Пригласил раз Сергей Юрьевич двоих московских приятелей — поэта и режиссера — в гости. Это еще в Ленинграде. Приходят. Наташа (Тенякова) открывает, кричит в глубь квартиры: «Сережа, к тебе!». Гости смешались, званы вроде как на семейный обед… Выходит Юрский в полной растерянности. Заходите, мол, коли пришли, только за хлебом сбегаю… Москвичи топчутся на пороге, молодые еще, перепуганные, ну пригласил маэстро да забыл, а мы, как дураки…

Тенякова первой не выдержала, дверь распахнула — а там такое, ну буквально фламандский натюрморт, только без битой дичи!

Юрский стал знаменитостью очень рано. И, в сущности, не стал ею никогда, как мало кто точно чувствуя предостережение Пастернака, что это некрасиво. Для актера слишком умный, для писателя слишком яркий и внимательный к чужому слову лицедей, Сергей Юрский как бы стеснялся сверкать, как сверкали все его партнеры по ЛБДТ. Он поставил перед собой белый зонт, как делают фотографы, чтобы свет был мягким и рассеянным. Чтобы высветить фон и пригасить себя. И от этого фигура его, смягчив очертания, вобрала в себя жар питерской художественной жизни, внутренний тлеющий жар, который согревал гриппозный город и делал его столь ненавистным для всех начальников.

Театровед Марина Дмитревская сказала однажды, что «Юрский –это наше все». Как Володин, Юрский был брендом Ленинграда, его высоким духом, который в то же время веял, где хотел. Володин был свободен настолько, что избрал для себя роль районного алкаша. Юрский оценил эту свободу, первым начав читать со сцены лирическую, то есть абсолютно личную прозу Володина. «Я понял, что у меня тоже есть хобби. Это хобби — с кем-нибудь выпить». Юрский, литературоцентричный артист, знал, как непрост Володин со своим знаменитым «хобби». Вытворяя драматические чудеса на товстоноговской сцене, он закрывался белым зонтом голого писательского слова, разминая его на эстраде до горячего пластилина, почти до смолы, показывая скульптурность мысли.

Этого не умел и не умеет делать никто в его жанре. Как всякий большой актер, Юрский умеет оборачивать свои недостатки достоинствами. И странную речь, свой неповторимый лающий голос он превратил в настоящий скульптурный инструмент, с помощью которого строит выпуклые литые конструкции слов. Одно время в Питере не было актера, который не пародировал бы Юрского. Но легче легкого пародировать форму. Невозможно спародировать дух. Голос и пластика Юрского — форма его духа. Хотя 99 артистов из ста, владея формой, легко этим обходятся.

Когда я впервые увидела никому не известного Юрского по телевизору, меня пробрал детский озноб чуда. Это был какой-то телеспектакль про робота, по какой-то американской фантастике. Лет сорок пять прошло, а я помню это поразительное лицо, улыбку и голос, от которых буквально исходили плотные, вязкие волны загадки. Словно кукольная и человеческая природа слоилась и переливалась в этом небывалом существе.

Потом мы узнали, что есть в Ленинграде такой Юрский, тридцатилетний актер, блестяще исполняющий роль старого грузина в знаменитой пьесе про Илико и Иллариона. Как ломились мы на его концерты в зале Чайковского! Юрские словесные периоды: Зощенко, Пушкин, Есенин, Пастернак, Володин… Ничего пленительней на эстраде, чем «Граф Нулин», я не слышала до сих пор. Каждая интонация полновесным золотом падала в зал, катилась по дощатой сцене и, точно монета, проваливалась в щели в полу: жаль безумно.

Ну а потом — «Время, вперед!» и великий «Золотой теленок». Продолжая быть актером Товстоногова, Юрский стал актером Швейцера. Инженер Маргулис, Бендер, Импровизатор из «Египетских ночей». Казалось бы, что артист мог сделать сверх того, что делал он на сцене БДТ? Мог. Там Товстоногов создавал роль, как Бог создавал Адама в «Божественной комедии» Штока, где Юрский бесподобно смешно играл со своей первой женой Зинаидой Шарко.

У Швейцера Юрский своим лающим голосом заговорил как бы от себя. Обреченный и гениальный Бендер, неистовый и гениальный Импровизатор — роли, почти свободные от лицедейской формы, дух, богатый настолько, что не может выразить себя полностью.

Мир Юрского все время требует новых каналов выражения. Конечно, это литература, куда ж без нее мыслящему человеку. Конечно, это режиссерские опыты, куда ж без них мыслящему актеру.

И все же венцом душевного труда Сергея Юрского, именно не актерской судьбы, а души, кристаллом ее перенасыщенного раствора, я вижу моноспектакль «Евгений Онегин». Юрский не читает. Не играет. Не декламирует. Не имитирует. Он сливается с Пушкиным, он выступает Импровизатором и Соавтором, создателем мира. В этой уникальной работе артист и писатель Сергей Юрский сделал свое самое великое открытие. Он препарировал слово, вывел его на клеточный уровень и вычленил из его состава ген бессмертия.

Дорогой Сергей Юрьевич! «Новая газета» поздравляет Вас с днем рождения, благодарит за честь, которую Вы оказали нам своим сотрудничеством, и уклоняется от юбилейных торжеств, поскольку это не Ваш жанр, как, например, Пушкина или того же Володина.