Амнистия — это очень хорошо: шанс всегда лучше тупика. Но как проходит «сложение оружия-2006» на Северном Кавказе? Почему сдавшиеся (официально их около 80) поступили именно так? Кто они? Что важно предусмотреть в законе об амнистии, который очень скоро, в сентябре, начнет принимать Дума, чтобы и другие последовали их примеру? Какие условия и чьи гарантии нужны тем, кто хотел бы сдаться?

В поиске ответов на эти вопросы я проехала Ингушетию, Дагестан и, конечно, Чечню. И все оказалось совсем не так, как в рапортах спецслужб.

Открытие № 1 — главное: сложивших оружие, как их представляет официальная пропаганда, просто нет. Не существует тех, кто действительно вчера был в лесу, горах, подвалах — сегодня в прокуратуре, под подпиской о невыезде, дома. Почему? И кто же есть?

Сначала — о Дагестане и Ингушетии. То, что происходит в Чечне, кардинально отличается от ситуации в этих республиках.

Такса

Дагестан сегодня — это место, где действует самое большое на Северном Кавказе число так называемых джамаатов (в антитеррористической терминологии спецслужб джамааты — незаконные вооруженные формирования). Сдаваться есть кому.

Однако, «сдача» по-дагестански — это очень своеобразная штука. Она носит подчеркнуто финансовый характер. Уже и такса сложилась. Заплати 60 тысяч рублей прокурору — он оформит тебе явку с повинной. Нет 60 тысяч — вступает в силу заявление Путина об «активизации в отношении тех, кто не сложил оружие». Как говорят в Дагестане, по числу объявленных «желающих амнистироваться» можно судить лишь об уровне повышения благосостояния задействованных прокуроров — как правило, прокуроров районного и городского звена.

Требуется важная оговорка: 8 августа, как известно, случился очередной теракт. Взорвали Битара Битарова, прокурора Буйнакского района, самого кровавого (теракты, спецоперации, войнушки-боестолкновения) на протяжении всех лет второй чеченской войны района Дагестана. Битаров мертв. Однако подрыв этот вряд ли имел какое-либо отношение к проблеме новой «таксовой» амнистии. Боевики отлично знают (мы говорили об этом): 60 тысяч за «явку с повинной» в их насквозь коррумпированном Дагестане придется давать невзирая на лица — любому, кто сядет в кресло подорванного.

Ингушетия — следующая остановка. Здесь действуют самые дерзкие и боевые джамааты. Но «сдавшимися» тут считаются три человека — их заявления демонстрировали по республиканскому телевидению. Все трое — из числа ранее похищенных. Причем давно — несколько месяцев назад. По одному и тому же привычному для Ингушетии сценарию: похитили сотрудники «неустановленных силовых структур» — позже обнаружены во Владикавказе, в тамошнем СИЗО, с обвинениями об участии в НВФ (Незаконные вооруженные формирования. — Ред.) .

Объединяющая всех троих деталь — они под арестом, где находились до заявления о желании амнистироваться, там находятся и сейчас. Никого по домам не отпустили. Против всех ведет следствие группа Генпрокуратуры под руководством Константина Криворотова, считающегося лучшим на Юге России следователем по особо важным делам, деятельность которого по искоренению причин, приведших к Беслану, как предполагалось, должна была свести на нет террористический накал на Северном Кавказе, да все случилось наоборот. Следственная практика уже почти два года состоит в том, чтобы назначать в террористы — реальные же бандиты гуляют по лесам и горам, взрывают, что и где хотят.

Обо всех троих «ингушских сдавшихся» известно (об этом заявляли их родственники и адвокаты задолго до предложений Патрушева), что прошли они на следствии через пытки и подписали «чистосердечные признания». Адвокаты, защищающие не этих трех, а других, подобных им подзащитных из числа подопечных группы Криворотова, говорят: им аналогичных предложений от следователей (подвести под амнистию) не поступало. Комментарии этих адвокатов к «акту сдачи» следующие: заявления трех — договор родственников со следствием о том, чтобы скостить срок. Не более того.

