В Красноярском крае растет каждое третье-четвертое дерево России. Деревьев у нас больше, чем людей, деревья стойкие и прямые. Налитые смолой сосны, нежные кедры, осины с их посеребренными стволами… Каждое дерево — как произведение искусства. Этим они выгодно отличаются от людей.Александру Семейкину повезло — живет среди деревьев. У него под эвенкийским поселком Ванавара в аренде участок километров 30 на 15. Охотугодья. Свои деревья. Вот «мозговитое», как он сам его называет, непременно приветствуя на своем пути, — откуда этот узел на стволе? Вот самое любимое дерево, с которым он здоровается уже на протяжении 24 лет, — под этой сосной всегда чисто. Только сухая рыжая хвоя, под ней земля. Рядом, по зарослям тальника и карликовой березы, пасутся лоси, а сюда, под сосну, они приходят спать. Сюда же ложатся собаки Александра. Умаявшись, добытчики падают, засыпая на ходу. Вот блестящая елка — медведь ищет ровную смолистую ель, трется об нее, спасаясь от насекомых, и натирает ствол до блеска.Человек наедине с собой, неисповедимым Божьим промыслом и неласковой природой. Одинокий человек, на таежных тропах сопровождаемый лишь Луной да верными собаками, охотится на соболей и рябчиков, засыпает в зимовье, один на один идет на медведя. Есть все, чтобы постичь преимущества уединенности и молчания. Движения и работы. Работы только как способа выжить, не сверх того.Этот мир еще не испохаблен. Семейкин останавливается на реке Катанге, там же, где за тысячи лет до него делали привал древние охотники. Но все меняется именно в наши дни. Нефтяники-газовики — слишком близко, от триумфального шествия очередной индустриализации тайга уже содрогается. Восточной Сибири уготована участь Сибири Западной. Этому миру недолго осталось. Тем и ценен рассказ лесного человека о своей простой жизни.Семейкину 57 лет. В другой жизни, вне леса, учительствовал, директорствовал в ванаварской школе, работал председателем сельсовета (главой администрации), возглавлял районный Спорткомитет, был депутатом Законодательного суглана Эвенкии первого созыва. Чемпион России по национальному пятиборью, включающему в себя метание топора, прыжки через нарты, тройной национальный прыжок (нужно отталкиваться одновременно двумя ногами), бег на три километра с палкой и метание маута на хорей (разновидности аркана, сплетенного из оленьей шкуры, на трехметровый шест, которым управляют ездовыми оленями или собаками). В 1973 году в Салехарде демобилизованный из армии Семейкин и в тройном прыжке рекорд поставил, и топор закинул так, что до сих пор найти не могут. Это действительно был на то время самый дальний за всю историю спорта бросок официально зарегистрированного спортивного снаряда — 152 метра и еще 17 сантиметров. Сейчас, конечно, рекорд уже побит.Учительствуя, с 1976 года водил детей в дальние лыжные походы. Сначала это был переход с десятиклассниками Ванавара — Кежма. 250 км по тайге. Дороги как таковой не было, старая конная тропа. Со 2 ноября по 7-е, в дни осенних каникул. Дошли до райкома комсомола, сфотографировались в центре Кежмы у памятника жертвам, расстрелянным колчаковцами.Скоро Кежму уничтожат. Она попадает в зону затопления строящейся на Ангаре Богучанской ГЭС. Была воротами в Эвенкию, крепким русским форпостом. Сейчас смотреть на нее страшно — рухнувшая, сгнившая. Как-то разом почернела. Ну а как еще могло быть — строители ГЭС сказали кежмарям: последние месяцы доживаете на родине. Она, наверное, чувствует, когда ее предают.В осенние каникулы 1980 года отправились на север. В 240 км от Ванавары есть такой поселок — Стрелка-Чуня. Договорились с летчиками — те согласились отклоняться от своего курса, чтобы каждый день пролетать над лыжниками. Если все нормально, они должны просигналить зеленой ракетой. Если случилось ЧП — красной. Пригодилось: по пути лыжная экспедиция встретила двух охотников, отца с сыном, которых медведь порвал. Пришлось добивать медведя и, когда появился самолет, стрелять красной ракетой. Вскоре, получив координаты от летчиков, из Ванавары прилетел вертолет. Ни один из ребят не согласился вернуться домой, подняли на борт только охотников.Дважды за 160 км ходил в самый южный поселок Эвенкии Чемдальск. Там когда-то, при советской власти, была санаторно-лесная школа — собирали со всего округа детишек, больных туберкулезом. Понятно, этого уже нет.

