Борис Гребенщиков: «Я - цыган. А цыгану терять нечего»

Сегодня в «Олимпийском» группа «Аквариум» отметит свой 35-летний юбилей. Гребенщиков предупреждает: после этого концерта Москва не услышит живой «Аквариум» очень-очень долго. Многие в последнее время говорят — Гуру устал. А он сидит передо мной в галерее Елены Врублевской, весь в черном, и широко улыбается, демонстрируя хорошие зубы. Только что закончилась презентация выставки плодов нового увлечения Бориса Борисовича — фотографии. На стенах развешаны виды Питера, собственноручно отснятые и раскрашенные (в фотошопе) в ядовитые цвета Гребенщиковым. Я в мини-юбке, Гребенщиков в хорошем настроении, и интервью получается таким же легким, как тонкие дамские сигареты, что курит БГ.

— Борис Борисович, вы так умело оперируете такими модными словами, как «фотошоп», «Превед»…

— Ну, я еще не такие слова знаю!

— Есть стремление идти в ногу со временем?

— Так как же можно отказаться от новых игрушек?! И старые хорошие, а чем больше игрушек, тем лучше! Мне все это нравится.

— Может, и блог свой заведете? Такое средство коммуникации с миром сейчас очень в моде.

— То, что мне действительно было бы интересно в этой связи, еще не изобретено. Но если почитать книжку Гибсона «Распознавание образов», то там приблизительно изложено то, что меня интересует. Меня интересуют новые методы работы с Интернетом — не такие очевидные, и они уже появляются.

— А как вы думаете, ваших старых поклонников не отпугнет такая осовременизация Гребенщикова?

— Вы знаете, я очень надеюсь, что никогда не пытался находиться в плену у старых поклонников. Я вообще не понимаю, при чем тут я. У старых поклонников есть старые песни «Аквариума», у новых — новые. А у меня есть мои новые игрушки. Поэтому всем сестрам по серьгам.

— Вы наверняка прослушали много молодых групп…

— Нет, а зачем? Что я смогу для них сделать? Я свои-то пластинки издать не могу. И я не имею права оценивать музыку людей, которые младше меня, потому что у них свое понимание музыки. В их желании подобной оценки есть какая-то не очень здоровая патриархальность. «А моя музыка понравилась Гребенщикову!» Ну и толку? Если тебя никто не слушает все равно. А сам лично я предпочту слушать Рави Шинкара, Иоганна Себастьяна Баха или какую-нибудь современную электронику.

— Возможно, они считают, что мнение Гребенщикова будет иметь хоть какой-то вес в условиях, когда никуда нельзя пробиться?

— А кто их не пускает? Не пускали в 70-х. А сейчас можно просто играть и все. Просто придется лет двадцать поиграть бесплатно. А люди хотят, чтобы им со второго концерта начинали платить 10 тысяч долларов за выступление. Мы образовались в 1972-м, а первый гонорар получили в 1986-м. 14 лет. Вот поиграйте 14 лет бесплатно. Может, из вас что-то получится.

— Как вы для себя объясняете то, что происходит с современной музыкой? Все вокруг плачут — засилье попсы, отсутствие молодых рокеров.

— Знаете, если появятся молодые рок-музыканты, это будет равносильно появлению молодых динозавров. Откуда взяться рок-музыкантам, если эта музыка умерла и погребена уже лет 25-30? С тех пор появился пост-рок, панк, рейв, все остальное. Если гранжевику сказать, что он играет рок, он набьет морду и будет прав.

— Если эта музыка умерла, то тогда чем вы сейчас занимаетесь?

— А мы никогда в жизни за последние 20 лет не говорили, что занимаемся рок-музыкой.

— А чем вы занимаетесь?

— Поем песни! Я пишу песни, мы поем и играем. И я это не классифицирую как рок-музыку. Рок-музыка это, простите, группа «Назарет». Рок-музыка, это когда совсем пожилые спившиеся дяди стоят на сцене и зарабатывают свои нелегкие деньги. Упаси господь, это тяжелая работа, я не готов к этому.

