Регимантас Адомайтис начинал кинокарьеру с небольшой роли в «Хронике одного дня» у Витаутаса Жалакявичюса, а уже вторым его фильмом стал шедевр «Никто не хотел умирать». После такого дебюта он работал не только с Жалакявичюсом, но и с Козинцевым, Рубинчиком, Грикявичюсом, Чухраем в фильмах, достойно представлявших великий советский кинематограф на международных кинофестивалях.

Разделяя судьбу всех актеров советской Прибалтики, артист Академического (ныне — Национального) театра Литвы переиграл немало иностранцев в русскоязычном кино. Адомайтис почти исчез с экрана одновременно с исчезновением великого советского кинематографа. Но в минувшем театральном сезоне москвичи имели удовольствие дважды увидеть кинозвезду предыдущих десятилетий в спектакле «Эдип-Царь» Коршуноваса, привозимом Балтийским домом, и в «Маскараде» Туминаса, показанном в рамках гастролей Малого театра Вильнюса.

В ходе интервью Адомайтис вдруг спонтанно перешел на французский язык, обнаружив в литовце, очаровывающем женскую зрительскую аудиторию холодным балтийским шармом, неожиданную страсть.

— В не очень раннем возрасте, будучи уже актером, впервые услышав, сразу влюбился во французский шансон. Стал учить язык, переписывался с какой-то французской актрисой — просто написал письмо в Консерваторию, в класс декламации: мол, хочу общаться — может быть, кто отзовется… И пришло письмо. От довольно известной актрисы Клодин Оже. Она прислала мне несколько журнальчиков — «Пари-театр», «Авансцен». Потом долго не писала, наконец я получил коротенькую записочку, что она уезжает куда-то на острова, и я понял, что — «ну, что ей до меня — она была в Париже»… Но песни Азнавура, Пиаф, Бреля я так полюбил, что научился на гитаре играть — правда, по нотам, на слух не подбираю.

— У вас были возможности применить эти знания?

— Я был на Каннском фестивале с литовской картиной «Факт» — о том, как гитлеровцы сожгли литовскую деревню (Жалакявичюс был автором сценария, а ставил Грикявичюс). В Каннах у меня была возможность поговорить по-французски. В другой раз нас послали с Ириной Мирошниченко представлять фильм «Это сладкое слово «свобода» перед его выходом на экраны Парижа. На самом деле ничего представлять нам не пришлось, только однажды нас пригласили на какой-то банкетик. И Мирошниченко говорит по-французски, и я немножко…

— Господин Адомайтис, прошлой осенью московская публика видела вас в cпектакле «Эдип-Царь» Коршуноваса. Хотя, насколько я знаю, у вас несколько скептическое отношение к такой режиссуре…

— Скорее к такому театру. Я — конcерватор, у меня есть определенные привязанности к тому, что раньше вкладывали в понятие «театр». Мы все, может быть, работали по одной системе, по одному принципу, не было такого разнообразия. Сейчас это разнообразие есть. И для такого маленького государства, как Литва, разнообразие довольно большое. (Хотя по всей Литве меньше театров, чем в одной Москве.) Когда исчезла цензура, ощущалась острая потребность в какой-то новой форме, и начались поиски (до этого ведь форма игнорировалась вообще). Сегодня мне может нравиться конкретный спектакль, но я не сторонник таких театров, где доминирует режиссура. Я все-таки сторонник театра, где режиссера не видно. Где его как бы нет, он как бы «растворяется» (об этом и Станиславский говорил). Я — сторонник театра, в котором первую скрипку играет актер. А не режиссер, не освещение, не музыка…

— Почему вы ушли на пенсию? У нас, по-моему, актеры никогда не уходят на пенсию — разве что совсем не занятые…

— У вас немножко другие традиции. Актер совсем уже ничего не делает, но его держат в театре — как флаг, как знамя. Это правильно, я считаю. У нас, наверное, меньше ценят в театре людей. У вашего народа больше любви к театру. И поэтому создались какие-то традиции отношения к актерам — так просто их на улицу не выбрасывают.

— Вы хотите сказать, что ушли на пенсию не по своей инициативе?

— По своей. Потому что в какой-то момент у нас вышло постановление, что, если ты работаешь, тебе пенсию не платят. Потом признали, что это антиконституционно. И сегодня вы можете одновременно и работать, и получать пенсию. Тем не менее я уже не вернулся в театр, потому что есть возможность работать по договорам. У меня сегодня несколько спектаклей, которые я играю в Национальном театре.

— То есть вы совсем не обделены возможностью работать в актерском театре?

— Это так. В том числе у Туминаса, который никаких изощрений не придумывает, а рассчитывает на актеров, его спектакли, как мозаика, скроены из актерских импровизаций. Он дает много возможностей актерам, и вместе с тем, посмотрите на «Маскарад» — какую он диктует форму! И это не мешает актеру. А какую он придумывает трактовку персонажей, какие образы подсказывает…

— Когда, в советские времена, вы были нашим национальным актером (была же такая нация — советский народ), степень вашей «локальной» знаменитости в Литве была такой же?

— В Литве я тоже был известен. Но теплее меня встречали в России. Литовцы не такие непосредственные, не такие откровенные в проявлении своих чувств. Если тебя узнают в Литве на улице, тебе не покажут, что узнали. Но это не обидно, нисколько.

— А после фильма «Никто не хотел умирать…» вы чувствовали узнавание со стороны литовцев?

