Справка «Новой»Население — 4,5 млн человек. Член НАТО. В Евросоюз не входит. Средняя продолжительность жизни у мужчин — 78 лет, у женщин — 83 года. Средняя зарплата у мужчин — 30 600 крон, у женщин — 26 500 крон. Наиболее популярные имена новорожденных мальчиков — Маркус, девочек — Эмма…Протяженность границы с Россией — 196 км (на западе Мурманской обл). Пограничные города — Никель (Россия) и Киркенес (Норвегия). Расстояние — 10 км.(По данным Министерства иностранных дел Норвегии)--- Норвежская крона — 4,320 р. (по курсу ЦБ РФ)Другой мир все еще продолжает существовать. Теперь это все, кто окружает Россию и союзную Белоруссию. Кто-то из них уже провел осязаемую границу с Россией. А где-то Россия по-прежнему заходит слишком далеко, до самого Мариуполя, включая Харьков и Донецк. И каждая граница — отдельная история…Мы захотели узнать: где и как заканчивается Россия?Наш спецкор Павел Каныгин, как предполагается, должен побывать на всех границах. И вот первый репортаж — от границы с самым демократическим государством мира — Норвегией. И первое открытие: здесь Россия не заканчивается.

О границе — 196 км — России и Норвегии известно мало. Многим (в России и Норвегии), в частности, известно, что ее просто нет. Кто-то знает, что здесь напрямую соприкасаются Восток и Запад, Россия и НАТО, «суверенная» и европейская демократии. Что даже поясная разница между нами слишком большая — 2 часа. Не говоря уже о разнице в ВВП, преступности и смертности. «196 километров — линия, которая разделяет Россию и Норвегию…». Так пишут в учебниках по географии. До 1991 года это, наверное, действительно было так.Потом началась другая география. Сколько россиян переехали в Северную Норвегию — неизвестно до сих пор. Считать их бесполезно, так же как переписывать мигрантов в Москве. Или китайцев на Дальнем Востоке. Очевидно только одно: 196 километров сейчас — линия, которая отделяет одну Россию от другой. И хотя кому-то в Норвегии это кажется пограничной экспансией Москвы и колонизацией — две России остаются совсем непохожими друг на друга. Как «суверенная» и просто демократия. И может, когда-нибудь об этом напишут в учебниках по географии.Киркенес — столица не обозначенной на карте Русской Норвегии. У нее свои принципы. Свои ценности и история, которая начиналась в 91-м в приграничном российском Никеле…Трасса Мурманск—Никель была когда-то образцом дорожного строительства в СССР. Фотографии свидетельствуют: ни одной аварии, ямки, кочки, выбоины и прочего — и это, несмотря на суровые арктические условия. Было время, когда по этой дороге ехали сотни и тысячи людей в поисках северных надбавок. Город Никель. Как одна благополучная семья горно-обогатительной направленности. Почти как Норвегия в пределах Советского Союза. Здесь было все. И по-другому — в условиях десятикилометровой видимости капитализма — быть не могло.Такой подход к устройству Никеля диктовал, например, натовский маяк. Ведь советский город для него был тоже в видимости… Туристы из США, Британии и Франции приезжали на этот маяк, чтобы за 500 крон посмотреть в бинокль на нетипичную советскую действительность. Аттракцион пользовался бешеной популярностью. В безоблачную погоду удавалось разглядеть трубу Никельского комбината… И не беда, что некие мошенники выдавали иногда за СССР соседнюю Финляндию. А гражданам США пару раз демонстрировали в качестве советских людей лапландских саамов…Горно-лыжный комплекс, овощи-фрукты круглый год. Регулярные концерты звезд эстрады… Да, Никель был местом, где сбывались мечты. У каждого здесь была в том числе дача, где сажали картошку и растили клубнику. Каждый день город уходил в забой, в июне сажал картошку, а в июле выезжал в Крым. Тут заканчивался СССР. И заканчивался он всем лучшим, что было в той стране. Вплоть до польской косметики и кубинских сигар… Так что смотреть в Норвегии жителям города было не на что. По качеству жизни советский Никель мог бы соперничать с капиталистическим Киркенесом. Другое дело — между ними надо было построить дорогу, снять колючую проволоку. Убрать полк КГБ и расчистить минное поле…Все это случилось. Но конкурировать с Киркенесом стало уже нечем…Тысячами они поехали в Норвегию в поисках другого Никеля. Привычных северных надбавок. Овощей и фруктов. И, наверное, даже регулярных концертов норвежской группы «А-ха». Из Никеля уехала треть.