Александр Моисеевич Пятигорский (р. в 1929 г. в Москве) всемирно известный русский философ, лингвист, культуролог, буддолог, один из основателей тартуско-московской семиотической школы, соавтор Ю.М.Лотмана и М.К.Мамардашвили. В апреле ученый посетил родину по приглашению Российской экономической школы и прочел курс лекций «Введение в философию буддизма». Наш корреспондент Василий Голованов побывал на лекциях философа и кое-что записал*.

*(Окончание. Начало в№18, 20 «Свободного пространства»)

III

<…> Два замечания: не в порядке обвинения, а в порядке объяснения: что когда я кого-нибудь ругательски ругаю, то это не от ненависти, это оттого, что надоел смертельно. Живи! Но надоело. Ну, бывает, да? Хотя от ненависти к одной вещи я избавиться не могу: это только доказывает мою буддистическую неразвитость. Если человек не знает — пожалуйста. Да сам я черт знает чего не знаю… А вот когда человек не думает — не могу! Ведь ему ж Господь дал способность мыслить! Вот тут я верю Декарту. Т.е. Декарт считал, что это врожденная способность — мыслить. А мы-то что, ее каждый день в мусорный бак выбрасываем? Вот это мне трудно простить. И все.

<…> Вы понимаете, а дальше — здесь феноменальная буддийская интуиция! Несхваченных связями состояний сознания. Одно получило условное название «нирвана» — постарайтесь только как можно реже употреблять это слово. Будда очень не любил злоупотребления этим словом. Это одна необусловленная дхарма. А второй необусловленной дхармой что является? Я бросил на ходу. Нет догадок? Пространство! Т.е. в каком-то смысле здесь произошла контаминация (ложные воспроизведение информации, характеризующем объединение в образе или памяти частей, принадлежащих к разным предметам.— Ред.) невероятно древней вещи, без которой невозможно открытие не только математики, но и всей мировой науки — нуля! Индийцы изобрели. Нуль для них на санскрите — шунья. Нуль для них объяснялся как что? Как ничем не заполненное место. И одновременно место, которое может быть заполнено чем угодно. Так? Собственно, такое понятие нуля стоит и в самом понятии натурального ряда чисел. И вообще исчисления. Это было первое открытие. И второе — сопряженное с первым. Это открытие идеи чистого пространства. Пустоты. Когда не место остается незаполненным, а когда как бы утверждается реальность какой-то необусловленной сферы. Космоса. В которой ничего нет, и поэтому может быть все. Но только — это очень интересный момент — оно может случиться, а может не случиться. Вот это они канальски придумали. Это дало им возможность создать первую в мировой истории математику, первую в мировой истории лингвистику: они первые в мировой истории описали научно грамматику своего языка. А это невероятно сложное дело. Описать грамматику как систему пространственных правил. А почему это возникло? А потому, что древним индийцам посчастливилось иметь дело с языком, в котором каждый глагол имел до 160 форм. А в русском сколько? Что, никто из присутствующих никогда не полюбопытствовал? А? Можно выжить и так, да? Так вот, люди, считающие в любом вопросе, что можно выжить и так, являются великим основанием для падения не русской — а мировой культуры.

— Значит, так тому и быть, этого не миновать.

— Простите, ваше имя?

— Кирилл меня зовут.

— Слушайте, милый Кирилл, конечно, если вы убежденный провиденциалист или эсхатолог — тогда у меня есть одно веское основание спорить с вами. Но я не хочу! Вот не хочу! Я сторонник разнообразия. Я, несмотря ни на что, рассчитываю на тех, кто, несмотря ни на что, будет думать! И как захочет — не так, как все. «Пусть у меня не выйдет по-моему, но не выйдет по-твоему». Как вам нравится такая формулировка?

— А почему мы все-таки настаиваем на том, что Будда был философ? Вот Кант — понятно. Но Будда?

— А вот на это я вам отвечаю, мой дорогой, — прекрасный вопрос. Разумеется, никогда при серьезном подходе Будда философом бы не считался. Он был основателем философской традиции. Будда говорил, что его цель — освобождение. Освобождение от чего? Освобождение — это же протухшее понятие! Каждый должен освобождаться от того, в чем он завязан. Кому-то надо освободиться от своего собственного характера, никуда не годного, другому — от правительства, третьему — от семьи, четвертому — от мирового общественного мнения….

