Ко дню рождения Владимира Высоцкого в Красноярске хотели поставить памятник и ему, и в целом авторской песне. В скульптурной композиции — волки, рвущиеся сквозь флажки (по знаменитой песне «Идет охота на волков»), рябинка, плачущая чистым кагором. Представители городской власти выступили с резкой отповедью самой идее памятника, углядев в ней нехороший подтекст.Автор скульптуры — Евгений Пащенко, советник губернатора по туризму, уже вознесший на Слизневский утес над Енисеем громадную Царь-рыбу, поставивший на Стрелке (в историческом центре Красноярска) лошадь — в память о казаках, основавших здесь острог, лоббировавший (правда, пока без успеха) установку на туруханском севере, в Курейке, памятника Сталину. Плодовитость и особенности вкуса Пащенко многих смущают, некоторых даже могут напугать. Однако, в отличие от перечисленных скульптур (все они в очень значимых для красноярцев местах), новая должна была появиться на речке Каче, в ничем не примечательном пространстве. Претензии к памятнику прозвучали совершенно неожиданные. В нем комиссия из городских чиновников и депутатов усмотрела крамолу. Ненужный призыв. На местном телевидении выступил депутат горсовета Владислав Жуковский: «Это аллегория, это метафора, это иносказание. Чего? На что направляет людей?.. Что он имел в виду, кто там волков обкладывает?».Депутат Жуковский лучше, чем его коллеги, осведомлен о красноярской ментальности. Это прекрасный драматический артист, играющий в местной «Пушке» — театре им. А.С. Пушкина. Он, разумеется, знает, что сюда, в самую глубь континента и долгой холодной родины, испокон века шли еретики и вольнодумцы, разбойные люди, каторжники, староверы, анархисты, социалисты, сектанты, националисты и революционеры всех мастей. Те самые волки, рвавшиеся за флажки. В трактовке власти — «всякий сброд». Звон цепей здесь звучал чаще звона колоколов. Здесь не было крепостного права. И этот город никогда не любил власть. Он ей мог подчиняться и ее остерегаться, но любви не было никогда. Понятно, что такие качества, как вольнодумство, мятежность духа и непокорность, кому-то могут нравиться, кому-то — нет. Понятно, что власти, исходя из инстинкта самосохранения, не могут культивировать бунтарский дух. Однако депутат Жуковский — не типичный представитель тупого столоначальства, он человек образованный, не чуждый искусству и, помимо прочего, избранный народом. Красноярским — именно — народом. И в городе Красноярске, стоящем на костях вольных людей. Поэтому вся эта история погружает зрителей в некое замешательство: что же происходит с людьми во властных коридорах, как это так их там коверкает и выворачивает наизнанку? Ведь даже в советское время, в котором произошло становление артиста и гражданина Жуковского, несмотря на все гонения на диссидентов, система не пыталась утверждать, что свободолюбие — это плохо, а рабская психология — хорошо. Напротив, Емелька Пугачев и, скажем, Стенька Разин подавались публике как народные герои. Понятно: сейчас на дворе иные ценности и герои. Но Жуковский никогда не был замечен в том, чтобы он поклонялся этим новым веяниям. Напротив, депутат всегда отстаивал левые убеждения. В общем, еще один идейный парадокс.