Дипломированный преподаватель балета, спортивных танцев, а также нижнего и верхнего брейк-дансов Ирина Задворьева уезжала из Никеля три года подряд. Точнее, из Никеля в Киркенес она уезжала три раза в неделю, чтобы обучать норвежских детей всему, что умела. А потом возвращалась назад.На работу в Русскую Норвегию Задворьева устроилась в 2002-м. В Киркенесе появилась балетная школа, открытая нашим эмигрантом. Во всей Норвегии таких школ было пять-шесть. Квалифицированных преподавателей — 10—15. И все в Осло. А тут… А тут совсем рядом, в Никеле, жила многопрофильная Задворьева с 30-летним стажем.И даже в 90-е, когда из Никеля уехали все, кто мог, а оставшиеся торговали норвежской жвачкой, танцовщица не забывала об искусстве. И пусть, что сама пару раз ездила за товаром. А кто не брезговал в тяжелые времена? И Джек Лондон торговал когда-то консервами…Она опровергала классические представления о танце. Ретро, в частности, начала совмещать с хип-хопом. Переключала между MTV и «Песней года», закрепляя навыки. «Что ж ты делаешь?» — спрашивали ее все. — Какие-то сомнения у человека бывают до пятидесяти, — говорила мне танцовщица. — Все спрашивают: зачем? что? для кого? уезжай! — ты себя начинаешь спрашивать. Мне предлагали остаться там навсегда и работать за большие деньги. Но я уже не могла, потому что здесь я хоть и бедная, но своя. А там даже русские воспринимают тебя как хорошего, но чужого.Сын Задворьевой — Юра — совсем другая история. Мог бы тоже стать танцором, но пошел в энергетику. В Никеле она, можно сказать, на втором месте после таможни. И дело совсем не в престижности. Хорошая работа та, которая дает дополнительные возможности (почти как северные надбавки). А неплохие возможности здесь связаны только с границей, комбинатом или энергетикой. Где, например, нажатием одной кнопки из злостных уклонистов делают добропорядочных плательщиков. Или еще хуже. В прошлом году Юре позвонили из Мурманска и сказали: «Приказываю. Отключить объект такой-то». Юра нажал на кнопку. Объект оказался Никельским горно-лыжным подъемником. Когда-то самым известным в Заполярье. Платить было нечем — так Никель лишился всей своей туристической отрасли.У Юры есть два друга — Виталик и Антон. Принимали они меня по всем законам гостеприимства… Все трое располагаются в следующей последовательности. Виталик — на третьей позиции: сидит в дирекции комбината. А Антон — на первой: он таможенник. В обязанностях, например, Виталика — подготовка «проектов-извлечения-наибольшей-прибыли-при-минимизации-издержек». Что означает, насколько обогатится комбинат, если все перестанут воровать. Кроме Виталика, над вопросом работают еще человек десять — отдел стратегий, перспектив и оптимизации…Да. Борьба с воровством у нас всегда требовала стратегического подхода. И главное — оптимизма таких, как Виталик, который еще видит какие-то перспективы. И сдает по двести страниц, надеясь, что не пролистают.С другой стороны, был бы Виталик инженером или шахтером — тоже мог бы жить, как все люди. И считать не в рублях, а в ведрах файнштейна — медно-никелевого сплава. Должность шахтера предполагает, скажем, одно ведро. Инженера — вагон. Не успел вынести — копишь, как на сберкнижке. Переборщил — ответишь за всех. Ну и так далее.Но Виталик, думаю, не из таких. Виталик пригласил к себе домой. На кухне мы обедали макаронами с сосисками. Затем со смены пришел таможенник Антон — принес импортный коньяк… И в общем-то, разность в позициях не мешает Виталику и Антону быть друзьями.