В Пскове, Пушкинских Горах и Михайловском прошел традиционный Всероссийский Пушкинский праздник поэзии. Уже сороковой, что было обозначено римскими цифрами и выглядело так: XL. И в самом деле, праздник получился большой. В нем участвовали и Санкт-Петербургский театр Поколений имени З. Я. Корогодского, и оркестр Президентского полка, и фольклорные ансамбли, и ансамбли старинной музыки, и заслуженные артисты России Олег Погудин и Андрей Макаревич, и представители авторской песни. Концерты для детей дали Юрий Энтин и Андрей Усачев… Ну и, конечно, свои стихи (в Псковском академическом театре им. Пушкина и на михайловской поляне) читали современные «взрослые» поэты — Владимир Костров, Владимир Леонович, Светлана Кекова, Тимур Кибиров, Сергей Гандлевский, Анатолий Кобенков, Олег Хлебников…

Но, пожалуй, любопытнее всего было послушать впервые включенных в программу праздника молодых поэтов — какой все-таки будет русская поэзия ХХI века? Показалось, что все с ней в порядке. Двадцатилетние поэты талантливы, образованны и не поверхностны. Они не ставят перед собой задачу понравиться публике во что бы то ни стало. И тем приятнее было увидеть, как живо слушатели реагировали на их стихи.

Хотим дать возможность и читателям «Новой» познакомиться с представителями нового литературного поколения, выступавшими на Пушкинском празднике.

Андрей Нитченко родился в Сыктывкаре, сейчас живет в Ярославле, лауреат Ильи-премии и премии «Дебют». Сергей Шабуцкий и Алексей Кащеев — москвичи, Алексей — самый молодой из всех, ему всего 19. Остальное скажут за них стихи…

Андрей НИТЧЕНКО

Из выступления на Пушкинском празднике поэзии

Для обыденного сознания сейчас поэзия — роскошь, ее существование вообще под вопросом. Не очевидна ее необходимость. Еще недавно интерес к литературе был как бы компенсацией за отсутствие внешней свободы. Возможно, после очередной перемены в обществе, после исхода литературы из-под опеки нужен долгий период хождения по пустыне. Эта метафора, кстати, не значит, что все закончится Землей обетованной.

Многим из тех, кто до сих пор живет и здравствует в литературе, нравилось ощущать себя в оппозиции, это давало чувство правоты, моральное удовлетворение. Этот стимулятор исчез. Сейчас попытка занять ту же позицию (или скорее представить себя в ней) выглядит несколько анахронично. Есть андеграунд, но я не вижу граунда. Не принимать же за него осколки официоза. Потуги лидеров экс-Вавилона представить себя рыцарями единственного независимого течения оборачиваются тенденциозностью, которая в конечном счете не лучше советской. Они-то, кажется, и рискуют превратиться в новый официоз, уже эстетического, а не идеологического порядка.

Диктат бесформенности и «актуальности» — что это, как не директива молодым, как нужно писать. (Впрочем, бесформенность — не их изобретение.)

Абсурдно говорить, что какая-то форма прогрессивнее другой. Изменение форм и стилей не имеет ничего общего с идеей поступательного движения. Все изменения здесь — пульсация, исхождение и возвращение с вечно устаревающим и обновляемым смыслом. Талант — это способность к обновлению этого смысла, в каких бы формах и установках он ни проявлял себя. Кажется, критерий такого возвращения вечного смысла — единственный неоспоримый при оценке факта литературы.

Еще один пунктик современных рассуждений о поэзии — противостояние традиционалистов и новаторов. И вот что можно здесь сказать. Этот спор, с одной стороны, вечен и неизменен, с другой стороны — поверхностен. Тяготение к тому или другому не может быть критерием состоятельности произведения. Ортодоксальная традиционность так же наивна и однобока, как и постпостпостмодернистский маньеризм или дряхлый столетний авангард, по сути своей ничуть не изменившийся.

Если обществу неинтересна поэзия — это проблема не поэзии, а общества. Это суждение не тянет на аксиому, но для меня это так. Литературоцентризм предыдущих эпох, который, как очевидно, мы утратили, был связан с иной обстановкой. Да и был ли он так безусловен, как нам представляется теперь, когда мы все больше привыкаем вздыхать о нем? Не становится ли это тоской по утраченному раю, которого не существовало в том виде, в каком он теперь представляется?

Поэзия в современной России еще не ушла от ХХ века, от представления о том, что поэзия может представлять всеобщий интерес. В самые лучшие времена поэзия была достоянием немногих и лишь потом переходила к более широким формам бытования. Возможно, утрата поэзией привычных форм связи с читателем (или скорее привычного масштаба этой связи) — не кризис, а дар, возможность собраться, обрести новое самосознание, чувство своей правоты вне зависимости от востребованности или невостребованности, вообще возможность перестать мыслить себя в категориях общественного интереса.

