Все началось 15 августа 1990 года. Я в этот день занималась очень странным для себя делом: искала через «09» склад, куда можно было бы засунуть отхваченную по случаю дефицитную типографскую бумагу. Склад я нашла, бумагу туда направила и узнала, что Виктор Цой утром этого дня разбился где-то на шоссе под Ригой.

Цоя сразу назвали по одному из его альбомов «последним героем», смерть его героя в фильме «Игла» сочли пророческой, а Алексей Учитель слишком поспешно снял о нем фильм «Последний герой». Но, по моему ощущению, Цой был первым (и слишком ранним) из вереницы последних героев 90-х, которым было суждено так в этом странном времени и остаться.

А время было действительно странное: позади — застой, впереди — отстой. Казалось, что многие это предчувствовали и жили слишком быстро, так и не дотянув до отстоя. И по-настоящему последним героем стал Сережа Бодров, немного продливший своей победительной молодостью странное десятилетие и даже на время придавший ему второе дыхание своими фильмами. Его неснятый фильм был назван символично — «Связной», и Бодров действительно мог бы скрепить распавшуюся связь времен. Но судьба под видом ледника Колка в сентябре 2002 года накрыла его съемочную группу в ущелье Кармадон. И эта братская могила поставила точку в странном времени 90-х.

Теперь, оборачиваясь назад, понимаешь, что большинство из них («из нас» в этом контексте писать не имею права) были так называемым поколением. Но тогда было принято сомневаться в смысле и правомочности этого понятия, столь высоко чтимого шестидесятниками и подростками. Мука неполноценности бытия, пережитая в застойной юности, оставила стойкий и очень взрослый иммунитет к любым союзам и сообществам. Важнее общности были различия. За них-то и любили друг друга, но каждый оставался сам по себе, со своими демонами, навязчивыми идеями, страхами, комплексами и обычной скукой несбывшегося, которая убивает не хуже болезни или лобового столкновения.

Избирательность памяти далеко не всегда связана с личными отношениями. Скорее с ощущением пустого места именно в той ячейке мировой матрицы, которая тебе кажется нужной и важной. Вот прошла с аншлагами «9 рота», и стало больно от того, что «Нога» режиссера Никиты Тягунова и автора сценария Надежды Кожушаной вышла в такое странное время, когда ни денег, ни проката не было. Да что там говорить — даже пленку приличную надо было добывать, как ту самую бумагу на журнал.

Я смотрела «Ногу» в заплеванном просмотровом зальчике на «Мосфильме». В основе «Ноги» был не слишком известный рассказ Фолкнера, который заворожил меня своей жутью еще в школе. Кожушаная с ее чисто женским умением обживать любой материал гениально приладила его к Афгану, о котором много знала жуткого от своих друзей, воевавших там. Она сделала мистическую притчу о враждебности чужого — о чужой войне, чужой ненависти и чужой воле. Дебютировавший этим фильмом Иван Охлобыстин недаром в титрах спрятался под псевдонимом Чужой. А Петр Мамонов, чьи «Звуки Му» тогда еще не отзвучали, сыграл афганский синдром в виде зажившего отдельной жизнью обрубка человеческого тела. Я не целиком помню этот фильм, который, говорят, просто исчез. Но ощущение того, что этот режиссер будто для меня кино снимал, осталось. И еще чувство опасности.

Тягунов с Кожушаной ступили на зыбкую почву, где реальность смыкается с потусторонним миром. Поэтому самоубийство режиссера в 92-м году почти не удивило — печать одинокого неблагополучия лежала на всем его облике. Но когда через пять лет красивая, благополучная и счастливая Надя Кожушаная умерла в расцвете лет, только начав писать сценарий о Чечне, стало понятно, что кто-то там наверху не хочет, чтобы эти войны превращались в произведения искусства. Блокбастеры — пожалуйста, если есть деньги. А другое — ни-ни. Рано. Или поздно.

О фильме со странным названием «Дюба-дюба» в 92-м году говорили как о шедевре. В первом глянцевом журнале нашей страны «Империал» Александра Хвана, снявшего к тому моменту полтора фильма, представляли так, как сегодня голливудских звезд. Сюжет фильма еще до всяких Тарантино был абсолютно макулатурным и криминальным: студент ВГИКа пишет авантюрный сценарий, который, вырвавшись из воображения, делает своего автора исполнителем главной роли, погибающим в финале.

