Подобно комсомольским собраниям и автоматам с газировкой стиляги были неотъемлемой частью советской действительности. Как менялся стиляжий образ? Кем они были — предтечами современных «жертв моды» или последними русскими денди? И что может взять из арсенала стиляг современный человек, всерьез задумавший превратить свой облик в средство борьбы с массовым вкусом? Обо всем этом рассказывает историк культуры, старший научный сотрудник Института высших гуманитарных исследований, автор книги «Денди: мода, литература, стиль жизни» Ольга ВАЙНШТЕЙН.

— Давайте начнем с исторического экскурса. Кто такие стиляги, когда они появились?

— Официальной точкой отсчета считается 1949 год. Тогда в журнале «Крокодил» появился посвященный стилягам опус фельетониста Беляева, причем в том же номере была напечатана статья о «безродных космополитах». Таким образом был дан официальный старт пропагандистской кампании, которая была призвана подавить ростки инакомыслия в самых разных сферах — от моды и искусства до медицины и науки, что в дальнейшем и завершилось печально известным «делом врачей».Из этого видно, что слово «стиляга» — не самоназвание, а скорее кличка, которая прозвучала из лагеря людей, призванных заклеймить «чуждые элементы». Это слово вошло в обиход, с одной стороны, как обозначение модников конца 1940—1950-х годов. С другой стороны, это слово стало употребляться как ироническое название человека, слишком увлекающегося модой.

— Первые ростки неофициальной моды неслучайно стали появляться после войны.— В послевоенном обществе еще существовала некоторая открытость, о «железном занавесе» еще не было речи, в быту использовались трофейные вещи, а в кинотеатрах крутили трофейные фильмы. Среди них — оказавшие огромное влияние на умы начинающих модников «Серенада Солнечной долины», «Сто мужчин и одна девушка» или фильм «Облава», где фигурировал очень элегантный американский разведчик. В клубах крутили пластинки, сделанные из рентгеновских снимков, с которых звучал Дюк Эллингтон. В клубах танцевали твист и буги-вуги. И молодежь, которая танцевала эти танцы, слушала эти пластинки, смотрела эти фильмы, и составила среду, породившую особого лидера моды — пижона, которого называли стилягой.

— Как выглядел хрестоматийный стиляга разных десятилетий?

— Внешний вид такого модника конца 1940-х годов хорошо описан и в воспоминаниях, и в литературе. Вспомним хотя бы книжку В. Славкина «Памятник неизвестному стиляге», роман Василия Аксенова «Пушкинский дом». Вот как выглядел стиляга конца 1940-х—начала 1950-х: хрестоматийные брюки--дудочки, гавайские рубашки, темные очки, галстуки с обезьянами и драконами, ботинки на толстой белой подошве «манная каша», набриолиненный кок на голове. Узнаваемая птица с ярким оперением…

Но с течением времени стиляжий образ начал меняться, и примерно с конца 1950-х—начала 1960-х на арене появился другой тип молодого человека. Этот щеголь предпочитает серые классические костюмы, импортные плащи, он уже не делает столь вызывающую прическу. Его называют «штатником» за его пристрастие к американскому стилю. В 1960-е годы у советских модников появились новые ресурсы для самовыражения. Им помогали, во-первых, фарцовщики, которые перекупали вещи с рук у иностранных туристов. Во­вторых, портные и портнихи, которые изготовляли искусные имитации импорта. Имея в своем ассортименте подобные средства, модники конца 1960-х— начала 1970-х годов могли позволить себе больше разнообразия.

Альтернативная мода создавала свое пространство. В каждом городе, где было движение стиляг, центральная улица превращалась в «сцену», куда модники ходили других посмотреть и себя показать. В большинстве городов она называлась Брод, сокращенно от Бродвей. В Москве Бродом была Тверская, в Ленинграде — Невский, в Баку — Торговая улица. И на этой сценической площадке разворачивались визуальные игры стиляг, ритуальное «оглядывание» друг друга, когда, к примеру, знающие люди на ходу пытались отгадать марку плаща идущего навстречу незнакомца.— Стиляги в Прибалтике одевались по-другому, чем стиляги в Баку, но приметы общей идеологии, которая стояла за манерой одеваться, вполне вычислимы.— Сущность стиляги как модного типажа не сводится к набору тряпок. Это человек, который программно противостоит массовому унифицированному образу жизни и вырабатывает свои собственные способы проводить время, ухаживать за своим телом, даже говорить. Известно, что стиляги создали собственный жаргон («чувень, клевая лаба»), особую манеру произносить слова медленно, растягивая, пытаясь даже через речь показать свою непохожесть на остальных. Наконец, у них был свой body language — «язык тела»: особая, слегка раскачивающаяся походка; специфичная манера стоять — это у Битова в романе хорошо описано: «заламывая» тело, как будто тебя не держат ноги. Таким образом, перед нами очень проработанный тип, представляющий альтернативную субкультуру. Стиль, который проявляется не только в одежде, но и в манере держать себя, в идеологии, в определенном круге общения, подразумевает особый круг чтения и фильмов — это уже шире, чем мода. Это скорее субкультура.