Мы немного выпили, и ребята разговорились… Антон говорил, что работа на границе сейчас приобрела вес. И многие хотели бы попробовать себя в роли таможенника. — Работа ответственная, — рассказывал Антон. — Кого попало не берем. Многие просто не знают, что два литра водки — уже запрещенный товар…Поговорили, решили, что гостя надо развлечь. Кому-то позвонил Виталик — приехали девушки, два приятеля из милиции — Игорь и Саша… Мы уместились в одной машине, ружье со спиртным убрали в багажник. «Это тебе не Москва. Отдыхать умеем», — сказал Антон.Мы были в нескольких километрах от границы. Там же нашли пивные бутылки, не добитые кем-то с прошлого раза. И судя по разбросанным осколкам, стрельба в Никеле вообще популярный вид отдыха. Главное только — не стрелять в сторону Норвегии. Ведь пуля, прилетевшая из сопредельного государства, по закону считается объявлением войны. Но случаев было слишком много. В этом смысле Россия и Норвегия вообще находятся в состоянии беспрерывной войны…Но кто живет в Никеле, они уже забыли, что где-то рядом Норвегия. Можно сказать, что забыто из зависти. Или нелюбви. Но какие соседи вообще испытают обратное? Тут никто не говорит «норвежцы». Вместо этого — «норги». Как, например, америкосы, фрицы или хачикяны. Но только об эмигрировавших русских не говорят вообще.О нем вспоминают только в мае. Когда сходит снег и Никель становится голым. Окурки и пластиковый мусор прибивает к бордюрам. В ветках деревьев застревают полиэтиленовые мешки и обертки. При въезде в город, на возвышенности, лежит скелет кашалота…Много лет назад он выбросился на берег Баренцева моря. В нескольких километрах от Никеля. В километре от норвежской границы. Когда я увидел его, эти покрытые мхом и грибами кости, я не сомневался: кашалот это, дельфин или еще кто. Я просто не мог понять сразу, почему он выбросился именно здесь. Почему не дотянул еще немного до границы. И там бы его, конечно, вернули в море. И он бы, конечно, счастливый, поплыл куда-нибудь дальше. Этот кашалот. Но кашалот промахнулся. Один километр решил все.Понятно, что в Никель уже давно не приезжают жить. Кто хотел — давно уехал. Остальные умирают. И даже молодые. Может, и этот кашалот хотел того же. Говорят, морские млекопитающие чувствуют смерть и последние часы стремятся дожить там, откуда зашли в воду: на земле. И чтобы никто не мешал, чтобы не спасали. Они выбирают пустынные берега Австралии и Аргентины. Может, и этот кашалот вовсе не промахнулся.Из Никеля до границы я шел пешком. Хотя знал, что пешком нельзя. А только на машине. Такие правила. Либо сдерут сколько-то там размеров оплаты труда. Но меня подобрала черная «Пежо», на таких еще когда-то ездили люди в малиновых пиджаках. Она возникла как-то неожиданно из-за сопки, сзади у нее был длинный открытый прицеп. И внутри — два серьезных мужика в спортивных трико. Полдороги молчали, затем в салоне неожиданно заиграло: «Ласковая моя, нежная!». И оба — также неожиданно — подпели: «Руки твои держу, слов не нахожу!». В такой ситуации сразу и не поймешь, что делать: тоже петь, не зная слов, или выпрыгивать на ходу. Наконец тот, который на пассажирском, сообщил: — Известная группа «Чай вдвоем». Конечно, гомосексуалисты, зато как поют. Но вы, думаю, уже поняли, что и мы с Вадиком можем не хуже. — Петь? — зачем-то спросил я. — Вадик учился в музыкальной школе… Иногда выступаем в Норвегии для русских, но сегодня — только за покупками. — С прицепом? — уточнил я. — Вадик собрался покупать холодильник. В Киркенесе одежда и бытовая техника ничего не стоят. Кто-то вообще достает бесплатно. Телевизоры и стиралки выбрасывают на помойку после года эксплуатации. — Но мы, заметь, покупаем, — сказал наконец Вадик.Да. Наша «Пежо» приближалась к границе. И чем ближе становилась к Норвегии, тем больше возникало на дороге каких-то знаков. Один — что нельзя останавливаться и выходить из машины. А то штраф. Другой — что иностранные граждане обязаны проезжать Никель мимо. Он теперь — закрытый для иностранцев приграничный город. Какой-то синий знак сообщил, что нельзя фотографировать и пользоваться телефоном. Еще какой-то — нельзя поворачивать… Мы ехали в самую демократическую страну мира… И вот уже у самой границы у нас осталось единственное право — ехать со скоростью 20 км в час.