Москва — Тайшет
Ну не за романтикой же я поехала на БАМ! Какая романтика, если нищие люди, ветхие жилища и тридцатиградусный мороз?
Нет, мне было интересно другое…
Что я знала о БАМе? Ну что это была самая грандиозная стройка за всю историю России. И самая дорогостоящая. И назвали стройку «дорогой в будущее». И что был там большой энтузиазм. И — герои-комсомольцы (а я как раз в комсомольском возрасте). И прошло с тех пор 30 лет.
И что много там было абсурда, слышала, и что денег там закопали много. А еще — заселили в дикие места кучу людей. Этакая сборная комсомольская солянка со всего Союза. Кто мог — смылся на «большую землю». Кто остался — у тех вообще никаких надежд. Людей завербовали, воодушевили и бросили.
А стройку назвали «дорогой в никуда».
В прошлом году здесь бурно отмечали 30-летие начала стройки и 20-летие закладки «золотого звена». АО «РЖД» возило сюда столичных журналистов. Привезли на самолете, два дня обильно кормили, поили и говорили о «легендарной стройке», «героическом труде комсомольцев-добровольцев» и «зарытой здесь таблице Менделеева», а потом отвезли назад. «А БАМ-то вы видели?» — «Ага. Один раз вывезли на какие-то рельсы — сфотографироваться».
В это самое время проходила месячная голодовка бамовцев…
Тайшет
От Тайшета на восток железная дорога раздваивается: северная — это БАМ, южная — Транссиб. Именно сюда в 1974 году из Москвы прибыл первый комсомольский поезд. В поезде сидел Всесоюзный ударный комсомольский отряд имени 17-го съезда ВЛКСМ. На 17-м съезде комсомольцы поклялись перед самим Брежневым. Говорят, у него на глазах выступили слезы.
В Тайшете комсомольцы разделились на две части. Первая отправилась в Усть-Кут (от Тайшета до Усть-Кута рельсы еще раньше проложили зэки), вторая — в Тынду. И стали строить дорогу навстречу друг другу.
Этот первый отряд, если верить «Правде», провожала вся страна. С первого же дня БАМ стали превращать в легенду. Что-то вроде: «миллионы людей ждали от этих простых парней чуда». Миллионам людей советская печать годами докладывала о каждом проложенном километре БАМа. Случился бамовский бум: поэты складывали стихи, композиторы сочиняли музыку, режиссеры ставили спектакли, эстрадные звезды пели песни — все о БАМе.
На тайшетском вокзале я подхожу к первому встречному лет пятидесяти и спрашиваю, строил ли он БАМ. Строил.
— Ну и как? Что думаете теперь?
— Неэкономично строили. Нельзя было только о войне думать.
— Жалеете?
— Нет, я вовремя уехал. А ты туда? Завидую. Я бы с удовольствием. Двадцать лет не был.
— Там же разваливается все — какое удовольствие?
— Ну и что. Места-то родные. Весело там было…
Я не поняла. Какая радость — увидеть, что труд твой оказался бессмысленным?
Зачем строили БАМ?
Идея «второго Транссиба» появилась еще в конце XIX века. В начале ХХ в Иркутске собрались промышленники и купцы — обсуждали северную дорогу. Их интересовали многочисленные золотые прииски в бассейне Лены.
До революции дорогу строить так и не начали — видимо, экономически было невыгодно, несмотря на золото. Но что не под силу было расчетливым купцам, оказалось возможно при Советах — труд заключенных «БАМлага» (второго, кстати, в стране по численности) стоил недорого. В 30-е (тогда и появилось слово БАМ) зэки построили между Транссибом и будущим БАМом две соединительные ветки Бам — Тында и Известковая — Ургал, а также соединили Комсомольск с Тихим океаном, после войны построили участок Тайшет — Лена (город Усть-Кут). Потом о дороге забыли на двадцать с лишним лет.