У жизни в лесу свой график, подчиняющийся только природе, а не повелениям начальства или нуждам семьи. Охотничий сезон начинается, когда детеныши животных подросли и окрепли, — в конце октября. Но заезжают в тайгу раньше — в середине сентября. Отремонтировать зимовье, наловить рыбы, добыть мяса ондатры на приваду. Собаки, сидевшие на цепи 7—8 месяцев, должны привыкнуть к лесу, восстановить сбившееся дыхание. Ну и самому надо наглотаться лесного солнца и кислорода, адаптироваться к естественному ходу вещей.Погодные катаклизмы этой зимы, кажется, по всему Северному полушарию не дали покоя зверью. Но в Эвенкии было спокойно, снегом тайгу завалило, как никогда. Медведи не просыпались.С ними Семейкин сталкивался не раз. В 1998 году Ванавара испытала настоящее медвежье нашествие. Неурожайное лето не позволило медведям нагулять жир и спокойно отправиться почивать. Мало было ягод, грибов, кедровых шишек. Да еще пожары в Иркутской области погнали мишек-конкурентов в соседнюю Эвенкию. Голод не тетка. Не найдя обычной для своего рациона пищи, косолапые начали выходить к человеческому жилью. Ели собак, рылись в помойках. В сентябре Валера Вакарин на Красной горке, что в двух верстах от Ванавары, убил, защищаясь, медведя. А в октябре Валеру — богатыря под два метра — медведи достали-таки. Его нашли в 700 метрах от зимовья, лицо снесено медвежьей лапой, но и медведь далеко не ушел: когда боролись, Валера дважды ударил его ножом. Медведь отполз сотню метров и умер. Одного топтыгина застрелили в центре Ванавары, на улице Мира, в 70 метрах от районной администрации — он зашел в поселок на запах из хлебопекарни, задрал собаку и пошел куролесить.— Приезжаю, — говорит Семейкин, — в зимовье ночью, осветил его фарой «Бурана» — окно открыто. Собаки отстали, «Буран» светит на малых оборотах еле-еле. Медвежьи следы — свежие, только что зверюга из зимовья выскочил, услышав звук двигателя. А он, оказывается, никуда и не убежал, тут затаился, за поленницей. Меня собаки спасли, мимо меня проскочили — и к мишке. Метров на 40 его отогнали, дальше не уходит. Темно, его не видно. Хотел по глазам выстрелить, а вдруг собака обернется, на меня глянет, и я их перепутаю? Не стал. Сменил батареи в фонаре, все равно — не разглядеть его.Утром мороз 30-градусный стукнул, пошел искать мишку по следам. Смотрю, он топтался-топтался возле зимовья — лег, под ним подтаяло. Потом поднялся и пошел по «буранному» следу в обратном направлении — в другое зимовье. Я паяльной лампой быстрее разогревать движок, вскочил на «Буран», приехал — там разгром. Бочку, в которой продукты хранились, я еще не успел тросом к дереву привязать, он ее перевернул, банки консервные все помял, хлеба съел полбуханки, крупу рассыпал. Мешок потащил на реку — собаки туда и дунули. Долго их не было. К ночи вернулись. Еще подморозило — под 40. Луна вышла огромная, ясная. Переночевали, утром дверь приоткрыл, а собаки у меня между ног выскочили — и к реке. И там схватились с медведем — он вернулся. Я спешно снарядился — и в погоню. Шли с медведем параллельными курсами: я по реке, он по чаще, по берегу. Собаки за ним. Так и разошлись в конце концов.У меня вообще-то с медведями договор: они — летом хозяева в тайге, я — зимой. Большинство понимают, так и ведут себя, живем мирно. Я берлоги нахожу, не трогаю. Они, вижу, подходят к зимовью: то бак с бензином царапнут, то канистру шевельнут, но не трогают запасы, не разбойничают.

