В последний день июля в Петербурге обворовали Эрмитаж. Обворовали по-крупному. Исчезла не картина или ваза (как случалось в недавнем прошлом). В запасниках крупнейшего музея страны недосчитались 221 «единицы хранения» из фонда русского ювелирного искусства. На общую сумму (хотя, конечно, искусство бесценно!), по оценке самого Эрмитажа, 130 миллионов рублей. Без малого — 5 миллионов долларов!

Заявление о краже было сделано только после того, как музей обратился в милицию, а оттуда уже пошли «утечки». Прокуратура возбудила уголовное дело, по музею со строгими лицами ходили оперативники и «следаки» «антикварного» отдела уголовного розыска. А сами музейщики казались безмолвными и растерянными. Как на похоронах. Эрмитаж обокрали…

1 августа заявление для прессы сделал директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. Когда он вошел в битком набитый зал Эрмитажного театра, на его лице читалось все: напряжение последних дней, бессонные ночи, бесчисленные звонки «сверху»: как такое могло случиться?!

— Я всегда считал, что такое невозможно, — говорил Пиотровский. — Для меня это шок. Не понимаю, как это могло произойти. Это удар в спину не только Эрмитажу, но и всему музейному сообществу…

И тем не менее случилось.

События развивались так. Год назад, в августе 2005-го, в Русском отделе Эрмитажа началась плановая проверка. Такие проверки проходят в музее постоянно. Эстафета переходит от одного отдела к другому: в одном месте инвентаризация заканчивается, в другом начинается. Так заведено еще со стародавних времен, график утвержден Росохранкультурой.

Ход процесса омрачило печальное событие. Через три месяца после начала проверки, в октябре, прямо на рабочем месте от сердечного приступа скончалась одна из двух хранительниц фонда. Коллекцию опечатали. Дела стали передавать (это процесс небыстрый) другой сотруднице. В итоге и обнаружилась недостача. В фондах отсутствовал 221 экспонат. В основном предметы русского ювелирного искусства XV—XIX веков: серебро, художественная эмаль, многое инкрустировано драгоценными камнями; ковши, церковная утварь, оклады икон…

Тревогу сразу бить не стали. Надеялись, что экспонаты могут найтись. Есть временные выставки, что-то берется из фонда на опись, реставрацию. В один из таких моментов могли неправильно заполнить формуляр (это до сих пор в основном работа бумажная, современный электронный каталог еще неполон, а что касается именно этих, пропавших предметов, в электронную опись входила лишь незначительная их часть).

Время рассеяло сомнения, худшие опасения подтвердились.

Самый горький вывод, к которому пришли в Эрмитаже, такой: дело не обошлось без участия сотрудников музея. А ведь, по словам Михаила Пиотровского, доступ сотрудников к этому фонду был ограничен, буквально 3—4 человека. Люди проверенные, тем более хранители. Это вообще особая статья — элита музейного дела. Такие люди, кажется, просто не способны на подобное.

— Прежде мы всегда считали, что музейщик ничего не сделает во вред музею, — говорит Михаил Пиотровский. — Существовала своего рода «презумпция невиновности» музейного работника. Видимо, сегодня надо и к музейщикам предъявлять такие же требования по безопасности, как к посетителям.

Еще один горький вывод: хищения случились не в один день. Это происходило годами. Одни говорят о том, что эрмитажную кладовую могли обворовывать в течение нескольких лет, другие — даже нескольких десятков лет. Ясно одно: кто-то систематически обворовывал музей. Долго и планомерно.

Пикантность ситуации в том, что интервал между инвентаризацией одного и того же хранилища составляет долгие годы. А за все то время, что нога проверяющего не ступает в заветные комнаты, злоумышленник может чувствовать себя относительно спокойно. Конечно, если не тащить из коллекции известные «хиты», а брать вещи не столь редкие и известные, о которых без особой нужды никто не вспомнит. Само собой, теперь списки похищенного переданы в милицию, они ушли в Интерпол. И если кто-то вздумает «засветить» украденное на аукционе, сыщики свое дело сделают.

Но беда в том, что за прошедшее время (опять же, скорее всего, годы) украденное давно могло осесть у «нужных» людей. Под чей заказ, кстати, возможно, и работали в музее. Не случайно же Михаил Пиотровский говорит о серьезном давлении, которое испытывают практически все музеи со стороны антикварной мафии. И о том, что сегодня, когда миром правят деньги, а искусство является товаром на свободном рынке, соблазн для тех, кто год за годом живет рядом с сокровищами, получая при этом не слишком щедрую зарплату, велик.

Еще один удивительный факт: похищенное не застраховано. Таков порядок во всем российском музейном мире — содержимое запасников не страхуется.

Ну хорошо, а как же быть? Способы, в общем, известны. Строительство современных, оснащенных по последнему слову техники фондохранилищ (одно такое у Эрмитажа есть, оно было открыто в мае 2003 года в Старой Деревне). Полный перевод каталогов музея в электронный вид. Использование современных способов охраны музейных экспонатов, включая изотопные метки и прочие хитрости информационно-технологического века.

Все это в Эрмитаже так или иначе делается. Но не столь быстро, как того требует время. Хотя и объективные трудности понятны: в коллекциях более трех миллионов единиц хранения.

Конечно, крадут не только из Эрмитажа. Охотники за ценностями посещают и Британский музей, и Лувр. И многие провинциальные российские музеи. За последний год, по словам Михаила Пиотровского, в России были десятки музейных краж. Но не такого масштаба.

В самом Эрмитаже в последние годы были две громкие истории. В июле прошлого года украли вазу конца XIX — начала XX века. А в марте 2001-го была совершена дерзкая кража из зала французской живописи. Из подрамника была вырезана и похищена картина художника Жерома «Бассейн в гареме». Картина так и не найдена. А вот вазу, по словам начальника службы безопасности Эрмитажа Александра Хожаинова, нашли и скоро должны вернуть музею.

В конце 1990-х — начале 2000-х годов Эрмитаж стал объектом серьезной критики. Как раз по поводу якобы царящего там беспорядка в документах и «недостачи» экспонатов из коллекций и фондов. Это было связано с проверкой Счетной палаты и громкими заявлениями заместителя председателя СП Юрия Болдырева, который призывал к тотальной ревизии и даже привлечению руководства музея чуть ли не к уголовной ответственности. На Дворцовой набережной это связали с тем, что Болдырев в тот момент участвовал в избирательной кампании, претендуя на место губернатора Петербурга. А Эрмитаж впоследствии «трясли» и прокуратура, и УБОП. Но ничего предосудительного не обнаружили. В результате, по словам Михаила Пиотровского, музей лишь бездарно потерял время на бесчисленные проверки и вынужденные оправдания.

И еще один штрих. В книге известного питерского журналиста и писателя Андрея Константинова «Бандитский Петербург» есть эпизод, где умирающий в тюремной больнице вор в законе рассказывает о том, что из Эрмитажа якобы украдено немало, что, мол, что-то предлагали и ему самому для покупки. Андрей Константинов подтвердил «Новой», что такой разговор на самом деле имел место в 1992 году. Только, конечно, проверить достоверность слов преступного авторитета невозможно.

Главный вопрос сегодня, похоже, остается открытым. Если завтра каким-то невероятным образом, с помощью сверхъестественных сил или сверхъестественных усилий Российского государства удастся сделать полную опись всего эрмитажного имущества, всех трех миллионов «единиц хранения», то что? Не грянут ли тогда новые сенсации?