Мир боится неуправляемой ядерной реакции — я боюсь ненависти. Неуправляемой и не прекращающей накапливаться. Худо-бедно, мир придумал рычаги, чтобы справиться с главарями Ирака и Северной Кореи, но никто и никогда не угадает путь, по которому пойдет личная месть. Мир абсолютно беззащитен перед этим.

В нашей стране сейчас происходит редкая безответственная глупость — сотни людей насильственно принуждают к накоплению запасов ненависти, тем самым превращая будущую жизнь остальных в полностью непредсказуемую.

Что мы хотим от чеченцев, сидящих «за терроризм»? Сотен очень молодых людей с огромными сроками впереди. В зонах их ненавидят и потому отрабатывают на них все «специальные методы», какие в голову взбредут как сокамерникам, так и администрации.

Почему слово «терроризм» в кавычках? Объясню.

Кто эти чеченцы? В большинстве своем — бывшие студенты. Прибыли в места не столь отдаленные ни с чем за плечами, кроме трех войн. Одна — в их раннем детстве (первая чеченская). Другая — в их раннем юношестве (вторая чеченская). Третья — на следствии.

Имею в виду следующее: эти студенты-«террористы» — главным образом продукт антиюридических процедур 2002-го, 2003-го, 2004 годов. Правоприменение на Северном Кавказе тогда было очень своеобразным: это массовые облавы — студентов в Чечне «зачищали» тогда десятками за раз. Потом «зачищенные» проходили через пытки — как через санпропускник, буднично так… Многих ликвидировали — в основном непризнавшихся. «Чистосердечникам» же оставляли жизнь и осуждали по дурно склеенным обвинениям — о качестве документов не заботились. Прав? Не прав? Виновен? Нет? Один Бог это уже может понять — никакого настоящего следствия не производилось.

И вот с 2005-го, после всех кассаций, поколение «зачищенных» чеченских студентов пошло по зонам — со сроками от 15 и выше. Там для них началась их четвертая война. Война с собой. Или за себя? А может, и против… Сейчас, в 2006-м, по сведениям, приходящим из зон, они, бывшие примерные мальчики, уже похожи на злостных рецидивистов.

Вот одна из таких типичных историй. Ислам Сусханов, 1984 года рождения. Я никогда его не видела — это теперь невозможно. ФСИН, тюремная служба Россия, запрещает контакты любого рода с этим типом осужденных. Реконструирую события лишь по бумагам.

В 99-м, накануне боев, Ислам окончил школу в Грозном — № 38. Характеристика, написанная для поступления в университет директором школы Д.В. Саламовой, типово рассказывает про очень хорошего мальчика: «…за время учебы Ислам зарекомендовал себя дисциплинированным, трудолюбивым и исполнительным учеником. К учебе относился добросовестно… Пользовался уважением… К порученному делу относился ответственно…».

В 2000-м Ислам поступил в Чеченский педагогический институт — как только туда возобновился набор после активных боев. На факультет искусств. И опять: «… в учебе и общественной жизни факультета и института принимает активное участие. …Особый интерес проявляет к живописи, композиции, скульптуре… является перспективным студентом…». Это пишет и.о. декана факультета искусств М.М. Сулейманова — но уже «потом» — в Ленинскую районную прокуратуру, когда Ислама «зачистили» за «фугасы».

Туда же, в прокуратуру, адресовано и заявление главного тренера футбольной команды «Вайнах» В.Л. Индербиева: «…За все время посещения футбола хорошо знаю его как нравственно-воспитанную личность. Мне неоднократно приходилось выезжать с командой футболистов, где играл Ислам, на соревнования. В его поведении никогда не замечал вспыльчивости, агрессивности… очень стеснительный, скромный, мягкий… в общении экстремистских действий и склонности к этому не проявлял…».

Тренер и и.о. декана лгали? Или, хоть и опытные люди, не разглядели, что в ангельской шкуре — дьявол? Тексты характеристик и обвинительного заключения ведь совершенно несовмещаемы. Один человек все это успеть не в состоянии: быть перспективным студентом, ездить на футбольные игры и постоянно сидеть в засадах, изобретать СВУ (самодельные взрывные устройства), которыми его друзья по пединституту подрывали российских военнослужащих. Судя по обвинению, на Сусханове-боевике пробы ставить негде, и сфера его настоящих увлечений была далека от скульптуры.

Эпизодов у Сусханова три — по уголовному делу «бандгруппы», которой руководило «неустановленное лицо Абдул-Азим» и действующей «на неустановленные финансовые средства». Все эпизоды подкреплены его «чистосердечными признаниями». Суд, что видно из приговора, не копался в деталях, и эти же эпизоды благополучно перекочевали в приговор в своем первозданном прокурорском изложении.

Вот что получилось: Сусханов признался, что 6 июня 2002 года он установил свое СВУ в разрушенном доме по ул. Жуковского в Грозном, чтобы 9 июня на нем подорвались конкретные — с фамилиями — пензенские милиционеры. Правда, те почему-то тут же, читая приговор, утверждают, что подорвались на том самом месте 9 марта того же года. А 9 июня уже лечились от полученных ранений далеко от Чечни… Как это понимать?

