…Он мог набрать — и регулярно набирал — 30 и более очков за матч. А мог после двух-трех промахов, но чаще из-за недипломатичных реплик в свой адрес со стороны партнеров просто отойти в угол площадки и стоять там, надувшись и что-то бормоча себе под нос. Тренеры с ума сходили, вынуждены были забывать о команде и бежать к нему, уговаривать: только бы парень снова вошел в игру. Или просто менять. На трибунах все это вызывало смех. Действительно — смешно. Тем более что в насупившемся «мальчике» росту было то ли 2 метра 37 сантиметров, то ли 2,40, то ли все 2,45. В любом случае Александр Сизоненко был (и остается) самым высоким баскетболистом в истории баскетбола.
Досье «Новой»
Сизоненко Александр, родился 20 июля 1959 года в дер. Запорожье Херсонской обл. Украинской ССР. В 14 лет был 2 метра 16 сантиметров. В 1976–1978 годах — центровой одной из лучших команд страны — ленинградского «Спартака». Затем играл за «Строитель» (Куйбышев), с которым прошел путь от первой лиги до крепкого середняка высшей лиги чемпионата СССР. Кандидат в сборную СССР. Сизоненко был самым высоким игроком за всю историю баскетбола — 2 метра 37 сантиметров. Личные рекорды в одном матче — 39 очков, 15 блок-шотов (накрываний бросков соперников), 5 перехватов, 12 подборов на своем щите. Сейчас, по непроверенным данным, рост — 2 м 45 см. Пенсионер-инвалид, надомник. Живет в Санкт-Петербурге. Разведен. Сыну Саше 10 лет.
— Ты-то сам знал, какой у тебя рост?
— Понятия не имел и не имею. Да и не волновало меня это. Большой — и большой. Для баскетбола нормально.
— Но в протокол матча что-то же нужно было вносить…
— От фонаря, по-моему, записывали. Берут, скажем, рост Сабаса (Арвидас Сабонис — великий советский, литовский баскетболист. — И.Ф.), меряют мою башку, складывают то, что получилось, и проставляют искомую цифру. Конечно, весьма приблизительную.
— Сабас рассказывал мне, что жутко переживал, когда вдруг за год-два, еще в школе, вытянулся до 2,13. Даже на улицу лишний раз выйти стеснялся. А ты ощущал неудобства в связи с ростом?
— Не-а, никогда. Наоборот, ко мне все окружающие бережно относились. Никаких там «дядь, достань воробышка» или «жирафа» ни от кого не слышал. Дома от всех обязанностей освобождали: родители ведь понимали, что из-за неуклюжести только бед натворю. Учителя щадили, старались лишний раз к доске не вызывать. Но я этим не пользовался, все предметы осваивал наравне с другими. Педагогика меня привлекала, поэтому после 8-го класса пошел в педучилище. Жаль, что не сложилось, не стал преподавателем младших классов…
— А как баскетболом «заболел»?
— Еще в своей деревне с громким названием Запорожье, в Херсонской области. Школьный учитель пристрастил: дескать, с таким-то ростом — прямая дорога в баскетбол. И, помню, постоянно заставлял бросать по кольцу. Говорил, что пригодится. Что называется, руку мне ставил. И ведь действительно пригодилось. Когда оказался в классных командах, не только рост использовал — бросок у меня был хороший, рука хорошая. Так что с ростом проблемы возникали только вне площадки. Но не в этическом плане, а в бытовом.
— Что ты имеешь в виду?
— В юности мне делали две операции на мозге, две трепанации черепа. Тогда врачи сказали, что мне осталось лет 15—20 жить. С гипофизом у меня с детства что-то не в порядке, отсюда и расту — до сих пор, между прочим, расту. А вот фиг вам — уже 30 лет прошло, причем чувствую себя физически даже лучше, чем раньше. Единственное, что огорчает и раздражает: ходить трудно. Масса большая, а ноги уже не те — не держат. Ведь не тренируюсь почти 20 лет. Поэтому с сыном гуляем реже, чем хотелось бы… У него врожденный порок сердца, тоже резких движений должен избегать. Вот и идем себе потихоньку… Вынесем табуретки во двор, сидим вдвоем, а я рассказываю, рассказываю…
— Есть чем гордиться?
— По-моему, есть… В Новой Каховке меня подметили тренеры николаевского «Судостроителя»: была такая командочка, выступала в классе «Б» всесоюзного первенства. Но там я только месяца 3—4 побыл, как слух обо мне, что называется, «пошел по всей Руси великой». Первым, конечно, прознал легендарный Петрович — Владимир Петрович Кондрашин из питерского «Спартака». Определил меня в знаменитый на всю страну ленинградский спортинтернат и сразу в основной состав ввел.
— Но ведь в «Спартаке» были такие классные центровые, как Леонид Иванов, Михаил Силантьев, а в первую очередь — фантастический Шура Белов…
— Да, Белова я застал. Это был любимец города, да всей страны, наверное. Им нельзя было не восхищаться. Нет, я ему никакой не конкурент был, несмотря на разницу в росте: в нем-то всего 2 метра было. Но уровень игры у нас — смешно сравнивать. Это был ас. Но никаких звездных замашек. Со мной возился, как с дитем, буквально на пальцах все объяснял. И Петрович, конечно. Это благодаря им я что-то собой стал представлять как игрок. И тут — трагедия. Знаете, да?