Слово «освобождение» надо принимать по-другому. Прокламированное освобождение — вимукти — на санскрите это освобождение от всех пут феноменального существования. Здесь очень важна категория пути. Но это путь сознания. Это не путь народа. Это не путь семьи. И какой семьи? Говорил непонятно до сих пор на каком языке его клан, он ушел из своей страны и отрекся от своего клана. О котором он много позднее сказал: мой клан шакиев. Т.е. воинов. Клан бандитов и грабителей был самым благородным. А вы знаете, чем кончилась вся эта душераздирающая история? В этом, конечно, много символизма и метафоры. Забегаю вперед: когда Будда последний раз пришел в родной город, прошло уже 50 с чем-то лет. Он был уже совсем стар. И вот эти страшные воины, кровопийцы и бандиты, угнетавшие окрестное население, слушали его проповедь. И что случилось? Они перешли в буддизм! Случилось что? Клан погиб. Государство рухнуло.

— Каков же политический результат?

— А его нет. Есть только человеческий, нормальный результат. Главная-то ориентация буддийского учения — направлена на не-нормального человека, который думает и хочет думать дальше…

— Можно еще вопрос… Об инерции…

— Но — не надо преувеличений! Есть всегда и контртенденция. Разрушительная инерция. Разрушить. Слушайте, попробуйте анализировать тексты, которые вы знаете наизусть. Вот я считаю, что вы все к черту просмотрели, например, два великолепных текста. Не помните? А гимн «Интернационал» помните? Весь, от начала до конца, помните? И текст… нет, не буду уже спрашивать… «Коммунистического манифеста»… Тоже не помните, смеетесь, да? Такие формулировки, что думать не надо! Т.е. явно создатели гимна не могли рефлексировать, они были заняты другими вещами. Но люди всегда чем-то заняты: один машину покупает, другой телевизор смотрит, третий летит отдыхать на Багамские острова… Но что здесь важно? Что здесь очень существенно и серьезно? Ни один человек, в то же время и философ, не может уйти от деструкции путем ограничения ее сфер. Вот, пожалуйста: «Весь мир насилья мы разрушим…».

Имеется в виду что? Что он не только мир насилья разрушит, но и мир. То есть камня на камне не оставит. Никто об этом не думает. Но стоп! А получилось, как сказали? Значит, мы задним числом, простите, из будущего, через смерть миллионов и миллионов людей видим: а здесь было сказано, то, что было, да? Думайте чаще над этим. Будьте внимательны к словам. Это может быть началом философствования…

IV

<…> Самое, почти самое главное в жизни — веселье. Веселье! По средневековым правилам старых германских университетов это называется akademishe Vierte — пятнадцать минут профессор ждет. И веселится, разумеется. У нас это как бы зависит от расположения духа профессора. Но сегодня о многом надо подумать, и, может быть, будет загруженней, чем обычно… Нет, вот без этой девочки я начинать не буду, ибо это нарушило бы эстетический строй занятия.

— Вы говорили, что человек, вступающий на путь, рвет связи…

— Да, он против природы.

— Достаточно одного его желания, чтобы эти связи порвались?

— Нет. Но без желания он никогда не вступит на путь. Это было бы слишком просто. Вы знаете, обычно всегда все интересное, включая любовь, непросто. Согласны? А раз так — то и так! И не надо упрощать! Потому что мы можем не только мыслить, но и медитировать (например, когда мы йоги). Дело в том, что рефлексия может идти только от вас.

— Без сознания эти связи не существуют. Т.е. это вещь необъективная.

— А вот объективная или субъективная — я уже касался этого, и сегодня после занятия надо вернуться к пониманию объективности и субъективности. Вот только помните, моя дорогая, что объективность и субъективность — это инструментальные понятия, которые были введены очень поздно и которые в реальной жизни никакого смысла вообще не имеют. На то это и понятия, которые помогают нам разобраться прежде всего в самом себе. Возьмите эти постоянные репортажи из английских судов. Ну, конечно, он убил маму-папу-и-старушку-бабушку, но какое у него было тяжелое детство! И скоро мы превратимся в совершенно очаровательную толпу с тяжелым детством, и это будет объективно.

— Здравствуйте! (Входящему опоздавшему студенту.) Как я рад вас видеть! Мир еще не кончился, так что вы имеете прекрасную возможность заниматься. Но запомните: если он кончится — тоже надо заниматься.

— Но в другом мире.

