Его имя давно стало самодостаточным и емким определением стиля — Бежар. Сын французского философа Гастона Берже и сам философ танца, взявший однажды псевдоним Морис Бежар, ставил балеты на стадионах под Моцарта и Фредди Меркьюри и совершил невозможное: сделал балет достоянием огромных масс, сохранив при этом его элитарность. За одно это в «бежарах» можно измерять балетмейстерский талант.

Друг матери Терезы, Федерико Феллини, Меркьюри, Джанни Версаче, Бежар знал радость созидания и искус разрушения. Лучшие его балеты были похожи на гимны, и обновленный, сексуальный, яростный танец Бежара стал символом двадцатого века. За силу таланта судьба хранила его и подарила почтенную кончину в швейцарской клинике от положенных по возрасту хворей.

«Я — лоскутное одеяло. Я весь из маленьких кусочков, оторванных мною от всех, кого жизнь поставила на моем пути. Я играл в Мальчика-с-пальчика шиворот-навыворот. Камешки были разбросаны передо мной, я их только подобрал», — говорил Бежар. Из подобранных камешков Бежар творил полотна разной плотности мысли и красоты, более двухсот — от лирических миниатюр до масштабных действ, а его «Весна священная», «Болеро», балеты для Майи Плисецкой, Владимира Васильева, Мари-Клод Пьетрагалла и Хорхе Донна стали легендой танца.

Ученикам Бежар сумел внушить веру в мистическую силу танца. Ученики школ танца «Мудра», «Рудра» и «Янтра» (последняя была подарена любимому танцовщику Хорхе Донну, умершему в начале 90-х у Бежара на руках) научились говорить телом легко и чисто — близость к «кипящей кастрюле танца» «приготовила» их.

Летом 1978 года эта «кипящая кастрюля» впервые побывала в СССР. После спектаклей люди срывались с мест и кидали на сцену все ценное, что было на них: украшения, часы. Дефицит меняли на еще больший дефицит: свежий воздух, знание о возможности другого движения. У Бежара тогда появилось отчество — Иванович, в знак признательности. На всех его гастролях в России зал был забит под завязку — до последнего яруса. Исповедальность и кич в спектаклях Бежара — черты и русского характера.

Критики называли его скандалистом, парадоксалистом. А Бежар был вольным путешественником по возможностям, соблазнам и религиозным тропинкам XX века.

«Каждое из моих произведений — вокзал, где делает остановку поезд, в который меня посадили. Время от времени проходит контролер, я спрашиваю у него, в котором часу мы прибываем, — он не знает. Меняются спутники в моем купе. Много времени я провожу в коридоре, прижав лоб к стеклу».

В балете «Может быть, это смерть?», показанном в Москве минувшей осенью, Бежар привычно размышлял о смерти, она была на сцене женщиной в черном. В мистику смерти он не верил: «Смерти нет. К своей смерти я равнодушен, о ней я не думаю, это случится, только и всего. Чтобы уберечься от смерти, ее можно ввести в балеты…».

«Сегодня я здесь учитель», — заявляла юная танцовщица, наследница жестовых костюмов Бежара в балете «Искусство быть дедушкой» и устраивала бунт, безудержную импровизацию, — собственно, то пиршество одухотворенного тела, которое так страстно всегда любил сам Бежар. «Огонь, вода, воздух, земля. Я учреждаю пятую стихию — танец!» — кричала она сквозь струи музыки, и труппа входила в звук, как в воду, — тончайшим взаимопроникновением музыки и танца Бежар славился всегда.

Часто можно было слышать, что его искусство осталось во вчерашнем дне. Но, по мысли любимого Бежаром Ницше, отойти назад не значит отстать. Там, на полшага назад, Бежар по-прежнему воспитывал высококлассных танцовщиков, на которых, как на огонь и воду, можно смотреть бесконечно.

В последних работах Бежара — только танец и свет.