Не успел фильм «Сволочи» выйти в прокат, как вокруг него разгорелся нешуточный скандал. Да и какие тут шутки, когда в дело вмешивается ФСБ. Накануне премьеры фильма Центр общественных связей (ЦОС) ФСБ опубликовал сообщение, в котором опровергает наличие исторической основы фильма.

«Сволочи» сняты по мотивам одноименного произведения Владимира Кунина (когда-то его «Интердевочка» тоже вызвала бурные дебаты в обществе) и двух глав автобиографического романа «Мика и Альфред». В картине рассказана история подростков, прямо из тюрьмы попадающих в секретный лагерь, сооруженный в горах Алатау под Алма-Атой. Там советские «оливер-твисты», уголовники, рецидивисты, приговоренные, согласно сталинскому указу, к высшей мере, становятся диверсантами, чтобы, подобно штрафникам, «смыть кровью» преступления…

Интернет переполнен полярными мнениями. Было? Не было? Имели ли кинематографисты право на домысел? Не оскорбительно ли кино про детей-камикадзе для памяти ветеранов? Мы обратились за комментарием к режиссеру картины (а также соавтору сценария) Александру АТАНЕСЯНУ.

— Чем книги Кунина привлекли ваше внимание?

— Для начала — внимание продюсеров, потом уже они пригласили меня. Чем может привлечь материал? Качеством драматургии, неординарностью темы и, что особенно важно для меня как режиссера мейнстримовского, а не авторского кино, увлекательностью. Если говорить о сюжете, вы же знаете, самые беспроигрышные в кино две темы: дети и животные. При условии, если существуют они в серьезных обстоятельствах.

— Продлим этот вектор «серьезной» беспроигрышности: дети и смерть, например?

— Вы затрагиваете слишком большую тему. Я вырос на таких фильмах, как «Лурджа Магданы» Чхеидзе и Абуладзе. Там тоже «дети и смерть». Нищие, умирающие дети спасают ослика. И в «Ивановом детстве», и в «Детях подземелья» Короленко — та же тема. Я много в связи со «Сволочами» интервью дал. Всех интересует: «В двух словах — правда или не правда?». Сейчас буду говорить серьезно. «Сволочи» попали ко мне в виде книги, изданной примерно два года назад. С титром: «Все события, описанные в этой книге, являются достоверной историей». Разговариваю с автором, мы с ним давно знакомы, который говорит: «Я лично был в этом лагере». Расцвечивает историю деталями. В частности, растроганно вспоминает, что лет 15 назад решил вместе с женой Ириной посетить памятные места той самой школы диверсантов в Казахстане. Начали восхождение на ту самую гору. Но не рассчитали силы. Не хватило еды, стало холодно. Там и мужики какие-то повстречались, грузившие машины. В одном из них Кунин узнал дядю Пашу (одного из руководителей лагеря), так они встретились…

Как можно было заподозрить 75-летнего уважаемого человека, автора 20 сценариев, примерно стольких же книг в намеренном искажении правды, желании меня мистифицировать? Какие у меня были основания не верить? И вот еду на премьеру в «Октябрь». В пробке слушаю «Эхо Москвы». Заявление пресс-службы ФСБ. И тут же комментарий автора книги Владимира Кунина из Мюнхена: «Да, конечно, все это выдумка. Это возникло из мистического романа «Мика и Альфред». А что, вы отказываете автору в праве на художественный вымысел?».

— А разве в процессе съемок не возникал документальный интерес к этой истории, желание покопаться в архивах?

— Не думаю, что режиссер должен проверять достоверность сценария. Неужели, когда я снимал «Человека-амфибию», надо было исследовать: а существовал ли на самом деле человек-рыба, проводились ли подобные опыты? Не знаю, и вы не знаете, почему Кунин так сказал в интервью после заявления ФСБ. Вы не исключаете, что он был правдив, когда говорил, что был в том лагере? И когда я поверил, что все это правда, и когда он сказал, что все это вымысел, у меня один источник информации — Владимир Кунин. Но обманутым я себя не считаю. Мне понравилась эта история, захотелось ее снять. Теперь для меня уже не имеет значения — правда это или нет.

— Если бы вы изначально знали, что снимаете мистификацию, работали бы иначе?

