В следующем году крупнейшей российской анимационной студии «Пилот» исполнится 20 лет. Ее отцами-основателями были режиссеры Александр Татарский и Игорь Ковалев. (Позже к ним присоединился искусствовед Анатолий Прохоров.) Татарский и Ковалев вместе делали свои «пластилиновые эссе» («Пластилиновую ворону»), потом были не менее знаменитые «Крылья, ноги и хвосты». Но всемирно известным имя Игоря Ковалева стало после первого пилотовского авторского кино «Его жена курица». В начале 90-х один из самых талантливых отечественных аниматоров уехал в США. Но и в Америке на студии «Класки Чупо» Ковалев продолжал заниматься артхаусным кино. Его картина «Молоко» — фантастический пейзаж внутреннего мира взрослеющего мальчика — завоевала все мыслимые и немыслимые награды. Ковалев — единственный из мультипликаторов мира, который трижды удостаивался Гран-при кинофестиваля в Оттаве. А еще Ковалев режиссировал самый нашумевший мультсериал 90-х The Rugrats Movie («Карапузы»), к удивлению прокатчиков, взлетевший в США на высшую строчку рейтинга кассовых сборов. И мало кто заметил, что над самым популярным сериалом на ключевых должностях в Америке работали девять россиян — птенцов российской студии «Пилот».

С Игорем Ковалевым говорим об Александре Татарском, об их детище — «Пилоте» и о совместных проектах, которые еще могут быть завершены…

— Идея создания студии «Пилот» существовала еще в пору нашего пребывания в Киеве. Мы учились на курсах аниматоров, а Саша уже говорил о будущей студии. Я его урезонивал: «Может, сначала аниматорами станем?». Мы работали на «Киевнаучфильме» в удивительном студийном коллективе, про который Саша рассказывал всегда столько баек. Но решение создать свою маленькую студию созрело. Мы поняли, что режиссурой нам заниматься не дадут. Значит, надо исхитриться заработать денег и сделать что-то свое. Мы начали потихоньку мастерить свою технику. Мы… Да нет, конечно же, Саша. Он находил на свалках металлолом, среди которого затесался потрепанный рентгеновский аппарат. Кажется, более двух лет он сооружал мультстанок собственного производства. Мы… Это «мы» возникло от Сашиной щедрости. Он потом всегда рассказывал: «Мы сделали… мы смастерили». Но наша доморощенная студия тогда в самом деле состояла из нас двоих. Мы делали все: от сценария до записи звука. Первым был фильм (мы замахнулись аж на сериал) «Кстати, о птичках». Вышло две серии. Сочинили название для своей андеграундной студии — «Фокус».

— Но смотри, ты продолжаешь идти по пути андеграунда, а он стремился к народному кино…

— Безусловно. И стал народным режиссером.

— Тогда как же вы могли совмещаться?

— Просто я изменился. Мы же познакомились на почве комедиантства. Саша вырос среди клоунов. Его папа сочинял для них скетчи. Сам Саша работал в цирке униформистом. Я тоже любил цирк. Обожал Чаплина. Точка соприкосновения-созвучия — Смешное. Но когда мы начали работать вместе в Москве, я, как въедливый комар, начал ему твердить, что хочу делать что-то иное. К тому моменту мы уже так насмеялись в жизни и на экране, столько всего понаделали. Эти наши бесконечные розыгрыши, которые в Сашиных пересказах выглядели еще забавней, чем в жизни. При этом мы фанатично бредили режиссурой.

Почти год длилось наше с Сашей поступление на высшие курсы. Курсы (куда мы уже отправили свои «подпольные работы») просили студию прислать направление, студия отказывалась под любым предлогом. В результате многомесячной позиционной борьбы направление выдали только мне. Но Сашу пригласили на «Мульттелефильм», кажется, это доброе дело сотворила Елизавета Бабахина.