Общественный интерес не так сложно удовлетворить, предоставив некий суррогат, отвечающий расхожим представлениям этой эпохи, года, месяца…

Не нужно сейчас заботиться о ранжире и утверждении антологического круга поэтов. Пусть поэт, изданный мизерным тиражом или вовсе не изданный, станет личным событием для того, к кому попадет в руки.

Андрей НИТЧЕНКО

Е.Н.С.

Как лес погас, как облик поменял.

В нем перед окончаньем листопада

страх пустоты. Как смотрит на меня

осинка в четверть детского обхвата.

— Спаси меня. Последний лист. Возьми.

Скажи меня. Не упрекай в уроне.

Будь временем, будь нами, будь людьми.

Я лист беру. Обожжены ладони.

Как бы больной, лежавший много дней,

лежавший, головы не поднимая,

я возвращаюсь. Мы в сто раз бедней,

мелодии утрат не понимая.

И с удивленьем я смотрю на всех:

как чисто все, как Богу удались мы.

Уже невиданный ложится снег.

Как наша память в следующей жизни.

Запомните этот случай: в мае 2006-го

человека в автобусе не обругали, а дали подарок.

Билетик с надписью от руки: «Приз».

И серебряный карандаш — им и пишу.

Скоро детям станут раздавать конфеты.

Взрослых — просто возить бесплатно.

И небо свернется, как свиток или билетик.

И лев обнимет ягненка.

Вот чем примерно все это должно закончиться.

17 мая 2006

Сергей ШАБУЦКИЙ

Программа «Word», не зная фамилии «Бродский»,

Предлагает на выбор: «Броский», «Юродский», «Уродский».

Я потратил полдня, кликая правой мышкой,

И — странное дело. Оказывается, не слишком

Разошлись мы с программой В оценке поэтов,

Которых в литературе, по мнению «Word'a», нету.

Так, например, промеж садов и фасадов

Затерялся какой-то ас, да еще и адов.

Молодчина «Word»! Программа, а понимает.

Но вот как понять, что ни 9 мая,

Ни 22 мая две тысячи пятого года

(Теперь уже наплевать, по какому стилю:

Две недели туда, сюда — все равно упустили)

Ни один, извините, венец природы

Не вспомнил, что был такой поэт Леонид

Николаич Мартынов? Только программа «Word»,

Не человек — программа! — имя его хранит.

Впрочем, поэт как раз, я думаю, был бы горд.

ШЕКСПИР

Сонет 66

Когда ж я сдохну! До того достало,

Что бабки оседают у жлобов,

Что старики аскают по вокзалам,

Что «православный» значит «бей жидов».

Что побратались мент и бандюган,

Что колесят шестерки в «шестисотых»,

Что в загс приходят по любви к деньгам,

Что лег народ с восторгом под сексотов.

Что делают бестселлер из говна,

Что проходимец лепит монументы,

Что музыкант играет паханам,

Что учит жить быдляк интеллигента.

Другой бы сдох к пятнадцати годам —

А я вам пережить меня не дам.

Алексей КАЩЕЕВ

Я не рыцарь, и конь мой не лошадь.

От веков в долгосрочный кредит

Мне досталась лишь Красная площадь,

Да и там кто-то лишний лежит.

Мое войско сбежало отсюда,

Мой сеньор улетел на Луну,

А вассалы, сражаясь с абсурдом,

Основали дурную страну.

Я один не мечтаю о чуде,

Наблюдая чудесных людей,

Так подайте же, добрые люди,

На билет до Отчизны моей.

Это конец. Поезд медленно мчится.

Сплю и не сплю, вспоминая другое.

Хуже того — это было в провинции,

Хуже того — это было со мною.

Время шаталось, как пьяная женщина,

Падали листья — тогда была осень.

Помню гостиницу, в сколах и трещинах,

В небе сибирском невнятную просинь.

Были: фонтаны (аллюзия к Кушнеру),

Яблоки в парке, река словно море,

Мыло и бритва, буфетчица скучная

(Хуже того — это было со мною).

Были: шатание влево ли — вправо ли,

Пиво с утра, а на завтрак — каша,

Множество чаек, которые плавали,

И воробьев, мои рифмы клевавших.

Стоит уехать из этого города,

Поездом скорым, в вагоне плацкартном,

Сумку сжимая, икая от голода,

Хуже того — не вернуться обратно —

Чайки потонут и небо развалится,

Все воробьи растворятся в асфальте,

Даже буфетчица с мужем расстанется

И с чемоданом уедет в Тольятти.