Канал СТС стал крайне успешным всего за несколько лет, с тех пор как в конце телесезона 2002 года украинский медиаменеджер Александр Роднянский принял предложение его возглавить. Он уехал с Украины в Россию, продолжая быть совладельцем и гендиректором канала «1+1». Последний информационный повод Роднянский дал, когда в конце января принял участие в конкурсе на сеть из 41 телечастоты, в которой, как и прогнозировалось, победили питерские телевизионщики («Новая» подробно об этом рассказывала в предыдущих номерах).

— Вас так много стало! Такая быстрая экспансия за несколько лет! Крайне успешный СТС, новый «Домашний», купили «Кинотавр», участвуете в конкурсе на 41 частоту в регионах…

— Мы во всех конкурсах принимаем участие.

— …Ходите с «9 ротой» к президенту.

— Я лично не ходил.

— Только ваша команда была. Хорошо. Но вот что меня удивляет. Вы участвуете в конкурсе, значит, у вас есть контент еще для одного канала?

— Мне понравилась мысль о том, чем отличается предприятие от компании. Предприятие заканчивает существование в момент выпуска продукта или потери актуальности услуги, ради предоставления которой было создано. А компания живет всегда: она производит идеи. Мы обречены на развитие. Это тоже мысль человека, гораздо более умного, чем я: «Жизнь — экспансия, остановился — смерть».

У компании есть своя судьба, она не связана с амбициями ее лидеров. Логика развития «СТС-Медиа» — это логика создания и продвижения телебрендов. Мы даже сами не производим программы, сериалы или фильмы. Мы производим каналы: СТС и «Домашний». А множество программ, ставших нашими брендовыми атрибутами, производят для нас наши партнеры, как правило, с нами совместно.

Главное для нас — это апробированное на СТС и «Домашнем» умение отстроить концепции диалога с очень конкретной целевой аудиторией. А делать два канала или 22 — разница абсолютно технологическая, вопрос лишь в том, до какой степени это востребовано рынком и зрителем. И не последнее по значимости — технологические возможности, которые предоставляет сегодняшний день для того, чтобы делать большое количество каналов. В ближайшее время каналов будет сотни, если не тысячи, в разной степени доступности (в России это займет побольше времени, чем у других). Посему мы развиваем эфирные каналы, участвуем в конкурсах. И ничего удивительного не было в том, что мы приняли просто механически участие и в конкурсе на 41 частоту. Мы выходили с концепцией «Домашнего».

— Конкурс был способом расширения сети?

— Да, и несмотря на то что, как утверждают наши коллеги и члены комиссии, мы выступили неплохо, они решили, что в большей степени идее межрегионального вещания соответствует концепция ТРК «Петербург». Я ничего против не имею. Слушайте, мы столько проигрывали и столько выигрывали! Мы же все равно умеем строить сеть, в отличие от победителей. Мы умеем разговаривать с нашими региональными партнерами с уважением, они должны быть с нами по доброй воле, мы ведь не располагаем административным ресурсом…

Посмотрим через два года, будет ли существовать сеть Пятого канала (ТРК «Петербург». — Н.Р.) и что она будет собой представлять. К тому же «Пятый канал» пока не сумел продемонстрировать результатов в Питере, они очень скромные.

— А в связи с перспективой появления громадного числа каналов вы как менеджер на сколько лет вперед выстраиваете стратегию?

— У нас всегда есть пятилетний план в деталях, как у любой серьезной компании. Но сценарии возможного развития обсуждаем на 15—20 лет. Это удовольствие — думать, как повернется информационная или постинформационная эпоха.

— И, наверное, странные ощущения возникают, когда смотришь российский эфир и понимаешь, что в нем присутствует прошлое.

— Это правильное слово — «присутствует». Да, присутствует и прошлое, но есть уже и будущее. Российское ТВ ведь очень разнообразно, конкурентно, даже специфично: эфирное ТВ развито много больше, чем в подавляющем большинстве европейских стран. В Москве, в Екатеринбурге — около 20 эфирных каналов. Есть два музыкальных, два спортивных канала, которые за рубежом обычно кабельные или платные. А по содержанию это сочетание и советской традиции, и новой жизни. Подчас это даже непохожие телеконтиненты, где иногда происходит конвергенция.