И вот что я тебе скажу. На режиссерских курсах я, провинциальный мальчик из Киева, увидел, что существует Кино, такое как Брессон, Бергман и Дрейер. Земля поплыла под ногами…

— Саша рассказывал, какие жесткие дотошные разборы вы устраивали еще на «Киевнаучфильме», анализировали покадрово любую новую картину. И невзирая на иерархию — камня на камне не оставляли… Учились на ошибках других. Саша говорил, что вы дополняете друг друга по принципу взаимодействия двух шестеренок. После всех перипетий и расставаний вы должны были вновь слиться в один удивительный и противоречивый организм: «Татарский—Ковалев».

— Но ты же помнишь, до «Пилота» было телевидение. «Экран». Саша там уже работал, а я… Я за ним приехал в Москву. Но в Москве невозможно было прописаться. Меня приняли на работу нелегально. Мой псевдоним был — Ольга Охримец. У нас на киевской студии работала такая художница. Вышла замуж за москвича… Потом уж вся наша команда пришла в «Пилот»: мы с Сашей, наши соратники и ученики.

— А как возникла ваша «пластилиновая симфония»: заставка к «Спокойной ночи, малыши!», «Пластилиновая ворона» (оба в 1981-м)…

— Да как обычно: просто и весело. Студия запланировала сделать фильм по рисункам детей. Были уже готовы два сюжета из сборника. Первый «О картинах» сделан в гуаши, второй — в карандаше. Его тоже как бы весь нарисовали дети. На самом деле — я рисовал левой рукой. Было ужасно трудно. Но Саше очень понравилось: «Вот так и рисуй. Невозможно отличить от ребенка». На самом деле, посмотришь внимательно: конечно — возможно. Тут пришел Эдик Успенский, принес стихотворение «Про ворону». Стали думать: что же еще можно сделать? Сидели втроем. Тут Саша и воскликнул: «Пластилин!». Успенский подхватил: «Отлично!». Я трезво заметил, что не умею лепить. «И я, — развел руками Саша. — Что ж, придется брать другого художника… Игорь, ты с ума сошел, ты же ходил заниматься в скульптурную студию?» — «Вспомнил бы еще драмкружок, когда это было». — «Все. Ковалев будет делать «пластилин». И мгновенно как-то все сложилось, завертелось. Саму Пластилиновую Ворону и Дворника я сделал, скажу тебе честно, за день… Но других персонажей… В основном их делала Лена Косырева. Вот отчего так вышло. Звонок из Киева. Папа умер. 55 лет. Теперь вот сравниваю: младше Саши на год. Я уехал в Киев. Обещал Саше, что приеду через пять дней. Задержался. Он был обижен. Мне же безумно понравились персонажи, которые смастерила Лена. Они все сделаны в одной стилистике. Так и начался наш «пластилин»…

— Как в центре идеологически стерильного лапинского ТВ вдруг возник ваш «общак» свободного творчества? Как вы все оказались в одном месте в одно время?

— Однажды мы пришли на ярмарку, помнишь, где всякие художественные поделки? Стояли ребята и продавали свои фигурки из пластилина, рисунки. Спрашиваем: «Любите анимацию?» «Да!». Это были Сережа Шрамковский и Дима Маланичев. Но самым первым появился Андрей Свислоцкий. Пришел на «Мульттелефильм». Стал говорить с нашим редактором Елизаветой Бабахиной. Она нас зовет: «Вот новый человек, не хотите посмотреть его портфолио?». И нас представляет: «Это тот самый Татарский, который сделал «Обратную сторону луны», а это — сценарист того самого фильма». Андрей натурально обалдел. Бабахина приняла его на работу. Андрюша привел Женю Делюсина. Оба архитекторы. Так начала складываться команда. И пошли фильмы: все три «Профессора Чайникова», разные рекламы типа «Экономьте воду», «Следствие ведут Колобки». Еще до них были «Крылья, ноги и хвосты», которые мы с Сашей сделали вдвоем. Там же, на студии, мы организовали курсы художников-мультипликаторов. Саша всегда хотел и любил учить, делиться, сплачивать…

— И как же возникла студия?

