Нацболы
27 и 29 июля в Москве, в Никулинском районном суде, продолжались заседания по делу «14 декабря» — это то самое дело, когда молодые нацболы числом 40 человек, в основном школьники и студенты, 14 декабря 2004 года захватили общественную приемную администрации президента на столичной улице Ильинка, где стали требовать встречи с тем, чья это, собственно, приемная, выкрикивая лозунги типа «Путин, уйди сам!». С тех пор 39 из 40 — по тюрьмам.
На прошедшей неделе перед председательствующим на процессе судьей Алексеем Шихановым образовалась дилемма. Как слушать дело, если 33 из 39 граждан уже две недели сидят в тюрьме без санкции суда, как того требует наш новый УПК? И значит, господин Шиханов должен выпустить их в зал — и только тогда открыть слушания.
Но судья Шиханов верит гособвинительнице Гудим из Мосгорпрокуратуры («бандитский отдел»), уверяющей, что нацболов в связи с «тяжестью преступления» следует держать под стражей безо всяких санкций. А также заковывать в цепи и накладывать запрет на разговоры их с мамами.
Судья принимает решение: пусть сидят — и вызывает свидетельницу Наталью Кузнецову, чтобы она рассказала, как вели себя нацболы 14 декабря. Наталья — сотрудница близлежащего ОВД «Китай-город», и в интересующий суд день сидела в приемной. Наталья оказалась женщиной бесхитростной и так прямо и заявила: погром нацболов смотрела по телевизору, а металлоискатель, который, согласно предъявленному обвинению, они полностью разбили и теперь это главная предъявленная им статья возмещения убытков, — так этот металлоискатель, засвидетельствовала Наталья, починили уже к утру 15 декабря, и работает он до сих пор…
А уж 28-го и попросту случился конфуз. Пятница потому что была — кому хочется работать? Выступила представительница все того же «бандитского отдела»: тут несовершеннолетний Соловьев находится в клетке, значит, к соблюдению его детских прав надо особенно тщательно относиться, поэтому заседание стоит на сегодня прекратить и Соловьева побыстрее отправить обратно в тюрьму на все выходные… Ради него самого. И не подумайте, что это шутка. Судья согласился, и конвой поспешил внести цепи. Несовершеннолетнего Соловьева приковали к его подельникам. ОМОН очистил зал.
Нацболов вернули в камеры на уикенд. Кстати, подчеркнуто строгий. Родственникам нацболов никаких книг, кроме богослужебных — Корана или Библии, передавать им запрещено. Хотя директор ФСИН (Федеральной службы исполнения наказаний) Ю. Калинин, а также главный психолог всех тюрем России М. Дебольский в интервью «Новой газете» посмеялись над таким запретом, сказав, что его быть не может… Но реальность рельефнее схем — запрет на чтение для «политических» в московских тюрьмах действует.
Что общего между лимоновцами и тольяттинской ОПГ?
Ничего, кроме прокуроров: все того же «бандитского отдела» Мосгорпрокуратуры. И тольяттинских, и Соловьева вели и ведут они. Только с принципиально разным знаком. Нацболам — тюрьма, тольяттинским — почет и уважение.
Очевидна суть дифференциации: первые — политические, вторые — уголовники. Дифференциация, понятно, имеет глубокие исторические корни для нашей прокуратуры, так просто не выкорчуешь.
Краткий официальный экскурс для лучшего понимания событий прошедшей недели: «бандитский отдел» МГП зовется так в быту. По-свойски — между адвокатами, родственниками обвиняемых. Официально же эта группа есть Управление по расследованию бандитизма и убийств. Именно тут корпели над газом, пущенным в «Норд-Ост», — и доказали: виноватых нет, правильно газ пустили. Здесь же доводили до развала дело Япончика — и развалили, доказательств не осталось. Кстати, занимался (писал обвинение) этим тот самый следователь Евгений Алимов, что вел дело по Дубровке (власть невиновна) и раздувал дело нацболов (виновны в тяжком преступлении). Куратор же Алимова — заместитель прокурора Москвы старший советник юстиции В. Юдин, чья подпись стоит под нелепым коллективным обвинительным заключением для 39 нацболов, настаивающий на социальной их опасности, требующий изоляции и особых мер вроде цепей.