Когда убитый Олег Меньшиков с ножом в сердце, уже упакованный в целлофановый мешок, достает гранату и подрывает себя вместе с убийцами, хотелось закричать: кто это придумал? Придумала шикарная парочка здоровенных парней — соль земли русской. Алексей Саморядов был румяным и вальяжно полноватым. Петр Луцик имел косую сажень в плечах и бледное лицо варяжского воина. Наверное, именно они были главной ставкой кино 90-х: одаренные неиссякаемой фантазией, мыслящие яркими кинематографическими образами и пишущие сценарии, которые читаются запоем, как хорошая проза.

Эти сценаристы очень любили зрителей. И не любили, когда их помещали в разряд «Кино не для всех» или «Кино для своих». Если сегодня сравнить их тоже пропавший в никуда фильм, снятый на деньги какого-то канувшего в Лету банка «Гонгофер», с аншлаговыми «Дозорами», сразу же выпрут отсутствие воображения и графоманская беспомощность господина Лукьяненко. Сами авторы, открещивавшиеся от экранизаций своих сценариев («Дети чугунных богов», «Лимита»), больше всего соглашались с экранным воплощением этой бесшабашной и безнадежной «черной сказки» про похищенные глаза и неудавшуюся попытку изгнания из бесовской Москвы «иных». Луцик и Саморядов мечтали сами когда-нибудь начать снимать свои истории. Но в 1994 году на форуме молодого кино в Ялте, где все друг друга весело награждали путевками в ХХI век, Леша Саморядов, перебираясь с одного балкона гостиницы на другой, сорвался вниз. Петя Луцик, за шесть лет не справившийся с тем, что остался один, снял все-таки свой фильм «Окраина» и догнал друга, умерев во сне.

Хотела бы я понять, что случилось в небесных сферах в 97-м году. Хотели, что ли, высшие силы избавить самых хрупких от идиотского морока дефолта? Или они сами чувствовали, что близок переход от странного времени к жесткому, в которое им не вписаться? Но такое мрачное лето было только в том году.

Сначала ушли из жизни две лучшие актрисы поколения: Ирина Метлицкая и Елена Майорова, которые по странному совпадению сыграли в одном фильме — «Макаров» Владимира Хотиненко. Метлицкая была признанной дивой, но кино ей не дало возможности воплотить идеальный образ булгаковской Маргариты, для которого она была рождена. Майорову с ее модельной фигурой и очевидной способностью быть дивой и блистать режиссеры видели исключительно проводницей, буфетчицей, фабричной девчонкой, проституткой или сержантом милиции.

Одна была измучена страшной болезнью, другая сгорела живым факелом, успев сыграть в фильме с названием «Странное время» и влюбленно погулять на «Кинотавре» по сочинским пляжам со своим партнером.

Критик Сережа Добротворский тоже был на том фестивале. Кажется, в первый раз. Он не любил тусоваться, но любил читать лекции и был любим своими студентами. Он был критиком академического склада, но писал видеообзоры в «Коммерсанте». Он сочинял сценарии, пронизанные смертным холодком и галлюциногенной мистикой («Никотин», «Упырь», «Марцефаль»). Его любимыми фильмами были «Чапаев», «Пепел и алмаз» и «На последнем дыхании», где молодые герои нелепо погибают в финале. Свою одинокую смерть на городской скамейке он будто напророчил. Но спекуляции такого рода ему самому, скорее всего, показались бы безвкусными, поэтому не хочется на этом зацикливаться. Однако в теперешнем глянцевом бытии критики ему, на мой взгляд, не было бы места.

Речь, конечно, не о спекуляциях, а о том, что все, как говорит Рената Литвинова, в жизни закрючковано. Странное время, похоже, покидали именно те, кто был создан только для него. И дело тут не в маргинальности существования или вредных привычках. Успешнейшего и в свои 40 лет смотревшегося мальчишкой Сергея Курехина скосила одним взмахом уникальная болезнь. Добрейшего неудачника «с тараканами» критика Лешу Ерохина, пережившего краткий взлет во время перестройки, что-то поманило вниз из окна его квартиры. Теперь они где-то там, в своем застывшем странном времени, на равных. А в нашей матрице остались невосполнимые ячейки. Их, к сожалению, гораздо больше. И каждый по-своему может составить мартиролог 90-х…