Я не человек свиты. Прочитываюсь в плотном окружении мэра редко, только если все это имеет ко мне самое непосредственное депутатское отношение. Однако однажды — только однажды — получилось так, что на целый день наши пути-дороги совпали.

Досыпая на ходу, очень ранним утром притащился я тогда в кабинет Лужкова для обсуждения конфликтной ситуации и наткнулся на мэра — бодрого, ехидного, решительного.

Потом было длинное заседание правительства, потом еще бесконечные заседания, совещания, обсуждения, вручения, выступления…

Уже поздним вечером абсолютно ошалевший, вымотанный, опустошенный, добрался я до дома, дополз до дивана, включил телевизор. И увидел, как в прямом эфире мэр — бодрый, ехидный, решительный — что-то доказывал, комментировал, отвечал на верноподданные вопросы, спорил с оппонентами.

Всему можно найти объяснения. Пламенная страсть. Драйв власти. Адреналин. Упоение в бою. Кураж. Впрочем, все объяснения мало что объясняют. Оставалось завидовать.

Перед сном, читая подаренный им напечатанный во вчерашней газете его рассказ, обнаружил там неизвестную мне мандельштамовскую цитату.

Находясь где-то неподалеку от властной вертикали, я почему-то все еще пребываю в уверенности, что есть такие области, в которых разбираюсь лучше, чем вышестоящие товарищи, и даже лучше, чем неоднократно выбранный москвичами мэр. Уж кто-кто, а Мандельштам — это мое. Моя область, моя стихия, моя страсть.

Хотя, когда открывали памятник Данте в саду «Эрмитаж», тогда еще обратил внимание на отсылку в выступлении Лужкова к мандельштамовскому «Разговору о Данте». Подумал еще: «Сам? Или грамотные референты?». Видимо, все-таки — сам.

Сам. Всегда. Везде. На пожаре. На симпозиуме. На футбольном поле. На митинге. В этом сила его. И слабость.

Слишком колоритен. Слишком пристрастен. Слишком ярок. Слишком личность. Слишком москвич.

Долгие лета, Юрий Михайлович!