В комсомольские 70-е экономикой уже не пахло — это была чистая идеология. Требовалась новая «стройка века», новая легенда. Обошлась эта идеология слишком дорого. Официально потребность в дороге объясняли тем, что нужно разгрузить Транссиб и осваивать зарытую в здешних местах таблицу Менделеева. Неофициально — все об этом знали — дорога нужна была военным якобы на случай войны с Китаем: если Транссиб захватят, будет запасной путь. Ну и столько майоров станут полковниками, а полковников — генералами…
Тракт-Ужет
В 60 километрах от Тайшета, в деревне Тракт-Ужет, живут всего 39 человек. Среди них — один из самых известных героев БАМа Виктор Иванович Лакомов. Он пришел на БАМ уже со Звездой.
Мне было неудобно ехать к нему. Я подозревала, что не за свежим воздухом он с женой сбежал из тайшетской квартиры в деревню. Достали мужика.
Говорили, разводит кроликов. Ни кроликов, ни свиней я не застала. Извели — тяжело. Остались индюки, куры и овечки.
Лакомов — нормальный мужик. А его сделали героем. И потом воспевали его скромность. А он не герой, потому и скромный.
Всю жизнь ему мешала эта Звезда. В бригаде их было 15, и все работали одинаково. А Звезду дали только ему — бригадиру. Вот ему и неудобно.
Раз герой — выбрали депутатом Верховного Совета РСФСР. Приходилось ездить то на пленум, то на съезд. А ему хотелось заниматься своим делом — рельсы класть.
Дошел до границы Иркутской области и Бурятии, отказался идти дальше. Его аж сам замминистра уговаривал, вторую Звезду обещал. «Мне и одной хватит», — ответил. Они опять: скромный! А он о будущем думал, осесть решил. «Сколько можно в вагончиках жить?». И еще он говорит: «Слава надоела».
Поселился вместе с бригадой в Братске. А потом по семейным обстоятельствам — внуки остались одни — попал в Тайшет. И устроился простым рабочим. Это тоже воспели.
— А кем я должен был? Не буду же я бригадира смещать. Я внуков приехал растить — не другое чего!
Всю жизнь его доставали журналисты. Не могу сказать, что он мне обрадовался. Но мне нужно было услышать нормальное, простое объяснение БАМа. Штампов я наслушаюсь дальше.
— Зачем ты туда едешь? Юбилеи прошли.
— Понять хочу. И люди голодают.
— Знаю. Ребят жалко, но они сами виноваты. Да, государство пригласило их на стройку. Они вербовались на три года, им нравилось — оставались дальше. Но за них никто не отвечал, никто не говорил, что здесь можно будет жить постоянно, поселки изначально назывались временными. Они сами остались и привыкли, а теперь плачут, что их забыли.
— Они считают, что государство им должно.
— Но того государства, что их приглашало, уже нет. С 85-го всем было ясно, что освоения не будет. Люди сами должны были думать о своем будущем. Рассчитывать на государство? Но мы же привыкли: государство — это одни слова.
— Есть на него обида?
— Нет, есть неудовлетворенность — что не работает все. Но обижаться на такое государство и в такое время я бы не стал. Всё развалилось и все воруют.
— Не жалеете?
— Мы свое дело делали. Не наша вина — тех, кто строил, а ваших коллег — что раздули до небес.
Усть-Кут — Магистральный
В 70-е город Усть-Кут окрестили «воротами БАМа», вычеркнув из памяти участок Тайшет — Лена, построенный зэками.
Сразу после Усть-Кута — первое препятствие, вставшее на пути комсомольцев, — Лена. Это совсем верховья, но она уже широкая.
…Напротив сидит женщина. Женщина едет по БАМу. Из одного конца в другой.
— Еду отдохнуть — у сестры сын погиб. Убили, кажется.
— На похоронах отдохнуть?
— У меня сын алкоголик. От него жена сбежала. Двоих детей оставила: один пацан во втором, другой — в четвертом классе. У дочери — трехлетняя. Никто не работает. Пенсия 2800. 700 за общагу, 2100 на жизнь, на шестерых. Пацаны батон просят — нет, говорю. Маргарин просят — дура, сама приучила. Просят, твари, сил нет. Дочку на Байкал не пустила. Она каждый день орет: лучше на Байкале с моим наркоманом, чем здесь с алкоголиком. Он бьет, вещи на улицу тащит. Пока езжу, последнее вынесет, сволочь!
— А на что же вы едете?