— Очень многие музыканты, объясняя феномен своего творчества, говорят о божественном озарении, сигналах из космоса, которые они передают в мир. А нормально ли тогда продавать этот божественный посыл? Зарабатывать принадлежащей космосу музыкой деньги это правильно?

— (Надолго задумывается.) Это интересный вопрос. Как-то раз лама из нашего дацана в Петербурге по дружбе пришел домой подлечить кого-то из моей семьи. Я хотел с ним передать деньги дацану, чтобы как-то их поддержать. Он сказал, что когда лечит, не может брать деньги. Это абсолютно правильная точка зрения. С другой стороны, Шуберт говорил: «Я родился для того, чтобы писать музыку, и ничего другого я делать не умею и не буду, и люди должны поддерживать меня, чтобы я мог писать для них музыку». Наверное, это тоже правильно. В данный момент, для того чтобы у людей была музыка, нужно, чтобы те, кто эту музыку создает, имели возможность это делать. Но, безусловно, я считаю стыдным и грешным, когда человек, создающий музыку, делает это не от сердца, а для того, чтобы она была продана. А если человек делает что-то искренне и не думает, заплатят ли ему за это, тогда это хорошо.

— А вы играете на корпоративах?

— Нас несколько раз звали, и мы играли с удовольствием. И я могу сказать, что мы будем играть так и дальше, потому что «Аквариум» сейчас — это 10 человек, и у всех этих людей есть семьи. Если они не будут получать деньги, группе придется разойтись. Если нас позвали на корпоративное мероприятие, значит, эти люди хорошо относятся к нашей музыке. И если эта вечеринка даст нам столько же денег, как три концерта где-нибудь во Владивостоке, то нам проще сыграть здесь, а во Владивосток мы доедем, когда это само собой сложится.

— Для вас имеет значение, перед кем выступать?

— Переформулирую вопрос. Имею ли я право судить людей и говорить: ты хороший, перед тобой я выступлю, а ты плохой, перед тобой нет? Я боюсь, что такого права ни у кого нет.

— А если пригласят на корпоративную вечеринку в Кремль?

— А в Кремле есть корпоративные вечеринки?

— Конечно. Новый год, например.

— Я думаю, что массовый вкус людей, которые собираются в Кремле, насколько я представляю себе, склоняется к другим эстрадным артистам. Думаю, нам там будет не место. Мы можем спеть что-то такое, что им будет не по сердцу.

— Но принципиального отказа не будет?

— Нет! Если Кремль или какие-то там олигархи искренне любят группу «Аквариум», то чем они хуже нормального студента из города Вологды? Ничем, они имеют право нас слушать. Я не могу отличать людей по имущественному признаку.

— А не обидно быть дополнением к банкету, еще одним развлечением для собравшихся?

— Я думаю, это зависит от личного самоощущения человека. Если бы я был так зависим от того, как на меня смотрят и что обо мне думают, я вообще не начинал бы играть.

— Неужели, имея в активе 35 лет существования «Аквариума», статус Гуру и одной из главных групп страны, приходится играть на корпоративах и изыскивать прочие способы заработка?

— Более того, мы вчера сидели с нашими ребятами и говорили, что если в этом месяце мы не сыграем шесть концертов, то всем членам группы будет нечего есть к концу лета.

— За всю 35-летнюю карьеру группы «Аквариум» был один случай, когда мы связались с политикой. Это был тур «Голосуй или проиграешь», о котором я, естественно, не имел ни малейшего понятия. Я жил тогда в Англии, а мои близкие друзья Стас Намин и Сережа Соловьев шантажом упросили мою жену, чтобы я приехал на один концерт в город Тольятти, по-моему. Я, к сожалению, связан порядочностью и не могу рассказать тех смешных историй, которые происходили за сценой, потому что придется называть имена, а я не хочу их называть. Но было очень смешно.

— Вы тогда задумывались о том, для чего все это, или только веселились?

