Сегодня исполняется 90 лет выдающемуся российскому ученому Никите Николаевичу Моисееву. Веселья за большим столом под старыми елями на абрамцевской даче, к сожалению, уже не будет. Хозяина нет. Как и верной спутницы его — Антонины Васильевны. Сколько неповторимых вечеров проведено здесь, за этим столом, на ступеньках крыльца, на веранде — любимой аудитории Никиты Николаевича — и просто в неторопливых прогулках по абрамцевским окрестностям. Никита Николаевич сам был подлинной историей двадцатого века, все драмы времени коснулись его лично, а Великую Отечественную войну он прошел от начала до конца. Он обладал многими исключительными качествами, но одно я ценил особо: его умение жить во всех своих возрастах одновременно. Утром, примчавшись к нему на велосипеде попить чайку, заставал студента Моисеева, остроумного, задиристого, распевающего нескромные общежитские частушки; через считаные минуты был уже в обществе серьезного поэта — увлечение, едва не уведшее его от математики; видел галантного кавалера — на дачу заходили дамы, приятельницы Антонины Васильевны; но большей частью был свидетелем ученых трудов, которые не оставляли его никогда и являлись сутью жизни. О многих мы обстоятельно говорили. Никита Николаевич, как всякий крупный ученый, о сложном умел поведать просто и впечатляюще. Одну из абрамцевских историй хочу вспомнить и сегодня, ибо ей Никита Николаевич придавал особое значение.
В 1971 году в Венеции на научной конференции по глобальным проблемам он услышал доклад Дениса Медоуза «Пределы роста» и оценил перспективы высказанных учеником Форрестера идей. Медоуз ему понравился. «Смелый, жизнерадостный мальчишка», — написал он о нем позднее в собственных воспоминаниях. Но вот научным он доклад Медоуза не воспринимал. «Как демонстрация студентам — и только!». Считал, что «без настоящего описания процессов взаимодействия в природе и с природой обойтись не удастся». И в своем докладе здесь же, на конференции, предлагал построить компьютерную систему, имитирующую взаимодействие океана, атмосферы и биоты. С этой же идеей возвратился в родной Вычислительный центр. Но сочувствия своим предложениям не нашел. Неожиданно его поддержал Александр Васильевич Сидоренко, бывший в ту пору вице-президентом АН СССР. Он и дал ВЦ шесть ставок на эти цели. С этого и начинается история, которую я хотел бы напомнить. Но как все это было, лучше Никиты Николаевича не расскажет никто. «Вместе с ресурсами Вычислительного центра эти ставки позволили мне организовать две новых лаборатории. Одна из них должна была заниматься проблемами моделирования процессов биотической природы, а другая — динамикой системы океан-атмосфера. Руководить первой было поручено Ю.М. Свирежеву, а второй — В.В. Александрову. Работать они должны были в тесном контакте, по единой программе.
И началась счастливая жизнь. У Свирежева я честно учился тому, что такое биота, ибо выяснилось, что знал я о ней чудовищно мало. Потом начал что-то понимать, и мы с Юрием Михайловичем даже написали несколько совместных статей. Однако в конце 70-х годов эта кооперация начала давать трещины. Одной из причин нашего разрыва было то, что Свирежев стремился делать не то, что надо, а то, что он мог, что было относительно легко.
Зато со второй лабораторией дела шли более чем успешно. И здесь мне было гораздо легче, поскольку я был профессором именно по гидродинамике, то есть понимал предмет, а не был только учеником. Мы трудились с Александровым вечерами, обсуждая множество деталей. Организовывали семинары, приглашая самых разных специалистов, в том числе и из-за рубежа. Самым трудным для нас было обеспечение «равноточности» системы моделей: все ее компоненты должны вычисляться с одинаковой точностью. А решить вопрос о том, какие детали следует отбросить, а какие сохранить — всегда очень непростой вопрос. Приходилось много считать.
Одним словом, к концу 70-х годов первый вариант системы моделей был разработан. Дальше шел труднейший этап разработки математического обеспечения: выбор алгоритмов, разностных схем и реальное программирование. Все это сделал Александров сам! Мое участие здесь было минимальным. Но провести конкретные расчеты мы тогда еще не смогли. Вычислительный центр располагал в то время только вычислительной машиной БЭСМ-6, а ей задача была явно не по зубам.
Выручили американцы. Руководитель американской климатологической программы профессор Бирли выделил средства для того, чтобы нашу систему моделей отладить у них. И Александров уехал на восемь месяцев в Штаты. Он не просто отладил программу и провел множество компьютерных экспериментов, но и снял с дисплея фильм, с которым вернулся домой. Фильм запечатлел динамику изобар — линий равного давления, рассчитанных по начальным данным на 31 декабря 70-го года.
Я взял фильм Александрова и полетел в Новосибирск, где в Академгородке была собрана группа синоптиков. Когда на экране появился знаменитый сибирский антициклон, его сразу же узнали, и аудитория в один голос сказала: типичный январь. Это была высшая оценка качества модели, ибо стало ясно, что модель правильно отражает основные особенности динамики атмосферы и гидросферы. Наша работа носила действительно пионерский характер.
Проблема «ядерной ночи» возникла неожиданно. В марте 83-го года известный американский астроном Карл Саган публикует ряд сценариев возможной ядерной войны, которая сопровождается обменом ядерными ударами мощностью в тысячи мегатонн. Такая ситуация не могла не иметь глубоких планетарных климатических последствий. Чисто умозрительно Саган и его коллеги создают представление о ядерной ночи, которая должна была бы наступить после грандиозных городских пожаров и той пелены сажи, которая окутала бы планету после ядерных ударов… Как следствие ядерной ночи должна была бы начаться ядерная зима, так как поверхность планеты стала бы недоступной для солнечного света и начала бы быстро остывать.