— Картина была хорошая, людям понравилась, может, немножко стали узнавать… Но потом… Знаете, как-то я был приглашен в жюри на Берлинский фестиваль. Председателем жюри был Жан Маре. В зале, на просмотре конкурсных картин, для жюри были отведены определенные места. К Жану Маре подошла какая-то женщина и сказала: «Это мое место». И что вы думаете? Ей не важно, это Жан Маре или кто другой. Жан Маре встал и уступил ей это место.

— Все-таки существует ли такой бренд «Адомайтис», благодаря которому вы можете решать любые проблемы?

— Может быть, несколько раз в жизни я пользовался этим «брендом». Когда заходишь по каким-то делам в учреждение, если тебя узнают, то разговаривают более вежливо.

— А если не узнают? Вы не говорите: «Вы меня не узнали? Я — Адомайтис!»?

— Никогда в жизни. Помню, когда мне надо было приобрести участок в деревне для дачи, с домом-развалюхой, еще в советское время, я позвонил председателю колхоза. Было стыдно, но я сказал: «Я — народный артист СССР…». Мне до сих пор стыдно за это.

— Эта дача до сих пор жива?

— Она сгорела этой зимой. Но участок есть.

— Это там вы занимаетесь пчеловодством?

— Раздутая история, никакого пчеловодства там нет. Неподалеку живет знакомый пчеловод, который посоветовал мне: «Почему не поставить несколько ульев? Пчелы несут мед, они работают — тебе не надо! Так иногда его надо изымать, иногда надо их кормить — и все». Я поставил пару ульев, но сам туда руки не сую, мне помогает этот самый пчеловод. А вот жена умеет кормушку поставить, чтобы кормить пчел на зиму.

— Адомайтис-дачник — это как выглядит?

— Там столько дел! Я люблю любые работы! Могу и кирпич класть, могу с деревом работать… Восстанавливаем почти сами. Это на берегу озера, в восьмидесяти километрах от Вильнюса. Рыбу ловлю, огородом занимаюсь: лук сажаю, редиску, салат, морковку. Я же рос в деревне. Я и прополку люблю. Соприкасаться с землей всегда приятно.

— У вас есть дома фильмотека с вашими фильмами?

— Нет! Может быть, несколько фильмов. Мне иногда дарят, иногда сам могу купить.

— А сколько их у вас всего?

— Семьдесят, восемьдесят — я не считал. Фильмотеку не собираю, потому что сейчас уже поздно. Когда-то мы были в Италии, в гостях у актера Джан-Карло Джаннини (снимались с ним у Чухрая в картине «Жизнь прекрасна»). У него в квартире я впервые увидел отдельную комнату под фильмотеку — не только его фильмы, но и киноклассика всего мира. С точки зрения профессии, киноактеру очень важно это иметь; скажем, тебе понравился эпизод, и ты можешь его много раз прокручивать, чтобы понять, что там делает твой коллега. Тогда у нас такой возможности не было — не было видеокассет, да и денег. А сейчас — поздно, зачем?

— Не знаю, каково эстетическое восприятие вас литовскими женщинами, но на вкус русских женщин вы были фантастическим красавцем мужчиной (каковым и остаетесь). Вам достается от фанаток?

— Во-первых, смотрите, у меня же уже лысина просвечивает! А во-вторых, характер у меня замкнутый, я всегда был довольно стеснительным… В юности стеснялся даже девушку после танцев проводить! Долго стеснялся!

— Даже будучи звездой?

— Я и до сих пор остался немножко невзрослым. До конца еще не повзрослел. Для актерской профессии это, наверное, хорошо; актеры должны оставаться детьми. Когда становишься циником — эту профессию надо бросать! Надо по-детски уметь радоваться, восхищаться, воспринимать мир…

— На сцену выходить не стеснялись…

— Нет! Я скрывался за персонажем. Всего себя не спрячешь — видно, кто ты есть. Но там ты — не ты: чего стесняться? А в жизни стесняюсь до сих пор.

— Вы учились на физмате, но физиком так никогда и не стали.

— Не стал. Хотя университет окончил уже будучи студентом театрального вуза. Бывало, что экзамены совпадали, и приходилось бегать. Я был очень серьезным юношей, театр мой характер немножко «размял». Был чистым интровертом, а в театре стал более общительным.

— Какая, по-вашему, самая плохая черта литовского характера?

— Наверное, у литовцев много негативных черт. Пожалуй, зависть… Все негативные качества, наверное, присутствуют в литовском характере…

— А самая труднопереносимая черта русского характера, на взгляд литовца?

— В русском характере я вижу как раз больше положительных черт.

— Значит, у литовцев наличествуют все отрицательные качества, а у русских — больше положительных?

— Во всяком случае, я так вижу. Ваша открытость, сердечность… Вы проявляете свои чувства, не прячете их — вот это мне очень нравится. Непосредственность… Наверное, и в русском характере есть негативные черты, но — надо голову почесать…

— Почему, живя в Литве, где такое роскошное пиво, вы предпочитаете водку?

— Каждому — свое. Я не так чтоб очень пьющий. Но предпочитаю именно водку.

— Какую?

— Естественно, «Русский стандарт». Но у нас в магазинах ее не бывает. Есть своя, неплохая.

— С кем выпиваете?

— С друзьями. Друзей немного, но с кем выпить — найдется. А также со старшим сыном; вернусь как раз ко дню его рождения, привезу из России «Русский стандарт».

— Когда приедете в следующий раз?

— Наверное, в октябре. Театр «Фест» пригласил нас с Банионисом в Мытищи, на какой-то фестиваль спектаклей Московской области, куда иногда приезжают и заграничные театры. В этот приезд мы покажем один спектакль на одной из московских сцен. Спектакль про Баха и Генделя, который когда-то играли Смоктуновский и Ефремов…