В Инженерном корпусе Третьяковкой галереи проходит выставка гениального англо-американского художника Джеймса Эббота МакНилла Уистлера (1834—1903). На идею этого грандиозного проекта натолкнул тот факт, что папа Уистлера был приглашен Николаем I для строительства железной дороги Санкт-Петербург—Москва. И, соответственно, художественная деятельность Уистлера-младшего началась именно в столице России (1843—1848). Поэтому какое-то влияние на него оказали Брюллов с Айвазовским. (Хотя больше он в Эрмитаже интересовался Веласкесом.)

Авторы идеи стремились уловить и обратное влияние: Уистлера на русских грандов — Левитана, Коровина, Серова, работам которых отвели отдельный зал.

Однако представим самого Уистлера, не слишком-то известного широкой публике.

Он один из немногих художников, которому удалось все. Он довел гармонию формы и цвета до совершенства. Так что портреты и пейзажи его кисти «зазвучали», поэтому он стал называть их «ноктюрнами» и «симфониями».

Хотя со стороны черты его характера и достижения выглядели противоречиво, поскольку внешние качества заслоняли внутренние.

Внешне — это шоумен, умело эпатирующий публику, придумывающий провокационные PR-ходы. Внутренне — недюжинная сверхчувствительность и наблюдательность, позволяющие фиксировать малейшие психологические нюансы в себе и в окружении. Внешне — всеяден, моментально схватывал модные веяния — от символизма до импрессионизма, внутренне — никому не подражая, выработал уникальную манеру (теоретики окрестили ее эстетизмом, а позднее причислили к модерну).

Внешне — сибарит, обожающий праздный образ жизни, внутренне — колоссальный труженик, заставлявший моделей позировать сотни часов, доводя изображение до нужного результата. Внешне — абсолютно западный мастер, внутренне — принял изобразительные каноны Востока. Внешне — старался всеми способами завоевать признание (спустил состояние в суде, чтобы доказать одному критику, что его работа «не горшок краски, выплеснутой в лицо публике»), внутренне — никогда не шел на поводу у общественных вкусов.

В финале карьеры добился полного признания, но утверждал, что одиночество от этого усилилось, поскольку только единицы способны его понять

по-настоящему. Однако среди этих «единиц» были Бодлер, Малларме и Оскар Уайльд. Последний воплотил черты Уистлера в художнике, написавшем портрет Дориана Грея.

Таков наш герой, родившийся в США, детство проведший в России, учившийся в Париже и живший в Лондоне. Судя по количеству «специальной» московской публики (искусствоведы, художники, журналисты), тех, кто был в курсе масштаба его дарования, оказалось немало.

…У входа в зал — фото Уистлера в полный рост. Кучерявые волосы, игривый взгляд. Устроители как можно тщательнее осветили этапы его биографии. В экспозиции даже имеется действующая модель паровоза (принадлежавшая царской семье), который тогда бегал по дорогам, построенным Уистлером-старшим. Но паровозик на меня произвел меньше впечатления, чем блокнот с рисунками. Маленький Джеймс на одной странице нарисовал черта, а на другой — Христа в окружении апостолов. Поражает и «взрослое» мастерство рисунков, и философское видение десятилетнего ребенка…

…В знаменитом пейзаже «Ноктюрн в голубом и серебре: Челси» у оригинала оказался более светлый оттенок, чем в альбомах. Типографская цветовая передача дает множество искажений. И в этом случае мне больше понравился альбомный вариант. Но все равно — волшебная картина! Широкими мазками создается восхитительное ощущение хрупкости мира: Темза и ее берега состоят из легких синих и голубых полос. Береговые огоньки и их размазанные в воде отражения создают настроение одиночества и покоя. Крошечная фигурка рыбака. И действительная, и метафорическая панорама сливаются воедино: может, это река времени, из которой художник выуживает «перламутровых рыбок» — свои впечатления?

Меланхолические краски Уистлера, напоминающие тихую музыку, рождают чувство светлой радости.

…В соседнем актовом зале закончилось исполнение ноктюрнов Шопена, и народ сразу заполнил пространство экспозиции. Я отлично слышу воображаемую музыку Уистлера в одиночестве. Но когда рядом со мной возникла шеренга из пяти бабушек — звуки эфира пропали. Ладно, пойдем поглядим «идейно близких» Джеймсу Эбботу русских художников.

Здесь все несколько притянуто за уши. При чем тут талантливейший Репин? Он был социальным и историческим реалистом. Единственный раз Илья Ефимович попытался зайти в область метафизики со своим «Садко» — весь Париж смеялся. Как-то очень уж реалистично расположился мужик с гуслями на дне океанариума. «Бурлаки» у него получились значительно убедительней. Только настроенческие пейзажи Левитана чем-то похожи на картины Уистлера.

А кто ему близок на самом деле?

Безусловно, Эдвард Хоппер (1882—1967), тоже «европейский американец», создатель магического реализма (в прошлом такого словосочетания не было, но Джеймсу оно подходит более всего). Но стихия Хоппера — день, а Уистлера — ночь.

Думая о последователях великого «эстета», перед самым закрытием музея я не мог не зайти еще раз в гости к его «серо-голубому» пейзажу. Чтобы меня побыстрее спровадить, смотрительницы выключили дополнительное освещение, оставив пару лампочек дневного света. И тут произошло чудо — картина Уистлера стала синей! Такой же, как в альбомах! Что значит правильно сфотографировать!

Ох, тонкая вещь — гениальная живопись!

— Спасибо, что выключили свет, — поблагодарил я смотрительниц.

Они решили — издеваюсь. А зря.