То есть амнистия и по-ингушски носит характер конкретно-договорный, а не примирительный и никак не уменьшает число тех, кто «осознал» и «хочет вернуться к мирной жизни», на что, собственно, и расчет при любой амнистии. «Ингушские сдавшиеся» и так вернулись бы «к мирной жизни» в колониях строгого режима.

— Обращаются ли желающие амнистироваться, например, к вам, в парламент? За посредничеством? — спрашиваю депутата Народного собрания Ингушетии Магомет-Сали Аушева, члена недавно созданной парламентской комиссии по нарушениям прав граждан.

— Нет. Этого нет.

— На ваш взгляд, амнистия принесет улучшение ситуации в Ингушетии — с подрывами, обстрелами, боевыми стычками?

— Это не амнистия, это просто обращение, чтобы сложили оружие. В лес ушли разные люди. Есть те, кто никогда не свернет со своего пути. Есть, конечно, «романтики» условно — для колеблющихся как раз очень важно такое предложение. Но большинство, процентов девяносто, независимы от амнистии. У них кого-то убили. Они мстят. Им не в чем каяться. Они ждут, когда покаются перед ними. Однако, мне кажется, амнистия объявлена не для нас. В основном — для Чечни.

Итак, Чечня, у которой определяющая роль в регионе. Считается, что амнистию уже попросили почти 70 человек. Однако все они — не воюющие. Это самые разные люди и по самым разным поводам объявившие или желающие объявить, что они бы хотели воспользоваться предложением Патрушева. Один пек хлеб Дудаеву, другой сказал, что сочувствовал Масхадову, третий носил продукты в лес… Наиболее «боевой» — которого показывают по телику — умаровец (из отряда Доку Умарова) на поверку оказался человеком, который уже несколько лет торгует на урус-мартановском рынке, ни от кого не скрываясь, а сейчас ему намекнули, что хорошо бы пополнить статистику, и он пополнил… В общем, живых «осознавших» боевиков и тут — днем с огнем… Почему?

Лозунги блекнут

— Что надо, чтобы амнистия оказалась настоящей, реальной? — этот вопрос я задавала всем. И тем, кто не думает легализоваться, — боевикам. И тем, кто просит своих близких помочь им связаться с правоохранительными структурами, пока есть такой шанс. И командирам промосковских чеченских силовых структур — многие из них сами бывшие боевики, амнистированные под гарантии Кадырова-отца. И именно эти командиры долгое время считались оплотом власти Кадырова-сына.

Ответы удивили единством.

— «Под Кадырова» сдаваться вряд ли пойдут…

Вот тебе на. И это в республике, будто бы с ума сошедшей от любви к Рамзану. Тут все наводнено знаками преклонения. Повсюду плакаты: то он с папой, то с Путиным, то сам по себе с мыслью на лбу, и «ты наш герой», и «мы гордимся тобой»… Все дороги, все въезды в села, включая маленькие, все школы, учреждения, заборы, двери, фонарные столбы, бетонные блоки бывших КПП… Такой всечеченский любимый пацан.

Почему же под него бы и не сложить оружие?

Далее будет мало фамилий: все разговоры происходили на условиях полной и безоговорочной анонимности.

— Почему вы считаете, что нужно убрать Рамзана, чтобы люди вышли из лесу? — спрашиваю одного из влиятельных командиров промосковских чеченских силовых структур. Мы знакомы очень давно и доверяем друг другу, на то были поводы и в худшие времена.

— Они не выйдут под рабство, а Рамзан — это продолжение рабства для нас. Они выйдут под закон. Только под закон. Второе условие: чтобы были гарантированные рабочие места без автомата. Чтобы никаких отрядов, куда будут предлагать идти вместо леса.

— Что вы имеете в виду? Чтобы им были готовы рабочие места? Это невозможно. Безработица тут — одна на всех беда.