— Прежде всего «советскость», конечно, касается политики. Это убивающее закостенение, когда ты понимаешь, что живешь в XXI веке, что у современника на том конце света — тысячи каналов, а у тебя…

— Ну тысячи и на том конце света нет, а у вас, как и у того современника, есть интернет. И если вас не устраивает отечественное ТВ с этой точки зрения, то вы все-таки не изолированы, и это совершенно меняет условия существования. Я помню советские времена с этими чудовищными приемниками, с глушилками. Как утомляло настраиваться то на «Свободу», то на «Голос Америки», чтобы хоть что-то узнать! И все это жужжало, шумело, и голова болела… К тому же, вы знаете, у нас во многом политически стабильная ситуация, период падения интереса к политике. Нельзя сказать, что деловые издания растут в тиражах, а информсайты до такой степени развиваются, что это свидетельство неудовлетворенного спроса миллионов. Я понимаю, вам хотелось бы иметь более объемное информационное телевидение в эфирном доступе. Наверняка этого хочется многим. Но сравнивать с советскими временами невозможно и нечестно.

То, что мы сегодня имеем, я, в 83-м году придя режис-cером на киностудию, и не мечтал иметь. Даже в голову не приходили те возможности реализации в разных жанрах, которые сейчас имеют молодые профессионалы.

— Это падение интереса к политике вам как руководителю неполитического канала ведь очень на руку. Повезло?

— Все-таки я неслучайно пришел на СТС. Во время перестройки был очень активен, делал публицистику, она была востребована, я преуспевал. Поэтому мой переход на ТВ публицистическое, дебатное, каким был украинский канал «1+1» в первые 5—6 лет своего существования, для меня был более чем естественным. Я занимался политически насыщенным ТВ, информационным, я это любил. А потом стал уставать, почувствовал дежа вю, понял, что мы начинаем говорить на волапюке — придуманном языке — с придуманными зрителями. Они делают вид, что нас смотрят, а мы делаем вид, что им что-то интересное рассказываем.

— В Украине почувствовали?

— Да, но это, думаю, универсальный процесс.

— Пресытились политикой?

— Даже не политикой. Я вдруг понял, что жизнь много богаче, а аудиторию могут интересовать другие взгляды на жизнь. Я же кинорежиссер по профессии, меня всегда привлекала возможность волновать людей, рассказывая эмоциональные истории. Неполитическое ТВ в этом смысле, предлагающее абсолютно честный взгляд на мир, показалось мне ужасно любопытным. Я принял решение сделать из СТС — канала не маргинального, но достаточно ограниченного тогда в показателях — универсальный, популярный, современный, модный канал и, что важно, отвечающий по-своему на вызовы сегодняшнего дня.

— И все же вас называли возможным руководителем НТВ после Йордана, все-таки делали эти предложения…

— Мне и до Йордана делали, если честно.

— …Вы сами отказывались или просто не сложилось?

— Сам, я этого не хотел никогда. И многие мои друзья и коллеги, которые старались уговорить меня, не верили (думаю, до сих пор не верят), что мне на самом деле не хотелось.

— Решиться сменить Киселева еще и морально трудно, наверное. Тяжело ведь репутационно?

— Да. А самое главное — какая для меня-то разница? «1+1» уже был украинским НТВ, и потому НТВ мне был неинтересен по-человечески. И, с точки зрения Киева, переход в Москву не является повышением. Многие друзья из Киева так и не поняли, зачем я пришел на СТС. Я работал и, простите, до сих пор совладею влиятельнейшим украинским каналом и вдруг ушел руководить в соседнюю, такую же страну. Зачем? Я люблю начинать, каждый раз проверять себя.

