Мелкий факт моей личной жизни: прочел роман Томаса Манна "Иосиф и его братья". То есть, конечно, перечел, но в молодые мои годы я - вернее, мы, что проверено, сверено, - читал "Иосифа" главным образом ради того, чтоб узнать, "как оно было на самом деле". (Цитирую общеизвестные слова переписчицы романа, сказанные ею автору.)То есть, серьезнее говоря, как замену недоступной тогда для нас "настоящей" Библии; я ведь даже похабную "Библию для неверующих" главного безбожника СССР Емельяна Ярославского покупал, чтобы ознакомиться хотя бы с выдержками из Священного Писания. Плевать было на глумливый комментарий.Так вот. Сперва - из моей копилки курьезов. Когда известный - кому-то да, а кому-то нет, - литератор Лев Рубинштейн сообщает: ему эстетически интересны единственно люди его тусовки, знаемые в лицо, к примеру, неизбежно-неизгладимый Пригов, а как раз Томаса Манна, говорит, "ни за какие деньги не надо", - представьте, этому верю!(Давай ему хоть мильярд - не возьмет. А я бы, стыдно признаться, взял.)Нормально. Пожалуй, обиднее, когда не Рубинштейн, а Иосиф Бродский примерно так же трактует того же Томаса Манна. "Крайне неприятный тип…". Возможно. Не знаю. Но: "Вне пределов искусства… Изготовитель романов".Допущу: не в таком ли брезгливом снобизме причина того, что, скажем, Твардовский скучен и чужд нобелевскому лауреату? Да это - ладно. Большие поэты, как водится, не уживаются в одной, даже безразмерной, берлоге.Необязательно, но с печалью предположу: не с помощью ли авторитета Бродского, капризного и переменчивого в оценках, утверждалась псевдоэстетика последышей, тех, кто, несравнимый с ним по таланту, радостно освобождался от непременных (словарь XVIII столетия) законов?Это, однако, тема особая, к которой - ужо - вернемся.А пока - вот он вам, Томас Манн.Выхватываю лишь атом макрокосма "Иосифа и его братьев".Библейский Иаков, полагающий, что его сын Иосиф безвозвратно погиб, хочет его, говоря по-современному пошло, клонировать. Кроме шуток. "…Я порожу его заново! Разве это невозможно - родить его еще раз, точно таким же, как прежде, Иосифом?.. Покуда я жив, я не дам ему погибнуть". (Перевод - замечательный - С. Апта.)Пожалуй, и в самом деле - был бы специфический интерес - соблазнительно поднять модную тему клонирования, его возможностей (пока, предполагаю, скорее гипотетических) и противоестественности (уверенно говорю, очевидной). Тем более что в романе мудрый Елиезер Иакову возражает: "Зачинающий есть лишь орудие творения, он слеп и сам не знает, что делает… Когда ты его (конечно, Иосифа. - Ст. Р.) зачинал, ты его не знал. Ибо человек зачинает лишь то, чего он не знает. А если бы он стал зачинать по определенному замыслу, это было бы творенье, и человек возомнил бы себя Богом".По-моему, потрясающе!Оставим модные темы, каковые, наверное, и не стоило затрагивать. Тут ведь дело даже и не в предосудительной гордыне Иакова, который, глядишь, "клонируя", присвоил бы себе прерогативы Творца. Я-то, плавая мельче, думаю, что, вольно или невольно, Томас Манн, сказав: "Человек зачинает лишь то, чего не знает", выразил самую сущность искусства. Творчества. Вообще - культуры…Стоп. Перечтем цитату. А может быть, все-таки знает? Вот сюжет почти юмористический. Сергей Довлатов и Александр Генис вспоминают дуэтом шутку, которую оба приписывают художнику-остряку Бахчаняну.Будто бы родитель - чуть ли не сам Саша Генис - жалуется: отпрыск не хочет читать Достоевского! Как же без этого жить?А Бахчанян - якобы - отвечает: "Пушкин жил - и ничего!".Остроумно. С той, однако, уже не шутейной поправкой, что Пушкин Достоевского читал. Говоря не столь метафорически, Достоевский в Пушкине, пусть зачаточно, был. Содержался. Например (но примеры могу множить и множить), в сострадательном анализе души убийцы Сальери, что предваряло анализ души убийцы Раскольникова, - ну, об этом я и, уж конечно, не только я писали, пишем… Тема опять же особая и специальная.