На российских экранах — фильм Клинта Иствуда «Письма с Иводзимы». Лидер японского проката, «Золотой глобус» за лучший неанглоязычный фильм, четыре оскаровские номинации. «Письма…» — вторая часть дилогии о битве за японский остров Иводзима. Первая, «Флаги наших отцов», должна была выйти на экраны в начале марта. Но прокатчики по понятным для них причинам («мимо кассы», не «Такси 1,2,3,4», даже не «Любовь-морковь») взяли да и оскопили двухъярусное строение. Это примерно то же, что показать публике вместо дюреровского диптиха «Четыре апостола» лишь половину доски, оторвать Павла и Марка от Иоанна и Петра.А придумали Иствуд вместе с наимудрейшим продюсером Спилбергом нечто оригинальное, странно, как кинематограф проморгал такую возможность: показать некое грандиозное событие с полярных точек зрения. Не различные интерпретации происходящего, как принято в фильмах последних лет, а столкнуть лбами идеологию и ментальность двух воюющих народов.В этой шекспировской точке зрения «над битвой» история обретает чувственную стереоскопичность.Итак, февраль 1945-го. Тихоокеанская кампания только набирает обороты. Ее исход зависит от Иводзимы, не приспособленного для жизни острова: горы да вулканическая пыль, воды не сыскать. Зачем американцам сей берег японский? Зачем японцам до последнего солдата за него держаться?Остров — символ. Для одних — победы. Для других — поражения.Мой великовозрастный сын, как многие синефилы-максималисты, презирает Иствуда за «кондовый пафос». Да, Иствуд патриотичен. Да, показательно старомоден. Во «Флагах…» его антивоенный пафос разогрет до нравоучения. Интрига, похоже, не слишком волнует авторов. В сюжете словно все время сбои, послевоенные сцены спотыкаются на кровопролитных флэшбэках. Объектив настроен на судьбу трех выживших победителей…Американские школьники знают об исторической битве за Иводзиму, в которой погибла третья часть морской пехоты, благодаря лишь одной фотографии, размноженной учебниками: пятеро пехотинцев и санитар водружают флаг на вершине горы Сурибачи.Фотография становится брендом победы. А сами «победители» вынуждены эту фотографию «разыгрывать»: на многолюдных шоу изображать «самих себя» в декорациях псевдовойны. С помощью этих хеппенингов со звездно-полосатыми знаменами правительство собирает пожертвования на военные нужды.Иствуд занят исследованием природы героизма. Тысячи солдат полегли пеплом без фанфар и почестей. Их имена не слишком-то интересуют создателей мифа. Миф как очередной бизнес-проект необходим, чтобы подкладывать дрова в топку угасающего военного энтузиазма.Самих триумфаторов, ставших винтиками пропагандистской машины, мучает чувство вины перед товарищами, оставленными на Иводзиме. В кратких флэшбэках солдаты маниакально возвращаются к битве, в которой друзьям разбивают головы, отрывают руки, распарывают животы.Не все выдерживают испытания: из огня — да сразу в медные трубы шоу-бизнеса. Сумеют ли чудом выжившие в мясорубке Иводзимы не захлебнуться в водовороте из речей, шампанского и черной икры?«Письма с Иводзимы» — зеркальное отражение «Флагов…». Фильм-«противник» с японскими актерами, на японском.