— Нет, я имею в виду другое. Сегодня в Чечне ни один человек — любой, простой, которому не надо амнистироваться, который не воевал никогда и нигде, не уверен, что завтра у него останется работа, если он чем-нибудь не понравится Рамзану. И не может быть уверен, что будет жив, если не понравится Рамзану.

Далее мы говорим об Эшиеве — у моего собеседника нет ни малейшего к нему сочувствия. Однако то, что случилось, нельзя не обсуждать. Майербек Эшиев, известный полевой командир из горного Веденского района по кличке Мулла (радиопозывной), сдался под гарантии Рамзана Кадырова после гибели Масхадова. Вместе со своим отрядом. Эшиев — религиозный фанатик, чтобы не было иллюзий.

Кадыров сразу назначил Эшиева командиром АТЦ Веденского района. Короткое отступление: АТЦ — это Антитеррористический центр, с отделениями в городах и селах Чечни. АТЦ — прибежище для бывших, в определенной степени результат предыдущей амнистии. АТЦ был сформирован из бойцов бывшего полка им. А. Кадырова, куда вошли бывшие же боевики — все находились в прямом подчинении Р. Кадырова. Долгое время АТЦ являлся силовой основой власти Р. Кадырова. Весной этого года АТЦ распустили — считается, что таким образом федеральный центр сделал первую попытку поумерить пыл Р. Кадырова. Из большинства бойцов АТЦ сделали батальоны «Север» и «Юг» в составе внутренних войск МВД РФ — 1 июня ими была принята присяга России.

Кстати, этот федеральный план усмирения Кадырова-сына действительно имел успех. Многие бывшие кадыровцы — они же бывшие боевики — отвернулись от Рамзана и попытались изменить свою дорогу, а Кадыров в ответ активизировался, чтобы заполучить под себя очередную партию вновь амнистируемых. Отчасти от этого желания Кадырова увеличить свой силовой ресурс и родилась идея нынешней амнистии, о которой объявил Патрушев после гибели Басаева.

Но вернемся к Эшиеву-Мулле. По представлению Кадырова 10 ноября прошлого года, в День милиции, в торжественной обстановке генералы МВД вручили Эшиеву медаль — многие чеченские милиционеры тогда даже в зал войти отказались. Но вскоре, зимой, часть сдавшегося отряда Эшиева ушла от Кадырова снова в горы, были отмечены случаи братаний эшиевцев с боевиками. Сам же Эшиев был обвинен Кадыровым в предательстве: будто бы он специально сдался, с заданием от Басаева, чтобы втереться в доверие и уничтожить Кадырова. Доказательств Кадырову не требовалось. Он был уверен в предательстве Эшиева. В результате были сначала похищены, а потом исчезли с лица земли все имеющиеся на территории Веденского и Гудермесского районов Эшиевы. 24 человека, включая женщин и трехлетнего ребенка. В живых оставили лишь одного престарелого члена семьи. По принципу: что не может уже рожать.

История семьи Эшиевых стала очень широко известна в Чечне. Естественно, и в среде боевиков. Да кто же пойдет под эти Рамзановы гарантии?

— А Эшиев действительно предал Рамзана? — спрашиваю знающих людей.

— Да, — отвечают.

Как говорят командиры промосковских чеченских силовых структур, лояльность — это быть в абсолютной зависимости от Кадырова. А это уже не очень-то привлекает. Эти времена в Чечне стремительно уходят. Сегодняшняя чеченская круговерть такова, что видимость личной лояльности Рамзану, в которой многие тут преуспели, меняется на жесткое силовое противостояние ему. До нынешнего лета такого не было.

Накося выкуси

25 июля в Грозный прилетели Греф и Кудрин, министры экономразвития и финансов. Был партхозактив — о финансировании восстановления Чечни. Кадыров в известной хамской манере потребовал почти 2 миллиарда — за то, что уже построено. Кудрин с Грефом в неизвестной доселе манере потребовали предоставить проектно-сметную документацию.