— Косы. Три раза резала, выкинуть жалко было — хранила. А сейчас посоветовали: отнесла в драмтеатр. Два с половиной килограмма — две пятьсот дали. Рубль за грамм. У меня густые, тяжелые. Были, да. У меня все было. А теперь ничего. Ненавижу их.
— Кого?
— Детей, внуков.
— Так останьтесь у сестры.
— Не могу. Надо вернуться. Внучка там. Поет она. Может, в три года все поют, не знаю. Но больно хорошо поет…
Магистральный
Здесь я знакомлюсь с балками и сборно-щитовыми домами (в народе — «сборно-щелевые», на вид — обычные бараки). Есть и каменные дома, но они в меньшинстве, и живут в них в основном не те, кто БАМ строил, а те, кто на БАМе теперь работает, — железнодорожники. Это логично. Строители предполагаются только в то время, когда идет стройка, поэтому им дают не капитальное жилье, а временное. Стройка закончилась — строители остались, времянки стали вечными. Такова природа человека — он пускает корни. Ее — природу человеческую — государство не учло.
Магистральный — один из первых бамовских поселков. Здесь очень много первопроходцев. Они рассказывают мне, как в первую зиму мороз был до 60 градусов: они жили в палатках, и к утру волосы покрывались инеем. Рассказывают, как прорубали тайгу, как выходили на вековые сосны с пилами «Дружба» («Древняя земля очнулась от векового сна», — писала газета «Правда»). Лексика у первопроходцев военная, потому что шла настоящая война с природой.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите donate@novayagazeta.ru или звоните:
+7 (929) 612-03-68
Рассказывают, как валили ценнейший лес и тут же жгли его, потому что некогда было с ним возиться, надо было сдавать участки к разным красным датам, перевыполнять план. Партия сказала — надо. «Столько леса пропало», — вздыхает почти каждый. Японцы, говорят, умоляли наших властителей продать им весь вырубаемый лес, вплоть до щепки обещали подобрать. Не дали.
Каждый комсомолец-первопроходец называет себя романтиком и отрицает какой-либо расчет. В моей голове романтика с варварским уничтожением природы не укладывается. Они же еще и поэтизировали свою войну с природой. Что-то вроде того: «Пахнет жженым соляром, но запах смолы не сдается». И не жалко было?
Времена поменялись, и на смену комсомольцам пришли дельцы. В окрестных лесах кипит работа, составы кругляка идут и идут в Китай. По поселку на иномарках разъезжают молодые ребята с редчайшими в здешних местах мобильными телефонами. Ребята преимущественно нездешние. Старые комсомольцы нанимаются к ним в лесорубы, а кто уже совсем стар и не может, но имеет неспившихся детей — благословляет туда детей своих.
Идет и идет по БАМу в Китай недобитый в комсомольскую войну кругляк. На мой вопрос: «Легальный?» — все смущенно улыбаются. «Говорят, закон там, — взмах рукой в западную сторону, — приняли о лесе. Так пока он до Сибири дойдет…». Интонация лукавая.
Комсомольцы приняли дельцов как родных. Фраза типа «Сын работает на кране, грузит дрова для китайцев, на жизнь зарабатывает — ему троих детей кормить надо» — это не оправдание, это фраза гордых родителей.
Раньше жгли, теперь воруют — а так ли поменялись времена?
Венчает дружбу отцов и детей свежепостроенная церковь, в которой замаливают грехи и комсомольцы, и дельцы. Построена она явно не на бюджетные деньги дотационного региона, а на спонсорские — что из лесу.
А объясняет все так сильно поразивший меня сначала бамовский герой — комиссар Иркутского ударного отряда Иван Палыч Кисилев. Прибыл сюда 30 лет назад. Женился, родил детей, пустил корни.
30 лет Иван Палыч Кисилев носит бороду в честь Фиделя Кастро. Последний сказал: «Пока не будет мировой революции — не сбрею». Иван Палыч Кисилев сказал: «Пока БАМ не построю — не сбрею». Оба пока бородатые.
Иван Палыч Кисилев считает, что застой у нас сейчас, а не при Брежневе был, и ненавидит Ельцина за «дорогу в никуда».