Но мы уже увидели здание КПП «Борисоглебск». Это было симпатичное одноэтажное здание, вокруг зеленая травка. На входе в КПП автоматчик тушил бычок о дверь… Все закончилось…Борисоглебский КПП — одно из немногих мест, где хоть как-то присутствует Норвегия. В частности, на ее деньги построен таможенный комплекс. Кроме этого, Осло каждый год выдвигает планы по совместному развитию региона. И предлагает инвестиции. Но дальше Борисоглебского КПП не продвинулась еще ни одна инициатива.Инициативы тут вообще как иностранные граждане — должны проходить мимо. И теряться где-то в Мурманске. Или в Москве. Норвегия, скажем, уже несколько лет пытается решить спорный вопрос о границе на Баренцевом море. Тридцать лет Москва и Осло не могут договориться из-за 155 тысяч квадратных километров территории Баренца. Цена вопроса — миллионы тонн рыбы и 15 миллиардов баррелей нефти, которые находятся на дне спорного участка. Но реальные запасы там, как предполагается, гораздо больше (примерно четверть неразведанных запасов планеты). И в принципе хватит всем. Но «история сотрудничества с Россией завершилась в октябре прошлого года в связи с решением [России] о разработке Штокмановского месторождения без иностранного участия», — сказал в январе норвежский министр энергетики Одд Эноксен.Хотя поделить Баренцево море выгодно обеим странам. России — чтобы не пустить в Арктику США и Китай (крупнейшие потребители нефти пытаются установить контроль над «ничейными» месторождениями). И в первую очередь Норвегии — добыча нефти на дне Северного моря уменьшается с каждым годом. Без разработки новых месторождений страна уже через несколько лет может потерять статус крупнейшего европейского экспортера. То же касается и рыбной отрасли.Но вести промысел на Баренце возможно только после решения пограничного спора. Пока это не произойдет — нефть и рыба останутся ничьими. И если Россия как-то переживет, плохо будет только Норвегии. Уже много лет она уговаривает Москву. И идет на всяческие уступки, которые не позволяет себе остальная Европа.Уступка «Русская Норвегия» была одной из первых.Она заметна не сразу. Впереди вроде бы Норвегия и даже табличка Welcome to Kingdom of Norway. Ты проезжаешь зону отчуждения — 200 метров. Показываешь паспорт. И включаешь телефон, чтобы настроить роуминг… Но, судя по дисплею, ты — в «зоне уверенного приема» всех трех российских операторов. В ста метрах от КПП «Стурсгук» мимо проходит какая-то трасса. И надписи на информационных знаках: «Водитель! Используй ближний свет в дневное время!», «Киркенес, 9». Через сто метров рекламный плакат: «Норвежский от А до Я! Все формы обучения. Результат — за 4 недели! Ждем…». (А ведь всего в километре от этого места были совсем другие знаки на том же языке.) Все это продолжается до самого города. И там, как при въезде в Мытищи, в землю вкопано монументальное KIRKENES. Ну, хотя бы уже латиницей…Зина живет здесь с начала 90-х. В какой-то степени старожил города. Она — работник муниципальной библиотеки г. Киркенеса. Библиотека занимает три этажа. Имеется этаж русской классики на русском языке, при входе лежат московские газеты.Зина — представитель одного из явлений Русской Норвегии. А именно: явления «русских жен». В Киркенес они явились сразу же после открытия границ. И, можно сказать, заложили фундамент последующих волн эмиграции. Это были самые разные женщины. Которые влюблялись в простых норвежских мужчин на фоне всеобщего упадка по ту сторону границы.— Норвежцы сначала просто без ума от наших девочек были, — рассказывает Зина. — Стирает, убирает, об эмансипации не знает… Таких женщин здесь же никогда не было. Нормальных русских баб, я имею в виду. А через три года — бах — и гражданство! — и баба уже норвежка. Начинает чего-то требовать, посуду не моет… И в конце концов развод.Но подобное было в далекие 90-е. Теперь, по статистике, смешанные русско-норвежские семьи — одни из самых крепких в королевстве.