Примерно тот же юридический кавардак и с эпизодом «обстрела КПП № 10 3 августа 2002 г.». Раненные в тот день милиционеры — опять же с фамилиями и должностями — утверждают, что их обстреляли 3 августа из автоматов, характер полученных ими ранений также соответствует этим показаниям. Однако Сусханов признается, что обстреливал блокпост он из гранатомета, и никак не может вспомнить, с какой точки стрелял, где был блокпост и т.д. …

Третий эпизод — о событиях 13 декабря 2003 года. Сусханов вместе еще с парочкой членов банды будто бы были застигнуты силами правопорядка прямо на месте преступления на ул. Бутырина — в этот момент они занимались техобслуживанием накануне поставленного взрывного устройства, меняли батарейки. Застигнуты и задержаны. При этом оба милиционера, которые их вроде бы застигли и задержали, в суде сообщили, что «схрон на ул. Бутырина изымали 14 декабря», «он был старый, пыльный…». Изымали, проверяя «оперативную информацию»…

И что? Да ничего. Приговор прямо с фактическими ошибками вступил в законную силу. «Фирма-изготовитель»: следователь — Р. Горчиханов (Ленинская районная прокуратура Грозного), судья — В. Абубакаров (Верховный суд ЧР). Полагаете, я защищаю Сусханова, «убийцу наших солдат», как любят у нас говорить?

Нет. Беда в том, что при таком юридическом качестве суда и следствия только сам Ислам Сусханов точно и достоверно знает, в чем же он виноват или нет. Больше — никто.

Я же хочу, чтобы знали все. И совершенно уверена, что ни у кого нет индульгенции, чтобы насиловать закон и право, — ни под каким идеологическим соусом. Насилие над ними приводит к тяжелейшим последствиям. У совершившего преступления всегда остается шанс кричать о том, что его засудили, — и его нечем поставить на место. А уж безвинно осужденные — те просто сходят с ума.

Сусханов получил 14 лет строгого режима. По всему «чеченскому списку»: «бандитизм», «терроризм», «незаконные вооруженные формирования» и т.д. С декабря 2005 года он — в колониях Свердловской области. Первые три месяца — в ИК-5 (Нижний Тагил), там все три месяца он сидит в одиночке. В соседних таких же одиночках — другие молодые чеченцы с аналогичными статьями. Мать, Аманта Сусханова, отправляет ему заказные письма по два в неделю — Сусханову ничего не передают. Администрация не церемонится, ему объявляют — и это подтверждено в результате последующих проверок, — что так и будет с чеченцами до конца срока.

7 марта 2006-го — у Сусханова попытка суицида. 21 мая — еще одна. Молиться запрещено, за это — в наручники и в штрафной изолятор. «…Администрацией исправительных учреждений осужденный Сусханов И.Р. характеризуется отрицательно, — пишет ему характеристику начальник отдела прокуратуры Свердловской области по надзору за законностью исполнения уголовных наказаний А.В. Васильев, — …имеет 12 действующих дисциплинарных взысканий. Основания наложения взысканий прокуратурой признаны законными и обоснованными…». Сусханов бунтовать продолжает: участвует в коллективном «вскрытии» — членовредительство против условий содержания. К тем, кто «вскрылся», едет уполномоченный по правам человека в Свердловской области Т. Мерзлякова. Она встречается и с Сусхановым, тот ее уверяет, что требует только пересмотра несправедливого приговора, позволения молиться и чтобы не били. После этого Мерзлякова пишет матерям чеченских осужденных, с которыми поговорила, отчаянное письмо: настоятельно советует им «поторопиться» с требованием ко ФСИН о переводе сыновей из этих колоний в другие, что поближе к Чечне. Сама также обращается к Ю. Калинину — директору ФСИНа…

Калинин отказывает. И переводят Сусханова в ИК-12 — колонию для особо опасных рецидивистов. Такое совместное содержание — с первой судимостью и с несколькими — законом запрещено, если иметь в виду первозданный смысл ИК — исправительное учреждение. Но у Сусханова в личном деле к этому времени полна коробочка: «склонен к бегству», «склонен к захвату заложников»…

«Стеснительный, скромный, мягкий» мальчик образца 2004-го в 2006-м превратился в бунтующего рецидивиста без рецидива. Если, конечно, вообще верить всем этим характеристикам.

Что же мы от Сусханова хотим? От них всех — этих «зачищенных»? Чтобы они погибли в зонах? Почему им нельзя молиться? Мы хотим тайных молитв — и тем самым необратимого укрепления в вере? Или чтобы они забыли молитвы, которым научены с детства? И стали бы произносить другие?..

Если Сусханов выйдет на свободу, то это будет в 2017 году, когда ему исполнится 34. Другие — из того же поколения «зачищенных» — покинут зоны примерно тогда же. 35—37-летними. Они предстанут перед обществом неженатыми. Бездетными. Без образования. Без профессии. Но с клокочущим нутром: жизнь загублена, справедливости нет.

«…По сути, эти исправительные колонии превратились в концлагеря для чеченских осужденных, — написали в редакцию матери группы осужденных. — Они подвергаются дискриминации на национальной почве. Из одиночных камер и штрафных изоляторов их не выпускают. Провоцируют на нарушения режима, не позволяя соблюдать его. …Большинство, или почти все, осуждены по сфабрикованным «делам», без базы доказательств. Находясь в жестоких условиях, подвергаясь унижениям человеческих достоинств, у них вырабатывается ненависть ко всему. Это мы считаем не исправлением, а истреблением… Ведь это целая армия, которая вернется к нам с испорченными судьбами, с испорченными понятиями…».

Они знают, о чем пишут, только они, матери, и разговаривают с ними сейчас по душам. Один-два раза в год.

Я боюсь их ненависти. И еще больше боюсь тех, кто насильственно принуждает себе подобных эту ненависть накапливать. Боюсь, потому что потом ненависть обязательно выйдет из берегов.