Завен Аршакуни происходит из старинного армянского рода, но отечество его — Васильевский остров.Его мастерская на острове — не тусовочное место. Это зона его одиночества. Холст натянут и загрунтован, есть уже и подмалевок очередной картины…И вот тогда, говорю я ему, ты, подхватываемый внутренним огнем, вскакиваешь, хватаешь кисть и… еще всякую прочую чушь в таком же роде… Завен смеется. А куда спешить? Он берет гитару, перебирает аккордыи смотрит в окно. Он настраивает свою душу…Его работы — в Третьяковской галерее, в Русском музее, а многие другие разбросаны по всей планете. Он участник знаменитого и скандального сообщества «Одиннадцать». Завену немало досталось от властей, которые не раз пытались и подкупить его. Но он предпочитал жить впроголодь — блокадный мальчик, ему было не привыкать.Он реже продавал, чаще раздаривал свои работы. Некоторые давал на хранение, а потом никак не мог вернуть: их присваивали как свое. Он огорчался и потом забывал и прощал: ведь люди так слабы…А в девяностые годы какие-то подонки подстерегли его у мастерской. Коренного питерца сочли «лицом кавказской национальности», избили, и он чуть не умер от черепно-мозговой травмы.В те дни Завен очнулся в реанимации одной из больниц родного города, и к нему прилетели ангелы. Ангелы попросили разрешения поселиться в его картинах, и Завен разрешил. Они там до сих пор живут.Завен говорит: что они обо мне пишут, эти арткритики? Я сам ни черта не понимаю, а они вроде бы понимают все. Получается, они понимают Бога.Над столом висит картина: жена Нина со своей покойной уже мамой у стола под абажуром. Это в Москве было, на Обыденском. За мамой ухаживали молодые Слуцкий, Окуджава, стучали в окно первого этажа монеткой….Он пришел сюда, на Обыденский, с огромным букетищем роз, и до сих пор эти сухие уже розы стоят в вазе на шкафу….Завен перебирает холсты, вот один, от которого оторваться невозможно, а за ним другой, третий, и неизвестный мне Питер глазами Завена, а еще точнее — глазами его души — поднимает в воздух и пьянит.Бог ты мой, я столько собирался ему сказать о его картинах! О том, что они, как поэзия лучшей пробы, звенят серебром, что они многослойны; любой мазок имеет значение, ничего случайного, а уж тем более «лишнего». Но вот сегодня опять у меня все слова вылетают из головы. Я забываю русский язык. У меня сейчас только один язык — язык этих холстов, и я учусь разговаривать с ними….Качается пейзаж за окном, синий снег, его любимые трамваи, которые он различает по временам года, — есть, например, великолепные «Осенние трамваи»; неровные крыши с дурацкими антеннами и трубами… И где-то там живут его персонажи со странными фигурами и лицами, с котами и черными собаками, во времени и пространстве и вне времени и пространства…От редакции. Сердечно поздравляем Завена Аршакуни с прекрасной юбилейной выставкой.
