Гд 1937-й давно стал для нас символом абсолютного зла: «враги народа», доносы, черные «маруси», ночные аресты, лагеря, расстрелы… Хотя последующие годы были не лучше, да и не в 37-м все началось. И все-таки именно эта цифра стала в России символической. Может, еще и потому, что в другой 37-й (тысяча восемьсот) погиб Пушкин. (А спустя сто лет убивали уже «коллективного Пушкина».)Но все же — …средь всех затей,любой наш год — утешен, обнадеженнеистовым рождением детей,мельканьем ножек,пестротой одежек.И в их великий и всемирный рев,захлебом насыщая древний голод,гортань прорезав чистым острием,вонзился мой, ожегший губы голос!..Это Белла Ахмадулина, «Моя родословная». И оттуда же:Уж выход мой!Мурашками, спинойпредчувствую прыжок свой на арену.Уже объявлен годтридцать седьмой.Сейчас, сейчас — дадут звонок к апрелю.Так что и 1937-й был «утешен, обнадежен», если говорить о русской поэзии, рождением Беллы Ахмадулиной.Поскольку в «Моей родословной» она даже называет точную дату своего появления на свет — 10 апреля, — нет никакого смысла жеманничать, скрывая возраст, как это принято на юбилеях женщин. Да, Белле Ахатовне исполняется семьдесят. И это по-настоящему удивительное событие! Почему?В своей новой книге «Голос из арьергарда» обозреватель «Новой» Станислав Рассадин, кроме всего наипрочего (передразниваю стиль нашего Стародума), пишет о проблеме отношения лица и искусства у поэтов ХХ века:«Когда-то Юрий Тынянов замечательно определил, что внес в русскую поэзию Блок, вернее, в чем был его феномен (вслед которому возникнут феномен Маяковского, феномен Есенина, феномен Цветаевой и т. д.): «Блок — самая большая лирическая тема Блока… В образ этот персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо — и все полюбили лицо, а не искусство».«Лицо» или «имидж», как выражаются ныне.Блок — стареющий юноша, пригвожденный к трактирной стойке (сам взял да и признался!); хулиган Есенин; Маяковский — горлан-главарь, одновременно любовник паспортно поименованной Л.Ю. Брик; Цветаева, до того распахнутая, что впору было — до пришествия новейших времен — иной раз отшатнуться, захлопнув невзначай открытую чужую дверь, — прежде такое заголение было немыслимо».Не правда ли, хочется продолжить этот список именно Беллой Ахмадулиной и тоже ее как-то определить, потому что и за ее поэзией «невольно подставляют человеческое лицо — и все полюбили лицо…»?Давайте попробуем если не определить, то хотя бы приблизиться к определению… «Белый голос в полночное время», — так написал о ней Андрей Вознесенский. Действительно — божественный голос, заставляющий слушать музыку стиха, даже когда его смысл с эстрады не воспринимается или воспринимается не сразу. Стройная летящая фигура. Красивое лицо с чуть раскосыми глазами и горестным ртом. Брак и развод с еще одним кумиром 60-х, Евгением Евтушенко, потом — с Юрием Нагибиным… Участие в «Метрополе» и полуопала. Дерзкие ответы на реверансы власти (например, когда генсек Черненко в связи с каким-то юбилеем Союза писателей СССР решил наградить почти всех его членов какими-то цацками, я пустил по Москве простенький раешный стишок, чтоб не забыли: «Только Белла и Булат/ отказались от наград»). Присутствие итальянской (экзотика!) и татарской (своя!) крови. Наконец, даже фамилия на «ах», как у Ахматовой, и отчество на это же «ах» (единственная дразнилка — «Белла Ахматовна», очень добрая, по-моему). Вот это «Ах!» за ней и тянется добрых полвека.«Все, все ему на пользу!» — как говорил поэт Рюхин из «Мастера и Маргариты» о Пушкине, только здесь не ему — ей, Ахмадулиной.