— Да нет, точно так же. Может, менее уважительно относился бы к литературе. У нас и так был с автором конфликт. Кунин отказался переписать даже слово в книге. Но почти все переписано. Многое из того, что было в книге, не хотел снимать. Убрал сцену, в которой на плацу молодой лейтенант, тренируя старых ветеранов, говорит: «Вот подсогнали калек со всей России…». Я так не могу. Убрал женскую линию. Дети в книге не были персонифицированы. Не было мотива побега, а преступники всегда хотят на свободу. Не было ограбления склада, а я понимаю, что, если собрать вместе 50 голодных детей, они непременно захотят залезть в продсклад. Снимал бы точно так же, может, еще более жестко. Убрал бы немцев из этой истории вовсе, хотя я и так эти линии сократил до минимума. Это не значит, что сейчас хочу свалить ответственность на Кунина. Я отвечаю за то, что снял. Честно говоря, даже благодарен ФСБ. Ведь каждый раз произнесенное слово «Сволочи» работает на интерес к картине. В том числе и за пределами страны. Там тоже зашевелились: «Впервые за 15 лет такое внимание со стороны спецслужб России к кино». К тому же их реакция меня удивила. Я думал, у них много другой работы, поважнее, чем историческая достоверность фильма. В свете серьезных конфликтов, энергетических, террористических, ссоры с английской разведкой. И тут мы: почему? Ответа на этот вопрос у меня нет.

— Работая над картиной, вы понимали, что, продолжая линию «Своих», ломаете стереотипы мифологии Великой Отечественной войны? У вас энкавэдэшники с вполне человеческим обликом обрекают детей на заведомую смерть…

— Слушайте, а «Иваново детство» не меняло мифологию войны? А «В августе 44-го», а «Штрафбат»… Не я открыл эту «дверь», к сожалению. Я не являюсь первопроходцем в пространстве крушения стереотипов, я шел по проторенной дороге. Да, фильм вызывает неоднозначную реакцию. Ну и что? Всегда ли черное — черное? И потом, вы знаете, что и как было в действительности во времена войны? На что был способен режим? Были подобные лагеря или нет?

(В словах режиссера есть доля правды. В годы существования бескрайнего детского ГУЛАГа сотни тысяч детей гнали в Среднюю Азию, некоторых, как сына Каменева, 16-летнего Юрия, расстреливали. Сохранились истории кровавых боев, в которые посылались юнги, бывшие сироты, набранные в Соловки со всей страны. Были созданы клубы юных минеров, разминировавших поля Курской области и Белгородчины. Официальная статистика — 50 тысяч погибших юных защитников страны — заставляет содрогнуться. Сколько же было их на самом деле?

Что же касается подтвержденных документами фактов, то школа, подобная той, что описал Кунин, существовала — «Абверкоманда-203». Военнопленные Евтухович и Горохов в 1943-м учили 13—14-летних ребят из СССР бороться с Красной армией…)

— Я делал историю о судьбе двух мальчишек — Коти и Тяпы, прошедших грязь уголовного мира, чистилище лагеря, расставшихся волею трагического случая в горах, встретившихся через 60 лет. Это «история судьбы», которая всегда меня интересует. Я отработал пять лет с Параджановым. Он всю жизнь занимался Судьбой — человека, семьи, народа.

— Где граница для режиссера между вымыслом и фактом?

— В художественном творчестве эта граница — прерогатива автора. Но, говоря о маркизе де Саде и зная некоторые исторически подтвержденные, но шокирующие факты, граница осязаема — это показывать нельзя. А «Первые на Луне»? Совершенная мистификация. А когда в 38-м весь мир поверил в реальность истории Уэллса?

— Все-таки Уэллс писал о марсианах. А Великая Отечественная… Может, есть темы, которые в силу особых свойств национальной памяти требуют особой осторожности, деликатности…

— Наверное, и даже безусловно — да. Но тем не менее… Если бы не заявление пресс-службы ФСБ, вы бы не пришли ко мне с этими вопросами.

На 90 процентов своей работы в кино я продюсер, лишь на 10 — режиссер. Первый закон шоу-бизнеса: «Не важно, что говорят, лишь бы говорили».

— Вы делали кино зрелищное, монтировали по голливудским лекалам. Но есть для меня в этой зрелищности нечто от гладиаторских боев. Много крови и смерти, крупно показанных умерших детей. Это тоже часть зрелища?