— Нет, я веселился. Узнав, что это политическое мероприятие, я честно сказал, что я думаю по этому поводу, потом поглядел на собравшиеся там 8 тысяч молодежи и понял, что им совершенно до лампы, что это, как это. Их запустили бесплатно на стадион, и перед ними играют 15 групп. Они в полном кайфе. И все слова, которые им говорятся, говорятся впустую, потому что они этого не слышат. Ну, если политики идут на такие вещи, о’кей.

— А мысли отказаться выступать не возникло?

— Ну, знаете, я специально летел из Лондона в Тольятти… Отказываться из-за того, что какие-то политики пытались это использовать, ну, простите. Я подвел бы двух людей, к которым хорошо отношусь.

— Вы говорите, что больше не связывались с политикой, но в прессе активно обсуждаются ваши «хождения во власть».

— Я общался не с властью, а с конкретными людьми, имеющими отношение к власти. Это Сурков и Грызлов… В обоих случаях я ходил, потому что человек, занимающий интересное для меня положение, приглашал меня на чашку кофе или бокал вина. Если бы меня Леонид Ильич Брежнев пригласил чашку кофе выпить, я бы тоже пошел.

— А к кому бы не пошли?

— Знаете, я плохо знаю современных диктаторов, может быть, к кому-то и не пошел бы, но я просто не очень в курсе современной политики.

— А вы считаете, музыканту ходить к современным диктаторам это нормально?

— А вы знаете, зависит от музыканта. Если музыкант хочет прогнуться перед диктатором, то я не рекомендую ходить. А если он на равных — почему нет. Диктатор и диктатор.

— А с Грызловым, например, вы общались на равных? Говорят, он орден вам вручил.

— Никаких орденов он мне не вручал. Грызлов меня опять же, можно сказать, шантажом заманил, через мою жену. Его люди звонили ей раз пять, просили, чтобы я пересек Невский проспект и пришел к какому-то политику выпить с ним чашку кофе. Мне стало, в конце концов, интересно, почему люди звонят пять раз. Я слышал фамилию и знал, что это какой-то крупный деятель. Я думаю, любому нормальному человеку на моем месте стало бы интересно. Я пришел, оказалось — милейший человек. Напоил бесплатно кофе и два часа рассказывал, что происходит в государстве. Я получил от имеющего очень большую власть человека подробный отчет о происходящем в России, думаю, не каждый может этим похвастаться. Вероятно, материал, который был снят с трех или пяти камер, пошел дальше в его архивы и деятельность. Но я не против, я же на протяжении этого разговора не говорил ничего, я сидел и слушал. Я думаю, что если человеку может пойти в плюс, что он говорит со мной, а я сижу и слушаю, — ну, тоже хорошо.

— И что вы поняли из разговора? Что же в России происходит?

— Я всего уже не помню, это было давно. Но он много чего рассказал. Я получил общую картинку. Если кто-то хочет передо мной отчитаться, я всегда готов выслушать! Ко мне, бывало, и некоторые губернаторы областей, мэры городов приходили и подробнейшим образом мне рассказывали, что происходит в их области. Я слушал и думал, что ж ты, далекий начальник, мне еще скажешь? Ну, значит, они считают это нужным.

— То есть это у них как исповедь или они от вас что-то хотели?

— Нет, ничего не хотели, просто отчитывались. А мне приятно. А с Сурковым абсолютно другое, потому что мы с ним обсуждали не политические вопросы.

— А какие? О жизни говорили?

— О древней японской литературе, например.

— Скажите, а вы не боитесь упасть в глазах поклонников распитием кофе с политиками? Нужно ли музыканту вообще встречаться с известными личностями, отношение к которым в обществе неоднозначно?

— Абсолютно не нужно. Но если бы я хоть раз за свою жизнь волновался о своей репутации, я не занимался бы музыкой, а вел карьеру младшего научного сотрудника. Наверное, дослужился бы сейчас до профессора. Но моя репутация меня никогда не волновала — она была замарана с самого начала. Музыкант, который занимается тем родом музыки, которым занимаюсь я, — цыган. Цыгану терять нечего. Поэтому то, что люди обо мне говорят, это их проблема, не моя.