Мужчины в нее влюблялись, чиновники махали рукой: «Не от мира сего», «сумасшедшая», — женщины ею любовались и гордились: «Вот мы какие, смотрите!». Стереотип советской женщины — той, что вышагнула из знаменитой скульптуры Мухиной или стоит на трибуне партсъезда, разрушался, возникал преждевременный эстетический плюрализм. И все это благодаря Белле. То есть ее «лицо» очень эффективно сработало на популярность. (Вспоминаю восклицание Александра Петровича Межирова про другого поэта-«шестидесятника» — Евгения Евтушенко: «Ведь будь он на 10 сантиметров ниже — уже не было бы такой славы!»). Но вот что удивительно и, кажется, является исключением из очень строгого правила: ее «лицо» помогло и ее «искусству»!Благодаря «белому голосу» Беллы, ее эффектной сценической внешности, репутации, наконец, эстрадный успех ей был обеспечен вне зависимости от понятности стихов. И это позволило ей почти не обращать внимания на вкусы и запросы публики! Публика ей милостиво разрешала просто петь, как пташке божьей, которая, как известно, вообще обходится без слов. Таким образом Ахмадулина легко миновала главную ловушку эстрады, отменяющую, опять соглашусь с Рассадиным, родовое преимущество поэта перед актером: независимость от мгновенного успеха у слушателей или зрителей.Поэтому в стихах Ахмадулиной куда меньше, чем у ее коллег по эстраде 60-х, а в поздних и вообще нет чистой публицистики, формулировок прогрессивных идей и социально актуальных мыслей, то есть того, что собственно к поэзии не имеет отношения. И всегда есть попытка нащупать нечто, что прозой не пересказать, что не есть «переводы готовых смыслов» (Мандельштам), а значит, антипоэзия.Если уж я вспомнил Мандельштама, то скажу, что, по-моему, сближает с ним позднюю Ахмадулину: она тоже мыслит «упущенными звеньями», не утруждая себя объяснениями очевидного для нее. Наверно, сейчас это затрудняет ее общение с читателями, но не с Музой. Да при нынешних-то тиражах думать о массовом читателе и вовсе, наверно, глупо. А Белла Ахатовна чрезвычайно умна.И от своих товарищей-«шестидесятников» она никогда не открещивалась, быть может, иногда отходила чуть в сторону, так что, перечисляя знаменитую обойму, упускали чаще всего именно ее имя. Но сама Ахмадулина свое отношение к ним сформулировала раз и навсегда:Когда моих товарищей корят,я понимаю слов закономерность,но нежности моей закаменелостьмешает слушать мне,как их корят.

Я горестно упрекам этим внемлю,я головой киваю: слаб Андрей!Он держится за рифму, как Антейдержался за спасительную землю.

За ним я знаю недостаток злой:кощунственно венчать«гараж» с «геранью»,и все-таки о том судитьГераклу,поднявшему Антея над землей.…………Все остальное ждет насвпереди.Да будем мы к своим друзьям пристрастны!Да будем думать,что они прекрасны!Терять их страшно, бог не приведи!Поймал себя на мысли, что завидую поколению Евтушенко — Вознесенского: у нашего поколения и последующих такой своей Беллы нет.Но вернусь к вопросу, почему же так удивительно семидесятилетие Ахмадулиной. А дело опять в «лице» и «искусстве». Ее «лицо» продолжает на нее и ее «искусство» точно так же «работать», как это было в ранней молодости, и это в семьдесят-то лет, в возрасте, казалось бы, столь не ахмадулинском! С ней не произошло таких разительных перемен, в том числе и «имиджевых», как, например, с Ахматовой. И ее творчество не делится на раннее и позднее, как у Цветаевой. Она остается все той же Беллой, и при разговоре с ней отчество то и дело хочешь упустить и упускаешь, а она никогда не обижается. Понятное дело, у поэта прежде всего должно быть имя, а уж у кого-кого оно есть…С днем рождения, Белла! Возраст, извините за банальность, вещь относительная, поэзия — абсолютна.