8 мая на окраине Красноярска, в канализационном коллекторе у Теплой речки, обнаружены один обугленный труп и сильно обгоревшие фрагменты еще нескольких тел. Процесс идентификации начался только 11 мая. Краевое бюро судмедэкспертизы отдыхало в связи с Днем Победы. Таким образом, пока нет достаточных оснований утверждать, что найдены останки пропавших 16 апреля пятерых детей, которых искали по всей России.

Живя на погосте, всех не оплачешь. В очередь! Впрочем, родителям 12-летнего Саши Лавренова, 11-летних Максима Тауманова и Сафара Алиева, 10-летних Галаша Мамедгасанова и Димы Макарова (все — ученики 3—6-х классов красноярской школы № 50) ничего такого не говорили, органы в эти дни просто прекратили с ними общаться. По телевизору родители узнали, что назначены несколько экспертиз, включая определение ДНК. Оттуда же они услышали, что «исходя из размеров трупа, фрагментов тел и наличия в челюстях молочных зубов обнаруженные останки могут принадлежать не менее чем четырем подросткам в возрасте до 12 лет». Об этом официально заявило следствие.

В колодце, кроме того, найдены: обгоревший баллончик объемом 200 мл, плохо сохранившиеся фрагменты одежды, кожаный ботинок, остатки цепочки из металла белого цвета. От родителей Максима Тауманова известно, что на их сыне был крестик на цепочке.

Звонков в милицию о возможном местонахождении детей поступало со временем все меньше. С вечера 7 мая прорвало. Зафиксирован целый ряд телефонных сообщений, одно — подтвердилось. Заброшенный, неиспользуемый колодец глубиной 4 метра находится посреди свалки в районе химкомбината «Енисей» (предприятия ВПК). До домов на улицах Глинки и Айвазовского, где жили дети, — 500 метров или чуть больше.

Здесь уверены, что тела в колодец подкинули — его раньше неоднократно осматривали, последний раз — за три дня до обнаружения останков. Да и самим детям туда трудно было бы забраться — диаметром он полтора метра, всем им там можно было бы только стоять, прижавшись друг к другу.

Однако, судя по тому, что написано в пресс-релизе краевой прокуратуры, — «признаков насильственной смерти при первоначальном осмотре не обнаружено» — виновных в трагедии в Ленинском районе Красноярска могут и не найти. Ни убийцу (убийц), ни даже какую-нибудь социальную язву нашего общества, которая могла погубить малолетних. Ведь в семьях, в школе — все как будто было благополучно. Родители работали, мальчики учились… Предположения о том, что если б милиция не отвлекалась на обеспечение объединительного референдума 17 апреля, а начала поиски своевременно, могло бы сложиться иначе, — скорее всего, домыслы.

И все же. В СССР человек впервые всерьез вступал в зону риска в 18 лет, отправляясь в армию, где ему, по меньшей мере, были гарантированы унижения и мордобой. В нынешней России пацаны, тем более те из них, кто растет на окраинах, в трущобах индустриальных городов, попадают в неблагоприятные для выживания условия, как только начинают самостоятельно ходить. Список сравнительно новых опасностей слишком обширен. Мальчики Ленинского района входят в жизнь, подрабатывая на бензоколонках, где нюхают бензин и клей, зарабатывают проституцией на «бетонке» — самой известной в Красноярске «панели». Пацаны с улиц Глинки и Айвазовского начали жизнь со сбора металлолома — раньше пионеры несли в школьные дворы панцирные кровати, бескорыстно помогая Фонду мира, сейчас это бизнес, и дети воруют электрокабели, выжигают их, лезут в трансформаторные будки, находящиеся под напряжением. В Ленинском районе — десятки пунктов приема лома.

Правобережные красноярские окраины («гарлемы», «шанхаи», «таракановки») уже не назвать рабочими: заводы, где трудились обитатели бараков, или отпеты, или при смерти. В промзонах вырастают дешевые китайские рынки, а в люмпенских гетто аборигенов все меньше: в халупы красноярских семей, вымирающих от потребления технического спирта и тяжелых наркотиков, вселяются непьющие кавказцы и выходцы из Средней Азии.

8 лет назад на улицах Глинки и Айвазовского в течение нескольких часов умерли десятки людей. Причина одна: все они выпили технический спирт, приобретенный у бабусь-бутлегеров. Выяснилось, что под видом «технаря» те продали яд — метиловый спирт. Оптом эту отраву в Ленинский район поставила 42-летняя завскладом Галина Губина, ее осудили на 5 лет.