С этой документацией — сущий кавардак творится. Строят — а бумаг нет. Уже на 4 миллиарда нет. Греф был краток, но точен, обращаясь к Рамзану: «На, выкатил…». С интонациями, как утверждают свидетели, «накося выкуси». Кудрин и вовсе сказал, что из-за Рамзана в тюрьму не собирается — деньги выделят лишь на основе проектно-сметной документации. Кадыров возмутился: да мы, мол, завтра чемоданами ее вам пришлем. Кудрин не унимался: пожалуйста, но оценочную комиссию, чтобы посчитать, сколько стоят возведенные объекты, он пришлет из Москвы, свою. Кадыров распсиховался, но «съел».

Народа на совещании было очень много, и от этого народа никуда не ушел тот новый тон, взятый федеральными министрами в разговоре с Рамзаном. Министры вспомнили еще о деньгах на «наводнение» — тех, которые тоже канули. Парировать было нечем. Дук-Ваха Абдурахманов, спикер чеченского парламента, чуть было запел свою любимую песню последних месяцев: Москва, мол, нам ни копейки… Но его оборвали.

Подобного еще тут не бывало. Раньше те же федеральные министры разговаривали с «командой Кадырова» лишь языком всепонимающих отцов. Не укрылось от свидетелей и то, что министры отказались передвигаться с летной площадки до места совещания на черных кадыровских «Лендкрузерах» с московскими номерами, а предпочли президентские алхановские автомобили.

В кулуарах этого же совещания федеральным министрам объяснили, что в случае прихода Кадырова в президенты полреспублики Чечню покинет. А также, что сдаваться под Рамзана вряд ли станут.

Молва полетела по Чечне. Суть ее: «Москва» бросает Рамзана. После этого совещания, сыгравшего роль спускового крючка, и случился бунт на корабле.

Засада

Сначала волнения охватили так называемый нефтеполк: он относится к вневедомственной охране. «Нефтеохранники» отказались платить Кадырову дань — в так называемый Фонд им. Кадырова. И пригрозили: нас не натравливай на своих, мы в своих стрелять не будем, в разборках больше участия не примем, сдадим оружие и уйдем. За ними взбунтовались бойцы МЧС, также отказавшись платить дань, у них с каждой зарплаты это по 3—4 тысячи рублей. Написали официальные заявления в прокуратуру на сборщиков податей. К бунту подключились и байсаровцы — отряд под командой Мовлади Байсарова. Их, конечно, уже немного осталось — но они по-прежнему влиятельны: за ними сразу подтягивается батальон «Запад», ведомственно принадлежащий ГРУ Генштаба.

Наконец, дошло до войны в чистом поле. Муслим Ильясов — командир одного из батальонов в составе внутренних войск МВД РФ, сам бывший боевик, сдавшийся «под Кадырова-отца», и личный друг Рамзана, устроил Рамзану засаду — в полном смысле этого слова. К месту засады стали подтягиваться другие отряды (батальоны «Запад», «Восток», ОМОН, «Север», «Юг»). Внутри себя отряды раскололись: кто за Рамзана оказался, кто — против. При силовом перевесе не в пользу Рамзана. Ильясов, зачинщик бунта, объявил Рамзана врагом и объяснил почему: за унижения, оскорбления и издевательства. За «рабство». Рамзан бушевал. И отступил ввиду недостатка сил.

— Это ненадолго, — говорит один из командиров, участник событий. — Я кладу два месяца, что все будет кончено.

Другой его коллега, которому также не миновать участия в разборке, сказал: «Три месяца». Все те, в чьем подчинении сегодня есть отряды, так называемые промосковские чеченские силовые структуры, сходятся во мнении, что устранение Рамзана с поля — вопрос лишь времени. Хотя и добавляют: «Все может случиться».

— Что — все?

— Если Москва решит его сохранить — она его сохранит.

— Но Москва — это кто, по-вашему?

— Лично Путин. Вот Рамзан и стал просить через Суркова о срочной встрече.

Действительно, такая встреча произошла — 9 августа в Кремле. Однако немногое она дала Рамзану. Телекартинку. Но не деньги.

Пятая клятва

Вернемся к тому, что последовало после бунта. Последовало 3 августа. День клятвы — очередной клятвы на Коране на верность Рамзану Кадырову. Бедный Коран.