И я думаю, что интерес к стилягам, появившийся в последнее время, связан именно с тем, что это был очень проработанный субкультурный типаж со своей выраженной идеологией.

— Наших стиляг легко изобразить как порождение «серого советского строя». Но аналогичные движения были интернациональным явлением.

— Действительно, очень легко поддаться на соблазн и считать, что пестрый, цветистый костюм стиляги был вызовом советской униформе, усредненной одежде законопослушного гражданина. Но если посмотреть на стиляг в контексте западной моды, мы увидим, что и там были сходные альтернативные молодежные стили. Достаточно упомянуть немецких swing kids или французских «зазу», движение zoot suits, которое возникло еще в начале 1940-х годов в Америке. Или Тeddy boys в Англии, носивших «эдвардианские» пиджаки и набриолиненные коки, которые в несколько карикатурном виде подражали стилю короля Эдуарда VII. В Австралии Bodgies, в Японии — «тайзоку», тоже увлекавшиеся брюками-дудочками и гавайскими рубашками. То есть на самом деле это альтернативное модное движение было глобальным, просто в каждой стране оно имело свои варианты.

— Каков был социальный состав стиляг? Бытует представление, что они были в основном детьми номенклатуры, у которых был доступ к дорогим качественным вещам.— На мой взгляд, это стереотип. Среди стиляг, безусловно, было немало детей из номенклатуры, но такими были далеко не все. Валентин Тихоненко, считавшийся лидером стиляг в послевоенном Ленинграде, был из семьи репрессированного рабочего. Стиляги были во всех слоях общества.

— Что же объединяло столь разных людей в одну субкультуру?

— Наверное, единая для всех функция альтернативной моды — противостоять унификации, создать нечто, отличающееся от стандарта. В Советском Союзе положение моды было двусмысленным. Легитимна была только весьма условная советская мода. Экономика послевоенных лет при разрушенной промышленности строилась на принципах жесточайшей экономии. «Правильной» считалась одежда, сшитая без каких­либо излишеств, без декоративных деталей — накладных карманов, оборок, потому что они требовали излишка ткани. И стиляги, которые позволяли себе явную «избыточность» и по форме, и по расцветкам, бросали вызов этой экономической модели.

— А не был ли стиляга обычной «жертвой моды»?

— Думаю, это взгляд из сегодняшнего дня. Конечно, они одевались более изысканно и продуманно, чем обычные советские граждане. Стиляги объективно тратили на одежду больше денег и сил, но все­таки смысл их усилий был совсем иным, чем у нынешних «жертв моды». Ведь в послевоенные годы было не общество потребления, а, напротив, общество очень ограниченных возможностей потребления. И в то время человек, пытавшийся выразить свою индивидуальность через необычную внешность, бросал вызов самим устоям советской жизни. Стиляги не боялись выделяться из массы.

— Так чему они бросали вызов — всеобщей бедности или всеобщей одинаковости?

— Второй акцент гораздо важнее. Эти люди демонстрировали индивидуальность, восставая против нормативной «скромности» — канона советской морали и «хорошего вкуса». И этот момент предъявления личной свободы крайне существен. Для меня стиляга 1950-х — вовсе не жертва моды. В современном понимании «жертвой моды», напротив, является человек, который пошел на поводу у массового вкуса. А стиляги как раз делали сознательное усилие, чтобы культивировать индивидуальный вкус. Этот нонконформизм принципиален, поэтому в своей книге «Денди: мода, литература, стиль жизни» раздел о советских денди я завершаю стилягами, потому что вижу в них последних наследников традиций российского дендизма.

— Кого вы считаете современными наследниками стиляг?

— Наследник стиляг 1950-х, на мой взгляд, это человек, который превращает свою одежду в осознанное высказывание. Совершает сознательное усилие, чтобы не выглядеть, как все. Они не следуют советам глянцевых журналов, а пытаются создать собственный вариант стиля, смешивая разные элементы одежды, покупают винтажную моду, авангардные вещи, то есть стараются быть в стороне от мейнстрима. И, мне кажется, именно эти нонконформистские модники являются современными наследниками стиляг.