— Очень просто. Наши ученики стали аниматорами классного уровня. Я говорю: «Саша, скоро они начнут работать намного лучше нас». Он отвечает: «Значит, хорошо учим. Должны обучать еще больше людей». И так как курсы работали успешно, нам пошли навстречу на Высших режиссерских курсах, дали две комнаты, где мы и вели занятия. В бараке возникло ядро: Татарский, Ковалев, Делюсин, Свислоцкий, Барбэ. Алла Юрковская (она сейчас в Германии), Сережа Шрамковский, Дима Маланичев (имя которого нынешней осенью появилось на российских экранах в качестве арт-директора нового полнометражного блокбастера «Симпсоны». — Л.М.). Потом пришли Виталик Шахиров, Степа Бирюков.

А Саша уже двигался дальше. Узнав о создании корпорации «Видеофильм», рванул к его главе Олегу Уралову. Тот взял Сашу на ставку, разрешил искать здание. Так на рубеже 80-х и 90-х и возникла студия. Сначала государственная, а потом — первая частная в стране. С 1988 года студия начала существовать как «Пилот». А уже в 1989-м вышли «Лифт-1» и «Его жена курица».

— Рассказывают легенды про «Пилот» первых лет, про студийную атмосферу. Когда все дневали и ночевали, делая общее дело…

— Вне всякого сомнения. Хоть я уже снимал свое кино. Но и преподавал как сумасшедший. Вскоре и второе поколение: Андрюша Свислоцкий и Женя Делюсин стали сами преподавать. Представляешь, насколько быстро они все схватили? За Барбэ, Свислоцким, Делюсиным пришли просто гении-аниматоры Леша Алексеев и Игорь Вейштагин — те, которые сейчас работают в Венгрии…

— Но почему же вы все — такие близкие… Самые его любимые, талантливые уехали… В какой-то момент он почувствовал себя преданным, страшно одиноким.

— Ты же сама помнишь это безнадежное кризисное затишье. Самое начало 90-х. Они не знали, что делать. Уезжали от безденежья, от тоски в отсутствии работы. У меня — отдельная история. Я приехал в Америку с «Его женой курицей». Там такой тур: раз в год приглашают режиссеров со всего мира. Я был на диснеевской студии с классиком Ежи Кучей. И встретился там с президентом студии «Класки Чупо» Габором Чупо. Он посмотрел картину и пригласил на свою студию. «Приезжай прямо сейчас». — «Я не могу, делаю в Москве фильм «Андрей Свислоцкий». — «Заканчивай у меня». — «Нет. Это фильм студии «Пилот». Я действительно не был готов ехать. Но определенную роль сыграла жена. Она чувствовала приближение чего-то нехорошего… Представляешь, мы уехали, и через 20 дней — путч. Все стали говорить: «Ковалев как в воду глядел, он, наверно, что-то прознал». Но мне было просто интересно поработать в новых условиях. Я был уверен на сто процентов, что это временно. Максимум на год. Но Саша сразу сказал: «Знаешь, оттуда еще никто не возвращался». Я спорил: «Увидишь, через два месяца вернусь». Я приехал через 11 месяцев. Но в отпуск…

— Он был по-настоящему деморализован…

— Он никогда этого мне не показывал. Хотя, знаю, был настолько обижен, что позволил себе вещи, которые меня задели. Во всех интервью повторял (о чем потом искренне сожалел): «Вот и мой лучший друг Ковалев не выдержал. Я — патриот. Остался. Он уехал за колбасой». При этом он был обижен не столько на меня, сколько на Габора…

— Да, всегда говорил, что Чупо — настоящий лазутчик, ворует у него лучших людей…

— А знаешь, что потом случилось… Пошли звонки. «Игорь, как ты там?» Славик Ушаков. Миша Алдашин. «Поговори, может, и нас возьмут?» А с другой стороны давил Габор: «Нужны люди». «Но они не поедут». — «А ты позвони. Спроси. Не решай за них». Звоню Делюсину, Свислоцкому. Как раз после путча. На той стороне провода: «Игорь, ты нас ошарашил. Дай подумать хотя бы неделю». Через два дня звонит Андрюша: «Я готов». Через три — Женя: «Я согласен. Оформляй документы».