Думаю, следующий телевизионный этап будет связан с конвергенцией нынешнего ТВ, которое многие называют без симпатии развлекательным и мелкобуржуазным. А по мне, ТВ, которым я занимаюсь, — бесконечно полезное, формирующее базовые семейные ценности, на основе которых складывается критическая масса стабильного, рыночного общества. Я не верю в политтехнологические приемы. Первый этап информационного ТВ у нас был политтехнологией в чистом виде. А я не считаю, что ТВ должно быть частью политики.

— Но сейчас-то ТВ — тоже политтехнология, но другая, правда?

— Да та же! Просто позиция другая. Наверное, она более дистиллированная, если хотите.

— Однобокая.

— И была! А что, не была однобокой в 96-м, когда не приглашали Зюганова в эфир?

— Да я же не пытаюсь оправдать 96-й год. А сегодняшнее ТВ в России — это какой год в Украине?

— Они вообще не похожи! Это настолько разные страны! Настолько разное ТВ! Я говорил про украинизацию российского ТВ, когда украинский эфир был брутально однобоким, когда вообще не было пространства для дискуссий. Сегодня украинское ТВ свободнее, но от того оно не стало лучше. Эта оранжевая революция не изменила уровень политиков, он не стал выше. Как они (победившие и проигравшие) были ничтожны (простите, на мой взгляд), так и остались. Но это открытая политическая конкуренция, что принципиально. И медиа не стали лучше. Извечный баланс свободы и ответственности должен быть найден. Да, в ситуации, когда перевешивает так называемая ответственность, хочется больше свободы. Но когда ситуация противоположна, появляется в эфире такое, за что хочется отдать под суд!

— Да в глаз хочется дать!

— Однозначно! Украинское ТВ и общество живут в другой реальности, не похожей на российскую. И чем больше людей в этом убедится, тем лучше для собственного баланса. Революцию сравнивали с 91-м, 93-м годом. Ничего похожего!

— А вам где комфортнее — в Украине или России?

— Мне несопоставимо интереснее в России, намного интереснее заниматься кино, ТВ, бизнесом. Здесь больше друзей, с которыми я говорю на одном языке, тех, кого уважаю, в чьих глазах я хотел бы выглядеть достойно. Но Украина — это дом, и я совершенно небезразличен к проекту «Украина как свободная рыночная страна». Но если вы думаете, что это связано с симпатиями к нынешней власти и антипатиями к предыдущей, то это не так. Я ни разу не говорил, что мои симпатии на стороне оранжевых. Я считал последний этап Кучмы неприемлемым, полагал, что приход к власти нынешнего комсомольского актива приведет к хаосу, к отсутствию внятных экономических позиций. Но чему я рад — так это живому процессу. И молодые люди, прошедшие Майдан, — другие.

— Я думала как-то об успехе СТС, и меня просто осенило, что его главная составляющая — уважение к зрителю. Достаточно уже этого! И потому нет ни пропаганды, ни этого «юмора», всего того, что так чудовищно на других каналах.

— Я всю жизнь хочу заслужить уважение. И это не пустые слова — мне недостаточно успеха. Недостаточно собранных рейтингов или количества зрителей в кинотеатрах.

— При том, что каналы — «мелкобуржуазные».

— Мелкобуржуазные, раз-влекательные… При том, что мы должны быть успешными, а это рейтинг, коммерция. Но никогда в жизни я не поставлю «Аншлаг» и другие программы. Мы очень хотели говорить с аудиторией на человеческом, уважительном языке, искали респектабельные программы и жанры. Первым делом закрыли «Окна». Возьмите такие непохожие программы, как «Жизнь прекрасна» и «Хорошие шутки», со зрителями в студии. Это пространство живого общения, где нет разученных текстов, излишнего пафоса, попыток заставить поверить кому-то или чему-то. Мне всегда хотелось сделать из канала виртуальный мир, где человек может обитать комфортно. А тому, что считалось правилом программирования — требованиям аудитории, я не верю. И не надо ссылаться на то, веришь ты в цифры или нет. Делай хорошо то, что считаешь правильным, адресуй аудитории — и будет успех.

— Но цифры вы все-таки каждый день смотрите.