Чтобы стало совсем смешно: когда-то один советский стихотворец, не из самых мудрых, выступая на каком-то собрании, возгласил: современный молодой человек умнее Чацкого! Почему?! А потому, что Чацкий "Горе от ума" не читал, а наш - прочел!Напрасные вздохи: а читает ли гениальное "Горе…" молодняк постсоветский? Но и прежний - читал ли комедию, которую, в сущности, Пушкин разом приговорил, сказав, что половина стихов "должны войти в пословицу"?И все-таки, все-таки: речь - никак не скажу, о менее серьезном, но о другом. Наболевшем. Болящем.Критерии, критерии, критерии… Пожизненные, жизнью траченые, вовсе утраченные… Можно скрипеть это сколько угодно - и ведь справедливо! - не очень понимая, что это слово, "критерии", значит.Я - тоже не совсем понимаю. Потому обращаюсь к примеру сугубо конкретному и относительно свежему.Вышла книга, уже прославившаяся, Дмитрия Быкова "Пастернак". Полукритика-полупроза. И когда я ее мельком похвалил в "Новой", одна милая женщина (да, по правде, одна ли?) удивилась моему, с позволения сказать, благородству: "Он же вас так поносил!".Поносил, не могу отрицать. Даже целый памфлет написал, а может, на этом не остановится? Не чересчур углубляясь в эту, в общем, внутрилитературную и, следовательно, малоинтересную тему, все же скажу: да, бывало, и я ядовито отзывался о неких его проявлениях, в частности, на страницах той же "Новой"; а уж он-то…Неважно. И не вспомнил бы наши дрязги (все же самолюбиво заметив: не отпираюсь ни от словечка, сказанного о Быкове прежнем), если бы загадочно для меня, да, как знаю, для многих, не вышла вот эта книга, "Пастернак". Обольстившая меня… Чем? Да прежде и помимо всего широтой культурного кругозора, почти уникальной для того, кто пишет, рассчитывая на нормальных людей, попросту говоря - на читателей. (Филологи ведь обычно аукаются с себе подобными, словно масоны с масонами; то, что они, как правило, пишут, читателю читать незачем, а писателю, о ком писано, - вредно.)Словом, книга Быкова - радость; как всякая радость, редкая, и пусть он (слышал по "Эху Москвы" в передаче Петровской - Лариной) объясняет свое упорное участие в телевизионном "Новом времечке": надо, чтоб тебя узнавали!Наверное, надо. Не знаю. (Хотя - зачем?)В любом случае робко предполагаю, может быть, пользуясь опытом отжитых поколений: автору книги "Пастернак" предстоит - придется! - расти. Соответственно - меняться.Надо ли добавлять: не изменяя себе, напротив, себя обретая?Да как оно там, у великого героя быковской книги? То, что он перевел, а по сути, разумеется, написал, самовыразившись: "Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут меня…". И т. д.Не много ли о книге "Пастернак", пусть очень хорошей? Не много. Хотя бы и потому, что в частной быковской эволюции, вряд ли мне просто привидевшейся (ох, не хотелось бы!), мелькнул для меня и некий общекультурный процесс.Как бы то ни было, при "современном" (?) сознании, когда не обойтись без самоутверждения и эпатажа, культура, уж так отодвинутая, задвинутая в какой-то мусорный угол, превращенная в нечто, чего впору стесняться, прорастает. Произрастает. Поистине: "Человек зачинает то, чего он не знает".Переиначивая товарища Сталина - или то, что вложил в усатые уста писатель Рыбаков, - есть человек, есть проблема. А проблема, то бишь культура, нуждается в человеках. Зовет. Пробуждает. Даже, случается, преобразует.Ошибаюсь? Возможно. Но - жаль…Так или иначе: есть ли основания для надежды, что судьба клонов, даже самых обаятельных и мастеровитых, типа Акунина… Опять-таки - как бы поделикатнее выразиться? Обречена? Слишком надгробно. Но - урезана, поставлена на свое (достойное!) место, побеждена в честной, подчеркиваю, борьбе…Если культура совместима с борьбой. Раньше этого вроде бы не было. Теперь… Теперь - как теперь.Словом, что ж, остается надеяться на время, когда (когда?!) в литературе восторжествует непроектируемое?..Моя надежда - на это. В этом мой скромный, оглядывающийся, оговаривающийся, а все-таки оптимизм.