— С точки зрения профессионального подхода во всем мне нравится «9 рота». Одного не хватило. Не видел, как ребята погибли, потому мне не было их жалко в финале. Умом жалко, а слезы не навернулись… Я подумал: «Хорошо, что в уже смонтированных «Сволочах» не сократил страшных планов. Чтобы ребят было пронзительно жалко. Хотелось, чтобы зритель плакал. Других способов вызвать слезы на этом материале я не знал.

— В финале спустя десятилетия герои встречаются на той самой горе. После жесткого фильма он кажется слишком благостным. Но по деталям ясно, что Тяпа становится кем-то вроде «крестного отца». Это так изначально задумывалось?

— Это моя выдумка. У Кунина Тяпа — итальянец, выходит из автобуса на Красной площади с флагом. Собственно, этот эпизод и стал причиной пристального внимания органов. Для этой сцены мы попросили разрешения на съемку. Комендатура Кремля разрешила, МВД тоже, но с припиской — получить разрешение и от службы безопасности, для чего им и послали сценарий. Тогда пресс-служба ФСБ написала письмо на «Мосфильм», в котором выразила озабоченность искажением исторической правды относительно роли НКВД в отношении детских лагерей. Теперь уж не знаю. Если Кунин сегодня говорит правду, значит, их реакция правильная. А если нет… А знаете, что лично меня смущало в этой истории? Почему у детей не было выбора и они соглашались идти в этот лагерь? Я послал ассистентов в доступные архивы. Например, в Библиотеку Ленина — посмотреть, что есть в газетах 30-х — начала 40-х о детской преступности. Они принесли мне ксерокопии центральных газет, где был указ за подписью Калинина. С 35-го года дети-преступники приравнивались к взрослым за совершение особо тяжких преступлений с 14 лет. В 43-м новый указ еще ужесточил положение несовершеннолетних… вплоть до высшей меры наказания. Для меня это было крайне важно. Я сделал эпизод, в котором офицер говорит: «Это все подрасстрельные, даем им выбор. Шанс выжить». Расстрел или смыть кровью позор — нормальная практика военных лет.

— Ваше отошение к амбивалентным персонажам — «воспитателям» диверсантов в исполнении Панина и Краско?

— Вы знаете, сколько офицеров Красной армии было репрессировано? Вот вам и ответ. Это два человека без выбора. Сгнить на каторге или «помочь Родине»? Почему герой Краско и тоскует: «Зря ты меня вытащил, лучше бы я свой срок мотал»…

— Одно дело срок мотать, другое — угощать яблоками ребенка и посылать его на смерть…

— Видите, вы так прочитали фильм. Но в чем сила искусства — ни в одном кадре Краско ничего им не дает. Есть только диалог, когда ему говорят, что он подкармливает детей.

— Почему вышло так, что немцы, существующие всего в одной фразе, — такие хорошие, в отличие от наших, посылающих на смерть детей?

— Фраза такая: «Боже мой, это все дети… Что мы все делаем?». Но какие же немцы хорошие, если они уложили всех пацанов…

— Уложили лишь всех, «подставленных» гэбэшниками, — как отвлекающий маневр, чтобы два главных героя могли подложить взрывчатку.

— Мне так не казалось, что немцы добрые. Мне вообще все время хочется убрать немцев, они мне мешали. Но если вам так увиделось… Могу лишь принести извинение ветеранам. Никак не предполагал делать фашистов человечными. Те, кто говорит об отдельных «добряках» в гитлеровской армии… Я — не из тех людей. Это была хорошо отлаженная машина истребления… Если б вы на это обратили внимание раньше… Два года работы с материалом замыливают восприятие. Что-то мог упустить. К сожалению, пленка прямо из монтажа пошла в печать и прокат. Не поверите, впервые в полном объеме я увидел картину лишь в «Октябре» на премьере…

Справка «Новой»

«Одним из поводов к очередному ужесточению уголовного законодательства в отношении детей стало письмо Ворошилова от 19 марта 1935 года, направленное на имя Сталина, Молотова и Калинина. Девятилетний подросток напал с ножом на сына заместителя прокурора Москвы Кобленца. Ворошилов недоумевал: почему бы «подобных мерзавцев» не расстреливать?

Постановление ЦИК и Совнаркома СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» от 7 апреля 1935 года предусматривало применение к несовершеннолетним всех видов наказания. По сути, постановление отменило запрет на смертную казнь несовершеннолетних. В период 1938—1941 годов различные ведомства значительно реже издавали правоприменительные акты, касающиеся несовершеннолетних, но их содержание становилось все более карательным.