Медведь метит свою территорию, я тоже. Он встанет, лапу поднимет, царапнет дерево — отметит свою высоту. А я заберусь и топором повыше тесану. Все, он смиряется, больше тут не трогает ничего моего.Семейкин в другой своей жизни дошел до самых верхов эвенкийской власти. После скандального — на всю Россию — реформирования местного самоуправления в Эвенкии, когда разом упразднили районные звенья, все поселковые советы оказались на нем. С ними и по рации-то не связаться — не то что долететь. Он имел право подписи на всех местных бюджетах, банковских документах, учил новых глав, проверял обоснованность их трат. Характер сказался — пять месяцев до пенсии не доработал и, разругавшись, ушел. Но о конфликтах не будем — они в той, другой жизни.Рассказывая о ней, Семейкин все равно возвращается к теме леса. Вспоминая Законодательный суглан первого созыва (то была еще реальная власть, эвенкийские парламентарии приняли тогда 22 закона, попытавшись вытянуть регион из тупика), Семейкин прежде всего говорит о правилах охоты и рыболовства. Суглан принял их, и в 90-е годы лесные люди зажили наконец спокойно. У них было право, например, добыть за один выезд 10 килограммов рыбы. Ясное и четкое установление. Его легко исполнять. До 90-х же люди чувствовали себя постоянно, всю жизнь, нарушителями закона. И после 90-х — так же. Чего стоит только прошлогодняя история, когда не дали квот на вылов рыбы, разом записав все население Эвенкии в браконьеры.Семейкин, отстаивая окружные законы, вдрызг испортил отношения с природоохранными органами. И суды были, и руки выкручивали, на глазах сына под ружьем держали. Вот, например, спор о праве нахождения в охотугодьях с оружием в закрытые для охоты сроки. Семейкин: «Если я еду по реке — транспортной артерии — в другой поселок и при мне разряженное и зачехленное оружие, окружной закон в этом никакого нарушения не видит. А федералы штрафуют, изымают оружие».— Мне, — говорю я Семейкину, — трудно понять, о чем вообще тут спорить. Попробовать бы выпустить парочку депутатов в эвенкийскую тайгу без оружия. Я видел, кстати, как москвичи (несколько полковников) улетали после рыбалки с одного маленького аэродрома. У них только гранатометов с собой не было. Или были? Вес оружия зашкаливал, чуть не полсамолета завалили стволами.Сколько охотится народу в Эвенкии, где на 730 тысяч кв. км — 17,5 тысячи населения? Ниже плотность населения только в Антарктиде. Так вот, охотятся по 6—7 человек из каждого поселочка. На них — уйма проверяющих. Вылавливают, прессуют — плати. А чем мужикам семьи кормить? Работы в Эвенкии нет. Были бы они эвенками или якутами, то благодаря своему происхождению могли бы охотиться. «Но не должно быть никаких привилегий по национальному признаку, — вскипает Семейкин. — Из-за этого я всегда ругался с общественными деятелями от малочисленных коренных народов. Говорю: вы забыли, с какой стороны к оленю подходить, а говорите о правах эвенкийского народа! Все эти деятели, лидеры эвенков, получили квартиры в Красноярске и уехали из округа. Так при чем тут права эвенков? Если мы хотим сохранить в Эвенкии жизнь, другие подходы нужны».

Странная у нас все-таки природоохрана. Органы крутят руки мужикам за то, что те в лесу с ружьем. А то, что тайгу уничтожают, природоохранные органы не замечают.Сплавлялся Семейкин из Ванавары в Байкит, ужаснулся: замытые трубы торчат из воды, по берегам остатки буровых, мешки из-под химреагентов, остовы машин, брошенные плавкраны, железный хлам перегораживает течение вод. А сколько топлива в Подкаменную Тунгуску сброшено? В 2000-м, когда сорвало трубопровод, только официально 40 тонн соляры вытекло в реку. 40 минут мощный насос гнал нефтяной поток. Нигде в прессе об этой катастрофе не было ни слова.Тайгу убивают. Углеводороды ищут дедовскими методами. Через каждые 300 метров, валя лес, давя гнезда, бьют профили, получая, таким образом, сетку. Сетку, накрывающую уже десятки и сотни километров испохабленной тайги. Где на планете еще используются такие методы разведки?Возможно ли преградить путь новым «осваивателям» Сибири? В самом начале 90-х американская компания Symskaya Exploration, Inc, получив лицензию на 25 лет, начала бурить нефтяные скважины в Енисейском районе. Это рядом с Эвенкией, на реке Сым. Однако пришельцам с Большой земли путь преградила кучка аборигенов. На одной чаше весов оказался Левиафан «прогресса», на другой — жалкая со своими ружьишками, не желающая понимать своего счастья кучка «индейцев». И у них все получилось. Американские нефтяники покинули Енисейский район. Отказались от лицензии.Кто-то дал замечательное определение: аборигены — это те, кто не мигрирует за капиталом. Конечно, желаемое выдано за действительное, хотя пока еще такие индивиды встречаются. Жаль, исчезающий вид.