— Потом Леша Алексеев, Игорь Вейштагин и еще несколько ребят уехали в Венгрию. Так вы оголили все тылы Татарского.

— На студии «Класки Чупо» образовался филиал «Пилота»: Свислоцкий, Делюсин, Маланичев, Шрамковский, Шафиров. Я уже не мог остановить этот «исход»…

— Саша ярился, как лев. Но ничего не мог сделать. И тогда включился «резервный бак» твоего «брата-Пилота» Татарского. Он просто начал обучать новых аниматоров.

— Да, ему пришлось начинать все заново.

— При этом вы умудрялись постоянно контактировать через океан.

— Я приезжал каждый год в Москву. Мы советовались, обсуждали новые проекты. Он подолгу говорил про «Прибытие поезда», революционный полнометражный проект, который мы начинали вместе. Тут уже я начинал на него напирать: «Почему ты не заканчиваешь фильм? Такой материал. Такая идея». «Тебе легко говорить. Нет денег». Мы до драки доходили: «Саша! У тебя хватает энергии на столько проектов, на студию, на строительство дома. Почему ты не заканчиваешь фильм?». Все говорили ему, что материал — гениальный. Он сам рассказывал, что снятые куски понравились Норштейну, Давиду Черкасскому. Но что-то произошло… Думаю, он охладел к фильму. Говорил, что никому не доверяет, что должен сам заниматься студией. Что нет времени режиссировать. Он разрывался… Хорошо помню этот звонок. Замогильным голосом он сообщает мне, что материал пропал, случилась авария, все залило. Представляешь, говорит: «Все. Ужас! Фильм восстановить невозможно…». А в голосе, зараза, улавливаю нотки какого-то затаенного оптимизма. «Так ты рад?» — «Ты что, с ума сошел? Ведь это конец». Возможно, он просто перегорел. Первые сцены мы сделали еще в 90-м. Да и заливало целлулоид не один раз. Все лежало на складе в подвале жилого дома. Когда в очередной раз все залило, принесли на новую студию. Разложили повсюду. Сушили. И тут пошел бешеный дождь. Прямо сквозь крышу на 10-й этаж. Тогда Саша сказал: «Значит, это судьба. Провидение. Фильм не будет закончен». Может, я ошибаюсь, но это должен был быть именно тот самый «татарский» фильм, именной. Главный. Хотя они с Валей Телегиным и делали «Красные ворота Расемон», фильм, который я люблю, даже давал ему призы на фестивалях. Но «Расемон» — это даже больше Валин фильм, чем Сашин. После долгого перерыва мог бы состояться мощный эстетический и смысловой прорыв, каким должен был стать фильм «Прибытие поезда»…

— А этот фирменный пилотовский стиль: стремительный штрих, дрожащее, словно дышащее изображение… Этот стиль близок к тому, что делал эстонский классик Прийт Пярн.

— Я обожал этого режиссера. Расскажу тебе в двух словах, как в начале 80-х впервые увидел его «Треугольник». Вообще-то я собрался на какой-то иностранный игровой фильм в киевский кинотеатр «Дружба». Как ты помнишь, перед началом показывали киножурналы. И вдруг анимационный сборник, один из сюжетов — «Треугольник». Я посмотрел… Сразу ушел из зала, не остался на игровой фильм. Пошел в кассу, купил билет на следующий сеанс. Подождал на улице, снова пошел на «Треугольник». Он меня так шарахнул… Потом лично познакомился с автором. Мы подружились. Этот стиль мне очень близок…

— А Саша принял его?

