырвав руку, вдыхая смолу и иней,

шел в глубину ужаса и стыда,

и пахло отчаянье льдистой сентябрьской дыней,

и ты потерял себя в приступах этого льда.