Обе картины почти лишены цвета. «Флаги…» — совершенно серые, будто пленка впитала вулканический порошок… или солдатский прах? Лишь всполохи взрывов, ракет, огнеметов, и еще кровь смешивается с серым песком.«Письма…» — практически черные. Процентов на 80 фильм живописует подземную жизнь японских солдат.Иствуд сознательно лишает фильм красок. По его мнению (сам участвовал в войне с Северной Кореей в качестве рядового), у войны нет цвета. Даже в глазах — песок и земля.Медленно раскачивается сюжет: японская армия пытается обжить не приспособленный для жизни остров, роет при нестерпимой жаре подземные коридоры.Американская армия в фильме безлика. Японская персонифицирована в четырех героях. Юный пекарь, у которого уже после мобилизации родилась дочь («Поздравляем! — улыбаются до ушей вербовщики, — ваш сын отправляется на войну!»). Наездник, бравый барон Ниши, — чемпион Лос-анджелесской Олимпиады. Бывший военный полицейский Шимизу (сослан на фронт за излишний гуманизм). Возглавить оборону поручено генералу-лейтенанту Курибаяси, осознающему безнадежность операции.Курибаяси — фигура историческая. Иствуд изучил его биографию. Читал его книгу — письма к жене и детям. Курибаяси овладел английским в Гарварде. Любил Америку, обрел друзей (среди них были Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс). Был категорически против войны Японии с Америкой. Но как воин исполнил приказ. Талантливо выстроил систему обороны.Американская армия превосходила японскую и по численности, и в техническом оснащении. Планировалась молниеносная, трехдневная операция. Оборона же затянулась на месяц. Это Курибаяси приказал рыть туннели: в систему бункеров спряталось немногочисленное японское войско.Баталист из Иствуда неважный, Озеров и то круче. Сцены, в которых предстает мощь американского флота, вроде бы снятые с птичьего полета, — анимация, цифровое умножение. Картинка напоминает компьютерную игрушку. И насчет пафоса… спорить трудно.Однако честная патетика Иствуда сегодня ценнее и необходимее десятка навороченных, снятых без задоринки, словно бильярдные шары, картин.В дожде иронии, потоками струящемся с экрана в последние годы, высмеяны, выстебаны понятия, на которых и строился Большой Голливуд, частью и честью которого, собственно, и является 76-летний Иствуд.
Советская пропаганда именовала его ястребом американской военщины. А любимая приставка актера, сыгравшего грязного Гарри, — «анти».Главный американский ковбой снял мощный антивестерн «Непрощенный», антидетектив «Таинственная река», антигламур «Птица» — импрессионистическое исследование жизни Чарли Паркера.В воюющей Америке Иствуд создает антивоенную фреску. Пацифист не на словах — снимает вроде бы масштабное кинополотно про войну. А каждый кадр взывает к заповеди «Не убий!». Война здесь сестра чуме, и солдаты — сосланные на остров смерти прокаженные.Не поспевающий за цифровым прогрессом Иствуд преподнес нам поучительнейший урок. Буквально воочию продемонстрировал, что при всем различии этносов война — противоестественное, противоправное действие по отношению к каждому отдельно взятому человеку. Убиенному. И выжившему.Невидимые, словно заколдованные японцы, стреляющие из бункеров. Армада американцев — словно размноженное в кораблях-авианосцах тело враждебной гидры.Враг — мистическое, грандиозное, безликое и бесчувственное чудовище. Но вот ты переворачиваешь зеркало — и сам вынужден «переворачиваться». Только что ты сопереживал звездно-полосатым пехотинцам. И вот уже смахиваешь слезу сочувствия ослепшему барону Ниши. В традициях героического кино 50-х он остается погибать в пещере.Что показал Иствуд? Вопреки сложившимся стереотипам, продемонстрировал, что «наши» — те, со стороны которых стоит кинокамера. Реальные письма погибших японских солдат, раскопанные на Иводзиме (с этого начинается вторая картина), поразили американцев.В них не было фанатизма. То же, что и во всех письмах с фронта: о доме, о том, как скучают, как страшно умирать. Раз уж война — травматическая эпидемия, то больны все. Единственный здоровый — пекарь, ищущий лазейку в сплошной линии фронта: домой.
В советском кино снимали фильмы на близкие темы. Про взятие Рейхстага. Пелена идеологии мешала разглядеть человеческое в героике… Поэтому фильм Иствуда и про нас.Знаем ли мы реальные судьбы реальных героев? Или ограничиваемся символами? Помним ли имя рядового Петра Пятницкого (он первым нес знамя, но рухнул на последней ступеньке поверженного Рейхстага). Сами Егоров и Кантария признавались, что знамя № 5 доставили в Рейхстаг позже других знаменосцев…Экранная история Иствуда с фальшивым флагом, который засняли на фото, повторяет нашу собственную историю.В финале «Флагов…» мальчики-пехотинцы стягивают обсыпанную пеплом одежду, бросаются в море, брызгаются, кувыркаются — чисто дети.Японские солдаты практически все остались в вырытых ими же туннелях.Иствуд выяснил, что в обеих армиях в 1945-м сражались в основном 18-летние мальчишки…