Затянувшиеся поминки по погибшим собутыльникам тогда плавно переросли в новые случаи отравления алкогольными суррогатами. Впрочем, трагедиями на улице Глинки общество интересуется все меньше. Оно даже представить себе не может, что творится здесь, на оставленных советским ВПК пустырях и свалках, какое поколение здесь вырастает.

Мертвым детям, а тем более неидентифицированным мертвым детям с улицы Глинки, конечно, не позволено остановить праздник живых. В Красноярске спустя несколько часов после страшной находки наступил День Победы, и говорили на нем, разумеется, не о пяти мальчиках, а о силе русского оружия. И о жертвах советского народа — кто о 20 миллионах, кто о сорока.

Парад на площади Революции принимал военный комиссар Красноярского края. Не так давно этот генерал публично, с трибуны регионального Заксобрания, посоветовал не считать трупы мальчиков, присланные из армии. Это произошло после того, как в течение нескольких месяцев край начал принимать уже второй десяток цинковых гробов. Причем присылали трупы срочников не из Чечни, а из невоюющих частей. И почти все они офицерами были причислены к самоубийцам, что очень похоже на ложь. Каково же было родителям искать попов, которые согласились бы отпеть солдат с сомнительной «историей смерти»?

Цена человеческой жизни в России — величина постоянная. Константа. Она та же, что и 60, и 65 лет назад. Если пропавших с улицы Глинки было бы меньше или они пропали бы не разом, а поочередно, об этом бы вообще не говорили и не писали. В местных газетах из номера в номер печатают истории о смертельно больных детях и публикуют счета для пожертвований — чтобы выжить, этим ребятишкам необходимо дорогостоящее лечение, хирургические операции. А денег нет. Власти искали пропавших детей все три недели, губернатор объявил вознаграждение в 100 тыс. рублей из личных средств за информацию, только силовиков задействовано было более тысячи, мэр Красноярска привлек к поиску все муниципальные организации города; сотни студентов, солдат, служащих прочесывали дачные массивы, пустыри, исхожены были все железнодорожные станции, канализационные колодцы и тепловые сети, детей объявили в федеральный розыск, поднимали вертолет, использовали катер МЧС… В общем, делали все, как надо. Почему? Потому что их было пятеро. Больные дети умирают в одиночку. Их тысячи, но они умирают каждый сам по себе, тихо, и государству до них дела нет. Хотя стоимость лечения этих детей — многих из них — соизмерима с понесенными затратами на поиски. Нечеловеческая арифметика, но куда без нее. С чем еще сравнивать — не с затратами же на содержание депутатов.

В то время, когда милиции сообщили, где лежат обугленные детские скелеты, власти помпезно открывали в центре Красноярска «уникальный, первый в России» памятник детям войны.

Пожалеть сегодняшних пацанов не получается. И они растут — не только в Москве или центре Красноярска, но и в гетто на городских окраинах, на пустырях вокруг разворованных заводов, в обезлюдевшей на сотни верст азиатской России, где поля зарастают бурьяном, как лесом, и где военкоматы набирают сразу на две войны — в Таджикистан и Чечню. А потом они возвращаются в свои деревни и «шанхаи». Если и не в гробах, то пьют так, что от мертвых почти неотличимы, для жизни потеряны.

Виктор Астафьев, рассуждая о плачевном исходе двадцати веков христианства, об усталости, что накопилась в русском человеке, как соль в костях, сказал: «Нас было бы сейчас шестьсот миллионов человек, если б не войны да революции». А в Кремле все ищут национальную идею. Вспоминают Россию, «которую мы потеряли». Россию, может, и не потеряем. Но жить в ней будет некому.

P.S. В среду прокурор края Виктор Гринь сообщил, что при исследовании фрагментов четырех тел, принадлежащих детям до 12 лет, эксперты обнаружили костные останки еще одного человека. Ребенок это или взрослый, будет установлено в ближайшие дни. Таким образом, найдены останки пятерых человек. При их осмотре обнаружены два ключа, один из них подошел к двери квартиры, где живет семья пропавшего Саши Лавренова. По словам прокурора, останки не были найдены раньше потому, что были погребены под пеплом и мусором. До тех пор, пока личности погибших не установлены, а для экспертизы ДНК потребуется месяц-полтора, поиск детей, как заявил прокурор, прекращен не будет.