— В нашей стране сложилось мнение, что протестом, борьбой за справедливость, должны заниматься именно рок-музыканты. Как вы к этому относитесь?

— Честно говоря, я не встречал ни одного так называемого рок-музыканта, от интереса или протеста которого что-нибудь становилось бы лучше. Это все равно как таксист в каком-нибудь городе Барнауле тебе все расскажет про политику и как бы он хотел, чтобы все было сделано. Просто у таксиста никто не спрашивает, а у музыканта спрашивают. И музыкант сразу выпускает перья, как павлин, и говорит: «Ну, я бы сделал так и так». Абсолютно безответственно, абсолютно не имея к этому отношения, не имея понятия об этом, будучи не информированным. Ну, какой в этом смысл? Я думаю, ценность любого человека искусства в том, что он может делиться с людьми своим искусством и пытаться сделать их лучше. А от его мыслей в области политики и экономики толку ноль…

— А если есть что сказать и невыносимо тянет поделиться?

— Тогда он должен забыть про профессию музыканта и идти в политику.

— Грядут очередные выборы, если вас пригласят спеть за кого-то, пойдете?

— Я считаю, что приглашать на такие мероприятия звезд — аморально. Потому что человек, занимающийся музыкой, так же как врач или проститутка, не имеет права отказать больному человеку. Наша музыка принадлежит всем без разбора. Вот и получается, что, с одной стороны, я не имею права эксклюзивно принимать чью-либо сторону, а с другой — могу отказаться от предложения только в том случае, если нас приглашают люди, с которыми я абсолютно не согласен.

— А есть такие?

— Есть. Люди, которые призывают к геноциду всех, кроме себя. Называть их я не буду. Их не так много. Меньше десятка процентов в огромной стране.

— Как вы думаете, музыкант это достойная мужчины профессия?

— Мм… (Задумывается.) Знаете, ну, музыкант это вообще термин такой довольно однобокий, потому что музыкант это тот, кто исполняет что-то, написанное композитором, насколько я понимаю. Не знаю, не знаю… Все великие композиторы были мужчинами. Достойно ли мужчине быть композитором… Наверное, достойно. Не название профессии делает мужчину мужчиной, а то, как он это делает.

— А что вообще, по-вашему, делает мужчину мужчиной?

— Мне интересны мужчины, которые: а) делают что-то, что я считаю достойным и интересным, и б) отвечают за свои слова. Тогда с ними уже можно разговаривать.

— Был в вашей жизни момент, когда вы осознали — вот да, сейчас я настоящий мужик?

— Знаете, мне абсолютно наплевать, мужик я, баба или растение. Абсолютно. Знаете почему? Потому что мне не нужно себе ничего доказывать. Я очень люблю музыку. Я много всего люблю, но музыку в частности. И когда я связан как-то с музыкой — слушаю ее или играю, меня нет — я в ней растворяюсь. И там нет ни мужского, ни женского, никакого начала. Я отсутствую. А когда отсутствуешь, доказывать-то нечего. Я, может, скажу ужасную вещь, но мужчинам, которые гордятся только тем, что они мужчины, просто больше нечем гордиться.

— Есть что-то, чего вы пока не успели сделать в жизни, но очень хочется?

— Куча всего!! В планах чего только нет, но я не могу загадывать и планировать свою жизнь надолго. Пока я связан гастрольными планами, по крайней мере, на весь июнь, а потом мне понадобится полтора месяца на подзарядку, потому что год мы пашем, не поднимая головы, и батарейки уже, честно говоря, сели. А что будет осенью, я себе даже отдаленно не представляю. Может, я картины начну писать, может, кино снимать, хотя вряд ли, конечно! А может, я начну заниматься пластическим искусством (смеется). Но я думаю, что буду заниматься музыкой, потому что здесь тоже есть вещи, которые я хочу сделать, но еще не успел.