— Всех нас позвали в Хоси-Юрт (другое название Центороя, села, где проживает Кадыров. — А.П.) на жертвоприношение. — Рассказывает один из участников. — Сколько-то лет Ахмат-Хаджи было в этот день. (55 лет. — А.П.) Там завели в спортзал и сказали, что будет клятва на Коране на верность Рамзану. В спортзале были все командиры батальонов. Мулла читал, все должны были повторять. Работала камера. Потом несколько дней показывали по телевидению, как мы губами шевелим. Я лично клялся отцу.

Другой командир смеется:

— Я — жене.

Для всех участвующих эта присяга стала далеко не первой. Люди улыбаются: мы видели там тех, кто на Коране приносит клятвы разным лидерам уже раз в пятый, те нарушали — и эту нарушат при первом случае.

И это правда: похоже, организованная клятва вызвала еще большее сопротивление в среде тех, кто теперь Рамзану противостоит.

— Клятва эта — паника, — уверен еще один из командиров, который, кстати, в Центорой 3 августа не поехал. — Рамзан демонстрировал Москве, что у него все в порядке, он в силе. А продемонстрировал Чечне, что в панике.

— Сколько людей, на ваш взгляд, останутся с Рамзаном в решительный момент?

— От 50 до 100.

— Самый близкий круг?

— Нет, те, которым от него путь только в тюрьму. И в лесу ни одного из них обратно уже не примут. А самый близкий круг первым продаст. Таких уж людей приманивал.

Итак, в чем же изменение обстановки в Чечне к концу нынешнего лета? Объявленная амнистия и предшествующие ей гибель Абдул-Халима Садулаева и Басаева вдруг нарушили инерцию. Они сподвигли людей на размышления о том, где они находятся, в каком состоянии внутричеченская ситуация, куда она может завести и кто есть кто. Эта тенденция, безусловно, положительная.

Изменения еще и в том, что раньше в Чечне практически все были уверены, что со временем Рамзана уберут те же, кто его и возвысил, — «русские». Теперь все причастные к силовым структурам — подчеркиваю, промосковским чеченским — говорят, что освободить Чечню от Рамзана предстоит им самим. На том основании, что проблема Чечни теперь не джамааты, а Рамзан, кадыровцы и связанный с ними ползучий конфликт.

— Почему?

— Потому что кадыровцы — лучшая придуманная машина для уничтожения чеченцев. Это теперь осознает большинство.

Так толковал мне современную чечено-российскую политграмоту один мудрый человек, знакомый грозненец, при Масхадове живший в Москве (он не принимал ваххабитов), при Кошмане вернувшийся, а теперь уже почти не способный жить при Рамзане.

— Проблема в том, что в Москве не могут определиться: заставят ли они в Чечне соблюдать законы или нет. Пока Москва не определится, Рамзан будет. Рамзан — символ беззакония. Те, кто хочет выйти из леса, ждут закона. Люди хотят закона.

— Но Москва не может определиться не просто так, а потому, что чеченцы то и дело демонстрируют, что не хотят жить по закону. Как Москве определиться, если чуть что: у вас тут «хьо нохчи вац?». (Эти слова в переводе:«Ты не чеченец, что ли?». — А.П.) Какой выход? Как заставить чеченцев жить по закону? Даже если они хотят сдаться под закон, а не под беззаконие Рамзана, смогут ли потом жить по закону? Вот в чем загвоздка… Кстати, Масхадов решал те же задачи в конце 90-х. В 98-м году в присутствии группы журналистов он говорил мне в интервью, что единственный шанс заставить чеченцев соблюдать закон — это насадить ислам…

— Масхадов был не прав. Не ислам. А адаты, наши чеченские исконные правила жизни. Они очень мудрые. Как ни парадоксально, через адаты можно заставить чеченцев жить по российским законам.

— Если вернуться к амнистии, чье слово может быть принято в качестве гарантий? Слово Путина?