Все у него дома деревянное, самодельное. От унитаза до мебели, от стен до потолков. На стенах — красные знамена, коммунистические портреты, вымпелы, распятый Христос и иллюстрация к роману Достоевского «Идиот». Несовместимости одного с другим он не чувствует. Потому что не вникает в суть. Ему важна только внешняя форма. Тогда была мода на комсомольские стройки, теперь — на Христа. Нет разницы — он следует за модой. Лишь внешне. Следует бородой, картинками.
Потом я еду по БАМу дальше, вижу много поселков, и все они повторяют Магистральный. И повторяются речи.
— Вы когда приехали? — спрашиваю любого.
— О, мы здесь с самых палаток. Были такие морозы — под 60…
— Волосы к утру примерзали? — перебиваю.
— Да! — радостно подтверждают.
Палатки, мороз, волосы… Я слышала это на протяжении всего пути. И под конец усомнилась: было ли? Воспоминания какие-то неживые. Они им не принадлежат. Будто помнят не то, что было, а то, как об этом писали газеты. Повторяют друг друга. Собственную память вытеснили штампы.
В общем — заложники легенды.
Легенда говорила о красивых поселках и особенных людях. И они повторяют: здесь красивые дома и хорошие люди. Советские типовые дома, на мой взгляд, крайне убоги, тем более на фоне сибирской природы (что уж говорить о бараках). А «хорошие», «особенные» люди воруют и не стесняются. «Люди тогда чище были, за романтикой ехали, даже не знали, сколько будут зарабатывать», — повторяют бамовцы. Что же они — переродились?
Винить зэков — в голову не придет. Не за что. Они подневольны. Можно ли винить комсомольцев? Вроде приехали сюда по доброй воле. А осознавать происходящее отказались, просто выполняли инструкции, не брали на себя ответственность. Добровольные невольники.
Магистральный — Северобайкальск
Кроме бесчисленных составов с кругляком, по БАМу ходят редкие пассажирские. Но самый надежный транспорт — бичевоз. Это электровоз и один, реже — два вагона. Бичевоз останавливается у некоторых столбов, но не на каждой станции (на некоторых даже бичевозам делать нечего) — высаживает или забирает обходчиков и путейцев.
Мой первый бичевоз был вечерний. Люди возвращались с работы, многие уже пьяные. Я забилась в угол и уткнулась в книжку. Не помогло. Один подошел:
— Я каждый день езжу — тебя ни разу не видел. Ты кто?
— Журналист.
— Журналисты такие не бывают. Ты террористка, у тебя пояс.
Огляделась: все притихли, смотрят на меня, сочувствуют ему. Пьяные почти все.
Я медленно расстегиваю куртку, задираю свитер и громко объявляю:
— Внимание! Включаю!
Заржали, успокоились. Три часа ехали как старые друзья.
Северобайкальск — Новый Уоян
После «террористического» эксперимента я предпочитала ездить в электровозе. Здесь доверия было больше — за всю дорогу ни один машинист даже не спросил документов.
Ехать в кабине машиниста интересно — видно все впереди. Правда, шумно, тарахтит все: на БАМе стыки через каждые 12 метров, на других железных дорогах — через 800. Дорога петляет между гор, скорость 40–50 км в час (максимум 80 — но это очень-очень редко) против 100–120 на других дорогах. На некоторые подъемы грузовые составы толкают двумя-тремя электровозами. Кроме того, дорога одноколейная. Не понимаю, как БАМ (пусть он и короче) может конкурировать с Транссибом.
Машинист зарабатывает много — 25 тысяч рублей. Помощник машиниста — 19—20. Это круто по общероссийским меркам, только вот машинистов да их помошников уж слишком ничтожный процент на все бамовское население.
…Когда я попала в кабину машиниста первый раз, он только что вступил во владение электровозом и листал какой-то служебный журнал. Показал последнюю запись предыдущего машиниста: «Такое ощущение, что нету пола». На улице было ниже 30 градусов. Когда мы тронулись, стало понятно, что предыдущий машинист имел в виду. В общем, тяжелая у них работа…
Если закрыть глаза на воровство и посмотреть на ситуацию официальными глазами, то все население БАМа существует ради поддержания дороги. На золотых приисках работают приезжие. Таблицу Менделеева пока никто особо не роет. Получается, единственная работа — на железной дороге. То есть население БАМа обслуживает дорогу, а население России содержит население БАМа.