— Нет. Там, где будете вы, там и надо заниматься. Где бы вы ни очутились. Я просто хочу как пример. Вы, наверно, слышали этот замечательный католический анекдот о Людовике Гонзаго? Он еще в Риме, молодым человеком, учеником католической семинарии, гонял с ребятами мяч. И они не заметили, как в дверях появился архиепископ. И вот архиепископ, в которого только что угодил мяч, пущенный ногой двенадцатилетнего Гонзаго, подошел к нему и сказал: «Людовико, скажи, а что ты будешь делать, если сейчас наступит конец мира?» На что мальчик отвечал: «Гонять мяч».

<…> Вообще, зачем нам нужен язык? Как говорил один из учеников Будды, чтобы приводить примеры. У нас сегодня был пример со св. Людовиком Гонзаго. Так вот, теперь другой анекдот. Был у будды ученик Дэвапала. Очень прилежный. Вы знаете, там была целая система аскетической дисциплины. Целый кодекс. Трудный. Но Дэвапала старался изо всех сил, не пропустил ни одной проповеди учителя, запоминал проповеди его дословно. Был прекрасным аскетом. Но была у него одна слабость: в то время как по уставу полагалась только одна пара обуви и одна оранжевая роба, он очень любил иногда (а что, вы же тоже любите?) еще себе прикупить другую пару обуви и новую одежду. Ну, что может быть невиннее, да? Будда его вызвал и сказал: «Дэвапала — уходи. Я тебя выгоняю». — «За что?» — «Да приодеться любишь (ох, как я понимаю Будду!)». Дэвапала говорит: «О, учитель! Но это же несправедливо! (Заметьте — несправедливо!) Вот посмотри, другой твой ученик — какие там сандалии, всем известно, что он периодически к бабам ходит в соседнюю деревню. Это, знаете, это уже вообще, небо падает на землю! Даже сейчас, слыша о таком безобразии, мы умираем от возмущения. Будда говорит: поди сюда! Пошли к ручью, Будда зачерпнул чашку воды, всыпал туда ложку соли и говорит: «Можешь ты ее пить?» «Нет», — отвечал Дэвапала. Тогда Будда нагнулся и высыпал в ручей ложку соли. «Можешь пить?» — «Могу, чистая вода». Будда говорит: «Так вот, ты — это чашка. Мелкая вода. А тот, который к бабам бегал, — это река». Чего? Мысли. У того, который к бабам бегал, мысль была огромная, он потом знаменитым буддийским философом стал. А у того, который приодеться любил, она была вот такая. Не глубже чашки.

<…> Буддийские йоги совершили важнейший рывок в мировой философии, сформулировав концепцию отдельной мысли. Я люблю употреблять такие слова, как «вспышка». Для красного словца. «Вспыхнула мысль». Кто засекает мысль? Мы — не можем засечь. Открытие это было сделано у йогов. Мысль же нам всегда дана в чем? В миллиардном мысленном потоке. Подумайте о себе. Одна мысль, уже другая, третья мысль… Вообще нет мысли… Это понятно? И вот только йоги смогли в своей медитации, в йогическом созерцании, которое получило название дхъяна, видеть вспышку одной мысли. Продолжительность мысли. Эти йогические откровения были сначала устно произнесены, я думаю, уже в третьем веке нашей эры, а затем записаны.

Это философия чисто йогическая. Ничего, что я для пояснения нарисовал на доске, мы никогда не увидим. А вот выходили они из состояния медитации, упэкшу, дхъяны — и учитель их спрашивал: «Что видел, что слышал? Быстро!» И йог начинает говорить-говорить-говорить. А тут сидит еще младший ученик, пьет горячий чай, заранее набираясь опыта, и уже записывает-записывает-записывает. «Великий йог сказал». А великий йог сказал, во-первых, что состояния сознания никак не определяются содержанием мысли. И во-вторых: что следующая мысль не следует из предыдущей. Они абсолютно дискретны.

— Приходит в голову соображение о квантах сознания…

— Да, вы знаете, когда я сообщил об этом одному английскому физику, который приехал в наш колледж к нам, дуракам-гуманитариям, говорить про новые квантовые поиски, он говорит: послушайте, это что же, мы у них сплагиировали основные идеи? А я ему на это ответил очень серьезно: «Нет, такого рода идеи возникают не до/после, а и до и после, и здесь и там, и в любое время, в любом конкретном социальном, психологическом и политическом контексте. Мой покойный друг Мераб Константинович Мамардашвили говорил: «Нам надо все время пытаться вырваться из абсолюта времени». Потому что совершенно одна и та же мысль может возникнуть и 600 лет до нашей эры, и прямо сейчас.