— Вспомните миссию Хамбиева в Азербайджан, когда этот бывший министр обороны при Масхадове, теперь депутат парламента, по приказу Рамзана поехал в Баку уговаривать живущих там бывших боевиков, чтобы возвращались и принимали амнистию. С ним никто не вернулся, кроме двух его собственных родственников, которых задержали на границе. Так что ответа, чье должно быть слово, которому поверят, у меня нет. Думаю, гарантии должны быть не от Рамзана, не от Путина, не от Алханова — только от закона.

Последняя зарисовка

Аслану 31 год. Школу он окончил, когда разваливался СССР, а Чечня металась, под какой закон ей пойти. Под ружьем он много лет, как большинство в Чечне. Существует под чужой фамилией, как многие в Чечне. Хочет сдаться, да не может, как многие в Чечне. Аслан — уже не будущее Чечни, он слишком усталый и изверившийся для этого. Но от того, как поступят с ним, будущее Чечни вполне зависеть может. Поэтому далее — интервью почти без купюр, думайте сами; а говорим мы за сутки до его «сдачи» в прокуратуру.

— Воевал с 2000-го по 2002-й, не с самого начала войны. Пошел воевать, потому что брата несправедливо посадили. А младший под бомбы попал и был тяжело ранен. К нам домой постоянно приходили из разных структур, терроризировали. Терпеть не хотел — невозможно было дома оставаться и унижений ждать. Воевал в отряде, который был в подчинении Масхадова. В отряде было 12 человек.

— Почему ушли от Масхадова?

— Долго воевать было тяжело. Условия тяжелые. Ребята знакомые уговорили, и мы вместе пошли под амнистию Ахмат-Хаджи, стал кадыровцем. Мне говорили: работай спокойно — на тебе ничего нет.

— Какая была работа у Кадырова?

— Боевая тоже.

— Где было сложнее? У Кадырова или у Масхадова?

— Одно и то же. Потом стали расформировывать АТЦ, чтобы создать батальоны «Север» и «Юг». Я понял, что, мне все надоело, не хочу больше с автоматом бегать. Сдал оружие и транспорт. Вскоре узнал, что, поскольку предыдущая амнистия не была законом, начались преследования по ст. 205, ч. 3 (теракт).

— Вы по-разному относитесь к Ахмат-Хаджи и Рамзану?

— Да. Ахмат-Хаджи понятливый был — что делать знал.

— Рамзана боитесь?

— Нет, я его не боюсь, я его не люблю.

— Много было разговоров после гибели Ахмат-Хаджи, что если не отдать вас всех, кадыровцев и бывших боевиков, в распоряжение Рамзана, которого стоит поставить на место его отца, то вы все опять уйдете в лес.

— Неправда. Никто в лес не собирался тогда. Даже и не нервничали по этому поводу.

— Сколько еще подобных вам — из расформированных кадыровцев — хотят амнистироваться?

— Я знаю человек двадцать. Хотят, но нет гарантий. Все, кто уходил от Рамзана, выясняли, что федеральный розыск так с нас и не снят.

— А еще в какой-нибудь отряд готовы пойти — под амнистию?

— Нет. Какая разница — в тюрьму или в очередной отряд?

— На что вы надеетесь? Те двадцать бывших кадыровцев — на что?

— На закон. Ждем закона. А тем, кто прямо с гор пойдет, — у них вообще шансов сейчас нет. И они это знают.

— Что для вас значила смерть Басаева?

— Ничего.

— Кем вы себя чувствуете?

— Я — боевик.

— Что отличает боевика от остальных? Желание воевать?

— Желание мести внутри надо иметь. Просто желания воевать мало.

— Вы сейчас кому верите? Доверяете?

— Никому. Немного Алханову, потому что ничего не обещал. Я не верю, когда много обещают.

— Патрушеву? Путину?

— Я их не знаю. Мне надо поговорить, чтобы верить.

— Тем не менее вы собираетесь в прокуратуру… Сколько процентов даете, что посадят?

— 80.

— И все равно идете?

— Надоело воевать.