Таким же крепким был и брак Зины, хоть она и выходила замуж в те далекие. В браке они прожили 12 лет. И вряд ли бы расстались, если бы не смерть мужа.У мужа была болезнь легких, в муниципальной клинике ему выдали парацетамол и отправили домой. Хотя в королевстве даже с ОРЗ обычно ходят в частные больницы. Но норвежец поступил в каком-то смысле по-русски — и сэкономил. Остальные поступили по-европейски — к решению лечиться парацетамолом отнеслись как к его личным проблемам. В которые не принято вмешиваться. До последнего — пока не стало совсем плохо — в них не вмешивалась даже Зина. «Была бы я совсем норвежка — так бы и смотрела, как он умирает». Но Зина — все еще русская женщина — «взяла его за шкирку и повезла лечиться в Никель». Но лечиться было уже поздно.— В России — сострадание, здесь — личное пространство, — говорит Зина. — Мы за себя не отвечаем, зато всегда все знаем за других. А здесь твоя проблема — она действительно твоя. Измениться полностью не выйдет, вот и совмещаем, так сказать, подходы к жизни… И норвежцы, понимаете, нами чуть-чуть заразились, русскими. Подходы в Киркенесе вообще совмещают на каждом шагу. Например, в шаге от библиотеки в палатке фаст-фуда работает уроженец Афганистана и бывший торговец московского рынка — Саид. Например, видит он на улице полицейских — и тут же перебегает на другую сторону. А потом те же полицейские приходят к нему за едой — и стоят в очереди, потому что клиенты все равны.Даже шаурму Саид готовит, совмещая. Она у него рыбная.Саида можно назвать эмигрантом, у которого здесь сложилось все. Платит налоги, дома по кабельному смотрит «Что? Где? Когда?».— Первое время непонятно было, — говорил Саид. — Тут даже русские своим считают…Да. В Киркенесе теперь все так. Русские чем-то напоминают норвежцев. А Саид теперь чем-то — русского.Лиза Степанова преподает в Киркенесе курсы русского языка для взрослых. Каждый день к ней приходят норвежцы с вопросами. Спрашивают, как, например, произносить «ы». А Степанова им и говорит: «Итак, берем авторучку в рот и спокойно выдыхаем «и». Вот так: «ы-ы-ы». Попробуйте».Лиза говорит, что Киркенес для многих туристов-россиян — непонятный город. «Эмигрант, скажем, не станет приглашать соотечественника на авто-пати к себе в гости — не принято. Многих из России это раздражает».В основном в Киркенесе раздражаются российские моряки. Сюда они свозят рыбу, добытую в российском Баренцевом море. Сдавать в Киркенес гораздо прибыльнее, чем в Мурманск. Поэтому считается, что вся отрасль королевства зависит от мурманских моряков.В порту я встретил матроса Андрея. В зубах дымилась сигарета, из-за пояса торчал портвейн. Андрей привязывал к велосипеду двухколесную тележку. Я спросил, как он относится к Русской Норвегии.— Как-как… Кинули Родину — и сюда, на халяву, — сказал Андрей и сел на велосипед. — А живут за счет нас, отгрохали магазинов, кофе пьют, а мы привозим им рыбу. Без нас что они вообще будут делать, кому их порт будет нужен?Андрей скрылся за поворотом… Вообще Киркенес — город маленький, велосипед здесь — лучший транспорт. Из конца в конец можно доехать за несколько минут. Я понял это, когда Андрей уже возвращался в порт. Не прошло и получаса. В его тележке лежали маленький телевизор и микроволновая печь.В свое время из-за моряков Киркенес попал в число самых пьющих городов Норвегии. По ним в свое время судили о всей России. Например, в Норвегии считалось, что каждый россиянин ездит с тележками по городским свалкам.— Когда эмигранты пытались как-то социализироваться в новой обстановке и завоевать уважение местных, — говорит Степанова, — моряки себя вели таким образом… Наша репутация долго страдала из-за них. Но есть они и есть мы, которые построили в Киркенесе свою жизнь так, как не могут в России.И надо сказать, из Киркенеса сейчас очень мало ездят в Россию. Ведь для этого не обязательно пересекать границу. А если кто-то хочет увидеть настоящую Россию — есть натовский маяк. К нему теперь снова едут туристы. Вид на действительность из бинокля удивляет по-прежнему. Ведь в Киркенесе ты видишь одно, а в бинокль — все ту же трубу.