Когда мы получили эти материалы, я сказал В.Александрову и сотруднику его лаборатории Г. Стенчикову: «Вот шанс, который нельзя упустить. Сегодня только наша система способна проверить справедливость гипотезы астронома!». К этому времени усилиями Александрова и главным образом Стенчикова сама вычислительная система и ее математическое обеспечение были доведены до такого уровня совершенства, что мы уже были способны проводить расчеты на нашей старушке БЭСМ-6.
В июне—июле 83-го года все расчеты и вся иллюстративная графика были сделаны. Я не поверил своим глазам, но цифры неумолимо показывали: даже в том случае, если обе враждующих стороны используют лишь 30-40 процентов своих ядерных арсеналов для удара по городам, в верхние слои атмосферы поднимется такое количество сажи, которое на много месяцев закроет Солнце. Температуры на всей поверхности Земли, за исключением небольших островов в океане, сделаются отрицательными. А в некоторых районах земного шара, как, например, в Саудовской Аравии, температуры понизятся до 30 и более градусов ниже нуля. Лишь к концу года начнется постепенное повышение температуры.
Но планета не вернется к первоначальному состоянию. Биота не выдержит такого удара. Тропические леса погибнут, а вместе с ними и все то, что в них живет. Судьба северных лесов будет зависеть от того, в какое время года произойдет ядерная катастрофа. Зимой леса смогут выжить, а если летом — тайгу постигнет судьба тропических джунглей. Океанической биоте будет легче выдержать удар. Однако и ей предстоит катастрофическая перестройка.В октябре 83-го года в Вашингтоне состоялась грандиозная двухдневная конференция, посвященная оценке последствий возможной ядерной войны. С блестящим докладом выступил Карл Саган. Второй день был посвящен профессиональному анализу проблемы, и основной доклад Вычислительного центра с изложением модели, техники ее анализа и результатов расчетов сделал Александров. Это был наш триумф.
Успех нашего доклада в значительной степени был определен личностью Володи Александрова. Он был талантлив — по-настоящему и во всем, что он делал, даже в своем «шалопайстве». Володя был прирожденным членом команды и без всяких нравоучений готов был помогать просто потому, что мог это делать! Он прекрасно овладевал языками, специально их не изучая. По-английски он говорил на техасском сленге, который так любят американцы. Он всегда был открыт для общения, и вокруг него обычно очень быстро возникал кружок друзей. В конечно итоге, может быть, именно это и явилось причиной его гибели.
Успех на конгрессе нашего доклада был обеспечен Володей — его языком, темпераментом. Я бы сказал — обаянием докладчика. Впоследствии ему пришлось выступать и в Сенате США, и даже перед папой римским, и всюду ему сопутствовал успех.
Финал нашей многообещающей работы был омрачен печальными и трагическими обстоятельствами. В 85-м году погиб, по-видимому, Володя Александров. Это малопонятная история. Будучи на конференции в Испании, Володя вечером накануне своего отлета из Мадрида вышел из гостиницы прогуляться и… пропал. Вещи, деньги — у него их оказалось немало — все осталось в номере гостиницы. В его поисках участвовали много организаций. Весьма активно действовала и испанская служба. Через год испанцами было официально заявлено, что границы Испании Александров не пересекал. И все — на этом расследование закончилось! Тайна исчезновения Володи остается тайной и поныне. У меня на этот счет есть и своя версия. Я думаю, почти уверен, что во всей этой трагедии основная роль принадлежит спецслужбам. Но кто здесь сыграл финальную роль, КГБ или ЦРУ, — на этот вопрос ответа у меня нет.
Володя был нашим представителем в работах с американцами. А работали мы тогда вместе с Ливерморской лабораторией — организацией достаточно закрытой. Семинары я старался проводить в Москве, но приходилось иногда ездить и туда, в Ливермор, «в святая святых»: там работал сам Теллер.
А Володя благодаря своей раскованности, своему характеру, своему техасскому сленгу был со всеми нашими заокеанскими коллегами «в друзьях». Так, например, он никогда не останавливался в гостинице, а жил, порой по нескольку недель, у кого-нибудь из своих приятелей. Поэтому ему было доступно многое из того, что было заведомо недоступно остальным визитерам. Зная наши порядки, я был абсолютно убежден, что он не остался вне поля зрения наших органов разведки. Я не хочу обвинять ЦРУ, поскольку нетрудно придумать ситуации, в которых Александров мог стать лишней фигурой, мешавшей и нашей разведке. Одним словом, убрали Володю совершенно профессионально, причем в центре города. Кто, кроме спецслужб, мог это сделать?» ПослесловиеС исчезновением Владимира Александрова лаборатория стала распадаться. Вскоре и Никита Николаевич оставил оставил академический пост — ренессанс Вычислительного центра РАН на этом и закончился. Такие лица в науке — незаменимы. А исключительная научная интуиция Никиты Николаевича Моисеева, позволившая ему весьма разнообразить деятельность ВЦ перспективными направлениями исследований, свойственна, к сожалению, далеко не каждому академику. Исчезновение Владимира Александрова — еще одна трагическая страница российской науки. Надеемся, что когда-нибудь обнаружится честный человек, ведь и в спецслужбах они бывают, и расскажет, что же произошло с талантливым исследователем на самом деле.