— Ведь в некоторых пилотовских проектах, в частности, в самом последнем, незавершенном полнометражном фильме «Безумные волосы», действие которого происходит в 40-е годы в Лондоне, Саша частично использовал наших персонажей из «Прибытия поезда». В Саше жила эта наша общая линия, такой визуальный пульс… Хотя они стали и другие вещи делать… Вообще-то мы всегда пытались найти внутри себя компромисс. Чтобы нравилось и ему, и мне.

— Даже когда жили на разных концах света?

— Вот пример. Саша, посмотрев мой фильм «Молоко», сказал: «Ковалев, снимаю перед тобой шляпу. По изображению, по технике я ничего подобного не видел. Это апофеоз анимации… Свет, тень, весь объем… Но что там происходит внутри… Я ничего не понял. Мне это совершенно не близко…».

— Но я знаю, что потом он много раз пересматривал картину… Он гордился тобой, как собой. Слушай, а ведь и к формированию студии «Пилот» он с самого начала пытался тебя привлечь.

— Да, Саша меня все время на это легонько так, но неотступно подталкивал. Чем мы отличались? Конечно, мы и творчески созревали по-разному. И человечески. Саша всегда хотел делать что-то новое. У него было столпотворение идей. Я спрашивал: «Саша, как можно сразу работать над несколькими проектами?». Он улыбался: «Ты глупый, мы и не должны все сами делать от «а» до «я». Мы начнем, научим людей, будем ими руководить. Как делал Дисней». Саша безумно хотел студию-фабрику, студию-учебный центр. А я… Когда делаю свой проект, то должен рисовать и одушевлять все — от начала до конца. Пусть даже мне самому это не слишком нравится. Ни в процессе. Ни в результате. Я-то знаю, что есть люди, которые могут что-то сделать лучше меня. Но… Не могу. Искренне тебе говорю. Приступая к «Молоку», дал себе зарок: «Все. Этот фильм сниму с другим художником». Надо изменить персонажей. Я устал от своего стиля… И вот я стал привлекать других художников. Они начали рисовать. А когда я взял карандаш и начал работать с этими «чужими» персонажами, то взвыл. Ну не мог я их двигать. Они не слушались, не одушевлялись…

— Для тебя важно это краткое расстояние от руки к листу, целлулоиду, экрану. Для Саши главным была все же идея, он — Вдохновитель с большой буквы. Конкретных фильмов — своих и других. И еще гигантских проектов, каким стал национальный проект, цикл сказок «Гора самоцветов». Когда все говорили: «Это невозможно», он просто начинал делать, пробивать, сплачивать под флаги новой идеи людей…

— Но Саша — больше режиссер, чем художник…

— Режиссер в самом широком смысле. Фильмов. Студии, которую он сотворил с чистого листа. Волшебного дома-Корабля, который он строил все последние годы. Своей судьбы и судеб многих-многих аниматоров, которых он вовлек в орбиту своего мощного таланта… Правда ли, что ты готов взяться за восстановление и завершение проекта его жизни «Прибытие поезда»?

— Вот только что говорил с директором студии Игорем Гелашвили. Они напугали меня. Говорят: все уничтожено. Что только на DVD остался материал, снятый с монитора монтажного стола. Я понимаю, что это конец. Но тут догадался спросить: «А где тот исходник, который был на монтажном столе?». «А, — говорят, — черновая пленка вроде осталась». Ну, слава богу. Теперь буду выяснять, насколько можно технически все это переводить в «цифру»… Очень надеюсь, что можно. Это ведь наш общий проект. И сценарий мы писали вместе, и все персонажи — мои. Концовки, правда, мы так и не сочинили… Все как-то руки не доходили. Но ясно, что это нужно делать. Не откладывая. Саша бы меня поддержал. И потом… Он заслужил эту премьеру…