— Конечно. Бизнес для меня — площадка спортивного соревнования, там определены все правила. В России ведь случилась вещь небезопасная. Когда развалилась кино- и телеиндустрия, получилось, что единственным бурно развивающимся сегментом оставался авторский кинематограф — Александра Сокурова, Киры Муратовой, Алексея Германа. Многомиллионная аудитория была брошена. И сейчас и СТС, и современное кино пытаются вернуть зрителя к разговору. Если не разговаривать с миллионами, то обязательно будут найдены другие адаптанты: либо «ТВ темной стороны луны», либо другое кино. При этом не должно быть снобского подхода: возьмите высокие образцы и дайте смотреть. Все-таки со всех сторон нужно уважать зрителя. Да, не нужно скармливать отходы, но нужно давать хорошо приготовленное блюдо, которое они любят. Извините за такое некорректное к культурным контекстам сопоставление.

— Да, с противоположной стороны это называется «пипл схавает».

— Я не верю в это! И слов этих не люблю.

— Ваш, как я понимаю, друг и коллега Константин Эрнст в рейтинги нынешние не верит. А вы, остальные руководители ТВ, продолжаете. Почему?

— Это не вопрос религии или ритуальных отправлений. Это правило игры, придуманное как инструмент коммерческого позиционирования телеканалов. Это не более чем валюта при расчетах с рекламодателями. А мой друг Константин Эрнст смотрит на это с точки зрения ТВ электорального как на свидетельство прежде всего преимущества того или иного канала. У нас нет с ним противоречий, просто разные углы зрения. Моя позиция — в том, что глаза бы мои этих рейтингов не видели, если бы не нужно было это рекламодателю.

— Вы настолько успешны, рейтинги настолько возросли, что я даже слышала, вас некие люди из телебизнеса просили ограничить промоушн СТС. Это правда?

— Просить могли, но мы же живем в рамках бизнес-показателей. И я никогда не игрался в то, что мы хотим обойти НТВ. Мы настолько по-разному ориентированы…

— Что иногда НТВ обходите.

— Поверьте, это не имеет для нас такого значения. Мы — канал с громадным элементом детского смотрения, с целевой аудиторией, которую мы определяем как аудиторию от 6 до 54 лет. Соревноваться с каналом, чья целевая аудитория — старше 18, смешно. Другое дело, что, когда я пришел на СТС, доля аудитории была 6%, и никто не мог поверить, что мы так быстро достигнем 10%. Сдерживать нас… Может, кто-то болезненно реагирует, но если люди рационально относятся к нашему делу, то понимают, что мы не мешаем основным игрокам, а дополняем и являемся неотъемлемой частью.

— Меня, прямо скажу, одно интервью украинскому изданию потрясло вашей смелостью, где вы о менеджерах — собственниках каналов сказали (и, надо учитывать, в том числе о себе): «Это обслуживающий персонал, поставленный в зависимость от политической инфраструктуры и не имеющий возможности заниматься бизнесом». Говорить, мол, о них как о жрецах — смехотворно. У меня такое ощущение, что из российских менеджеров никто бы не смог под этим подписаться.

— Может быть. Но я всегда говорю то, что считаю нужным. И в России, извините, нет менеджеров-собственников. Я-то им как раз и был, и говорил это, исходя из собственного опыта. А сейчас, что скрывать, я — менеджер с активным интересом в успехе компании, но не более того.

— В том-то и дело! Может, мне ошибочно кажется, но ощущение, что даже менеджеры чувствуют себя мессиями.

— Это для меня неприемлемо. В известном смысле для меня открытием была та сакральная роль ТВ, которая ему придается. Но не всеми. Есть циничная, но очень остроумная фраза Владимира Кулистикова (гендиректор НТВ. — Н.Р.) о том, что телевизор — это бытовой прибор наподобие стиральной машины. Я, может, так бы не сказал, это не только бытовой прибор. Однако это и не учитель жизни, не ментор — это очень враждебная для меня концепция. Сакральную роль ТВ (да еще в условиях его, ТВ, инфраструктурного позиционирования внутри административно-политической системы) не стоит преувеличивать. Влияние на умы огромно, но уже не то, что было.