— Конечно. Дикий, редчайший недуг — «панцирная сетка» на сердце — в 28 лет вырвал Александра Белова из жизни…
— Вот-вот, только по моей судьбе эта нелепая смерть ударила вдвойне. Потерял главного партнера, старшего друга, наставника… А медики после этого установили жесточайший контроль за состоянием спортсменов. Из-за проклятого гипофиза врачи мне строго-настрого запретили играть. И Кондрашин сам посоветовал мне от греха подальше уехать в провинцию — там было проще. Порекомендовал меня своему старому другу и коллеге, единомышленнику Генриху Приматову, в Куйбышев. Вот в тамошнем «Строителе» я сразу стал первым номером, вошел в число лучших центровых страны, был кандидатом в сборную. Три года в «Спартаке» и восемь лет в «Строителе» — вот и весь, по сути, мой стаж в большом баскетболе.
— Но не рановато ли ты все же ушел из спорта?
— Да, играл удачно. Действительно, «норму», очков 30 за матч, почти всегда набирал. И в защите пахал, будь здоров. А знаете, как я однажды самому Сабасу 42 очка «привез»? Причем в Каунасе? Мне так аплодировали, как ни до, ни после в жизни. Литовцы! В общем, даже «папа» Гомельский, Александр Яковлевич, ко мне присматриваться начал, на базу сборной в Новогорск пригласил, пообещал, что через пару-тройку лет сделает из меня лучшего центрового Союза. Я не поверил. Дурак. У Гомельского выбор «пятых номеров» (самых высоких игроков) большой тогда был: Сабас, Тканя (Ткаченко), Белый (Белостенный), еще Коля Дерюгин… Вот эти четверо в 1982-м чемпионами мира и стали. А я постеснялся лишний раз о себе напомнить, думал, что рано мне еще, что мое время еще придет. Глядишь, понастырнее бы оказался, все по-другому и сложилось…
А что рано — так не я ушел, меня «ушли». И опять сыграла роль смерть дорогого и близкого мне человека. Умер Приматов. Меня тут же стали из команды выпихивать. Специально врачей на меня натравили, которые прицепились к моим старым болячкам и запретили играть. Меня сразу с зарплаты сняли. А я ведь 250 рэ в Куйбышеве получал — неплохие по тем временам деньги. Спасибо Кондрашину — ленинградский интернат по старой памяти доплачивал, и в Спорткомитете СССР как кандидату в сборную рублей 100–120 набегало, жить можно было, даже скопил кое-что. Ведь основные траты — только на одежду. На меня ничего не купишь. Приходилось на заказ шить, а это недешево. Вот, смотрите, эти брюки сшил еще в Николаеве, где последние два года отыграл, — в 1988-м. На ладан дышат, но ношу. Другие штаны мне не по карману. Так вот, вместо зарплаты выдали мне книжку инвалида 2-й группы. В сердцах даже порвал ее. Потом восстановил, а то сегодня вообще бы без гроша сидел.
— И как же ты выкарабкался?
— Жена Светлана спасла. Мы в 1987-м поженились, через пять лет продали мою квартиру в Самаре и вернулись в Санкт-Петербург. И опять злая шутка судьбы. Вбухали мы деньги в строительство жилья (до этого с помощью питерских спортивных властей получили две неплохие комнаты в коммуналке, где и сейчас живу), а фирма пирамидой оказалась — исчезла. Остатки сбережений съел дефолт. Светка не выдержала — ушла. Я опять болеть много стал… Но я зла не держу: до поры до времени Света была мне всем — опорой, тылом, другом. А чем я мог ей ответить? Когда-то говорили, что у меня внешность привлекательная, сложен был, несмотря на огромный рост, гармонично, лишнего веса себе не позволял. А болезни меня подкосили: запустил себя, попивал даже, хотя мне это категорически противопоказано. Вот она и ушла. Но сына не забрала. Летом он постоянно со мной, пока учебный год, по выходным ко мне приходит.
— На что же ты существуешь?
— Все удивляются. Да и я сам не понимаю. Пенсия по инвалидности — 930, пособие от городского спорткомитета — 400, бывают единоразовые выплаты от администрации Санкт-Петербурга и баскетбольного клуба «Спартак». Друзья помогают. И с одеждой, и с мебелью — по спецзаказу кровать мне сделали, шкафы, вешалки, антресоли, табуретки прочные. Дарят кое-что, компьютер, скажем, от которого Саньку не оторвать. Да ничего, я привык. Хотя вот американцы вдруг обо мне вспоминают, там ведь таких больших парней ценят, любят, уважают… Так вот, иногда приезжают, снимают для ТВ, интервью берут. И каждый раз в ужасе за головы хватаются: ну не врубаются они, как это баскетболист-центровой, достаточно хорошего уровня, известный, а живет в таких условиях. Ладно, не привык я плакаться. Если бы не болячки мои, вообще ничего не страшно. А так — проблема с гипофизом никуда не делась, лечить надо. Но лекарства жутко дорогие, у меня таких денег нет. На операцию — тем более…
— А что там за история с продажей твоего тела?
— Дикость и гадость. Есть такой герр Гюнтер Хаген — создатель и организатор скандальной выставки «Тела мира». Вызвал меня в Германию, вроде бы на лечение. И действительно, здорово меня там на халяву подлечили. Только ему не мое здоровье было нужно, а труп. В качестве музейного экспоната. В смысле, когда я умру, он мои останки себе забирает. А пока выплачивает мне единовременно 25 тысяч марок. Я ему сказал, прямо при всех, на банкете, что я человек верующий и негоже мне такими вещами заниматься. В общем, интеллигентно послал его. А он загорелся, не отстает: приезжает специально, с новым предложением: 40 тысяч единовременно и 400 марок в виде пенсии ежемесячно. Заманчиво, да? Это в 2001-м было. А в прошлом году дошли до 100 тысяч. Причем уже евро. Только я чучелом никогда не буду, ни за какие деньги. В конце концов, руки-ноги на месте, голова варит, да и мир не без добрых людей. В Питере, искренне говорю, меня не забывают и, чем могут, помогают. Всем спасибо!