Так вот, на минувшей неделе сотрудники Главного следственного управления при столичном ГУВД поймали наконец некоего Сергея Мельникова, тольяттинского (уголовное дело № 130964), объявленного в мае прошлого года в федеральный розыск как правая рука человека, считающегося главой группировки, — Онищенко по кличке Хохол (несколько недель назад отпущен из-под стражи сразу после того, как был пойман).
Кто спорит — у всех у нас огромный список претензий к милиции, но на сей раз они выловили-таки рэкетира, проведя успешную спецоперацию в Лотошинском районе Подмосковья… И? Радостные, пошли просить санкцию на арест в прокуратуру, а тот самый В. Юдин отказал им! Не дал санкцию — посчитал, что вымогатель Мельников социально не опасен. 25 июля он опять вместе с нами — с народом. На свободе. Даже без подписки о невыезде. Хочешь — на Красное море, хочешь — на Черное. А можно и в район Бермудского треугольника — там лайнеры навсегда пропадают, не то что Мельников. Вот тебе и дифференциация, воплощенная в реальную действительность.
Этап
Еще есть одно место на земле, кроме Бермуд, где человека теряют. Это место называется этап. Мельникову эти горизонты прокуратура закрыла. Зато Михаилу Ивановичу Трепашкину — адвокату, сидящему за чистую политику, — распахнула.
23 июля тайно, не предупредив адвокатов и семью, персональным спецнарядом из московского СИЗО-50/9 («Капотня») Михаила Ивановича отправили по этапу за Урал. Впереди — минимум шесть недель абсолютной потери несвободного человека в мире. Этап у нас — это бои с заключенным без всяких правил. Полный волюнтаризм конвоя и тех, кто имеет право быть допущенным на этап. Силовиков имею в виду.
Есть все основания полагать, что сегодня адвокату Трепашкину грозит на этапе смертельная опасность. Ведь он даже не должен был там оказаться. Его, осужденного к отбытию наказания в колонии-поселении, не должны были никуда этапировать вовсе. Но кто-то решил так, и смысл решения один — доконать человека этапом.
Трепашкин очень насолил власти. Бывший офицер КГБ и ФСБ, он взбунтовался против своей службы и дал свидетельства, относящиеся ко времени директорства там Путина. Это тот самый Трепашкин, вздумавший обвинить ФСБ в соучастии в подготовке московских терактов 99-го года — взрывов жилых домов, с чего и началась вторая чеченская война (наша газета писала об этом неоднократно). В ответ «родная служба» что только с Трепашкиным не проделала. И пистолет ему подбрасывали, и угрозы на него сыпались, и били его, и пинали, и гранатометы совали, и по тюрьмам с клопами мытарили, возбудив два параллельных уголовных дела.
Наконец, Московский областной суд оправдал Михаила Ивановича по одному из них, за которое к тому времени он уже отсидел два года. Но оставалось еще второе — за него Трепашкин «награжден» колонией-поселением. Вполне мягко. К тому же статья 73-я Уголовно-исполнительного кодекса требует в таких случаях оставлять человека в том регионе, где проживал и был осужден, где его семья. Для Трепашкина это Москва и Подмосковье. И все ждали, что вот-вот к Михаилу Ивановичу можно будет приехать и с ним поговорить.
Но нет — на этап. У Михаила Ивановича — тяжелейшая форма бронхиальной астмы, он всегда с ингалятором, однако его отправляют с небольшим запасом медикаментов куда-то за Урал, и это означает только одно: его не оставили в покое, это опять месть. Сухой остаток: где Трепашкин — неизвестно. В каком вагоне? В каком городе? На каком полустанке? И что там с ним?
Узнав о случившемся, я обратилась к Ю. Калинину, главному российскому тюремщику-распорядителю, и он очень симптоматично сделал вид, что ничего не знает.
— Трепашкин для меня — как все, — ответил Юрий Иванович. — Каждый день тысячу отправляем из Москвы.
— Но его отправили без лекарств! Спешно! Это может совсем плохо кончиться.
— Да они к нам все больные приходят! — парировал Юрий Иванович.
От этих объяснений стало холодно. Очень дурным от них повеяло: господин Калинин сам тут же вспомнил истории о смерти Радуева, Атгиреева… которые «больные к ним приходили».
В чем правоохранительная доктрина сегодняшней России? Судя по событиям, ответ выглядит следующим: все, кто за политику, — тому крышка. Ничего нельзя: ни книг, ни свободы, ни лекарств. Кто криминалитет — им все. Это на самом деле антиправоохранительная доктрина. Это ставка на уголовщину как опору системы.