Всегда и всюду дороги соединяли уже существующие населенные пункты и служили их развитию, то есть были средством. Здесь же дорога стала самоцелью: практически все населенные пункты были построены ради дороги и существуют до сих пор только для нее, но при этом не за счет нее. Это кажется противоестественным. А как естественно? Может быть, так: довести ветку до месторождения, начать разработку, построить поселок, наладить перерабатывающее производство. Только потом строить дорогу дальше — к следующему месторождению.
…У Северобайкальска дорога идет по берегу Байкала, а далее — вдоль Верхней Ангары. Лесное браконьерство уступает место браконьерству рыбному.
Новый Уоян
Эти две бабули — Нинель Васильевна и Лариса Максимовна — приехали на БАМ уже не в комсомольском возрасте и не за романтикой. Ехали «не от лучшей жизни» — квартиры зарабатывать. Хотя говорят, что родину любили, интересно было и строить что-то хотелось.
Прилетели сюда на вертолетах, здесь один лес сплошной, жили опять же в палатках, потом им дали временное жилье: Нинель Васильевне — в щитовом, Ларисе Максимовне — в балке. В них же и состарились.
Теперь им по 64 года. Они больные и нищие. Несколько раз в день ходят к поезду — торговать байкальским омулем. Покупают по 6–7 рублей за рыбку, чистят, солят, вялят и за 10 продают. По 2–3 рыбины в день уходит.
Мне показалось, что они ходят каждый день на вокзал не ради денег, а просто по привычке работать. На БАМе существует только два варианта: работать на железной дороге или воровать. На «железке», понятно, у старушек шансов нет, а воровать не под силу, зато можно сбывать ворованное. Вот они и сбывают мимо проезжающим этого ворованного у государства омуля, несчастного вымирающего омуля, идущего из Байкала по Ангаре на нерест.
Пару сезонов назад Нинель Васильевна еще сама воровала, но теперь не может — очень болит рука. Лариса Максимовна тоже не ворует сама — у нее нога болит, но дед ее, если честно, приворовывает.
Кроме того, поход на вокзал — это у них некий выход в свет. Не сидеть же с утра до вечера в четырех стенах. Тоскливо и опасно. Особенно Нинели Васильевне: у нее несколько лет назад муж умер, и дом на бок заваливается, потолок просел, трещины по стенам. Соседский сын — наркоман — человека зарубил и костер в доме развел, с тех пор дом и заваливается.
На дорогу до вокзала у них уходит по полчаса. Нинель Васильевна возит рыбу в тележке из старой детской коляски, Лариса Максимовна — на санках. К вечернему поезду надо идти сильно заранее — чтобы место под лампой занять и мерзнуть. Потому как один фонарь на станции.
Под этим фонарем я их и встретила. Обрадовались, повели домой, кормят, рассказывают, а потом вдруг испугались:
— Слушай, а ты нас сейчас убьешь и деньги отнимешь?
— Вы же только что сказали, что за дрова платить нечем!
— Да, денег нет. Сегодня три рубля заработала. Не обижайся. Вон у нас состав свалился — с нами работу провели. О террористах.
— Так ведь из-за разгильдяйства свалился, вы же знаете!
— Знаем. Но про террористов нам все рассказали. Ты не обижайся, ты нас пойми. И телевизор нас хорошо информирует. Мы ж сибиряки — люди открытые. Нель, иди закрой дверь, а!
— Там пес ведь.
— Закрой, говорят! Пса отравят — и все.
…Дальше меня ждали голодающие.
Окончание следует. Впереди:
— самый длинный в России тоннель: ленты перерезали, грамоты вручили, а тоннельщиков уволили и забыли в горах;
— два памятника «золотой стыковке» — официальной и неофициальной;
— два настоящих романтика, ими оказались не постаревшие комсомольцы-добровольцы, а нынешние двадцатилетние;
— БАМ как страшный подарок мафии от советской империи;
— охотники и рыболовы: они хвастаются тем, как удачно поглушили рыбу или застрелили медведя, которому поезд отрезал лапу;
— ответ на вопрос: зачем был нужен БАМ?
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите donate@novayagazeta.ru или звоните:
+7 (929) 612-03-68