Под Старый Новый год в издательстве «Большая российская энциклопедия» прошла структурная реорганизация. Приказом и.о. директора Н.С. Артемова были выведены за штат издательства «БРЭ» редакция биографического словаря «Русские писатели. 1800 — 1917» и группа по подготовке энциклопедии «Отечественная история».

Научные редакторы словаря «Русские писатели» (шесть человек) получили уведомление об увольнении с 14 марта 2005 года. Основания приказа: оптимизация работы «БРЭ» над госзаказом — новой Большой российской энциклопедией. (Предполагается выпустить эти 30 томов к 2014 году.) И «крайняя неэффективность работы данного коллектива над изданием».

Тут две темы. Одна очень конкретная: суть и судьба словаря. Вторая тема — большая. Российская.

«РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ. 1800 — 1917» — это четыре тома. (Все были бы примерно по 3000 страниц в переводе на машинопись.) По 400—500 статей. В семи томах, если издание завершится, будет 3500 судеб.

В 1984-м я просила в издательстве интервью «к выходу первого тома». Студентке было вежливо отказано. Том вышел в 1989-м. Три последующих — в 1992, 1994, 1999-м. Менее всего эти годы подходили для фундаментальной филологии.

Откроем «Словарь» наугад. По алфавиту: злой критик Буренин, борец с декадансом (он же Алексис Жасминов, плохой поэт-декадент). Московский студент Буринский (1784 — 1808): его элегия входила в хрестоматии. Футуристы: Бурлюк Давид, Бурлюк Николай. Бурнашевы, знакомцы Лескова. Храбрец В.Л. Бурцев с разоблаченным Азефом и парижской газетой 1920-х гг. «Общее дело».

Федор Буслаев — публикатор лучших русских преданий, крупнейший филолог середины XIX века, учитель Ключевского. Адмирал Бутаков — автор записок о Сингапуре, основатель судоходства на Арале, исследователь русла Аму-Дарьи (а уж заодно первый переводчик романа «Домби и сын»).

И полузабытый Петр Бутурлин — звено эволюции от Тютчева к Блоку.

Это 11 страниц из 660.

Тексты крайне плотны: все мелкая нонпарель библиографии и архивных ссылок. Ни воды, ни дегтя, ни патоки: лишь кристаллическая структура фактов. Все сверялось многократно. По архивам (включая провинциальные, частные, зарубежные) давались данные о неопубликованном.

Ведь ни в лучшие, ни в худшие времена культура не знает точно, чем обладает. В 1892-м, когда Фет умер, ведущие журналы не поместили некролог: в тех редакциях поэтом считался честный народник Якубович-Мельшин.

Фета (и Баратынского, и живопись XVIII века, и красоту петербургского ампира) пришлось заново открывать и воспевать модернистам 1900-х. Их вкусы приводили в ярость Репина. И смешили Чехова.

А в 1930-х молодые поэты (включая студента ИФЛИ Давида Самойлова) действительно ценили Кирсанова больше, чем Ахматову.

Это некая философия культуры или ее теория относительности.

Но словарь «РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ. 1800-1917» безотносителен. Мог бы взять эпиграфом девиз, так ценимый Ахматовой в 1930-х: «Бог хранит все».

Здесь не оценивают и не строят иерархий: скрупулезно описывают «тысячи душ». И (этот смысл «Словаря» вдруг проступил сейчас) тем дают возможность мальчикам будущего самим идти по следам золотого века.

Даже если в городах Y и Z не станет настоящих профессоров-русистов — эти тома заменят их.

И их же начнут растить заново.

Тем более что тиражи томов составляли минимум по 20 000 экз.

Зарплаты у редакторов «Словаря» — 1350 руб. в месяц. «Сдельные выплаты» гонорара увеличивают их до 5 — 6 тыс. руб.

С конца 1990-х «Словарь» не оплачивает командировок в Петербург. Налажена сложная, как веревочки Плюшкина, система сверки в архивах двух столиц. У редакции нет своей электронной почты. Их компьютер — 166-й Pentium. Четыре тома, выпущенные отсюда за 10 лет (8 из них пришлись на шоковую терапию и ее окрестности, на эпоху отъезда авторов «среднего поколения» в западные университеты): много это или мало?

У издания был прообраз — «Источники словаря русских писателей» великого библиографа С.А. Венгерова. Венгеров издал за 17 лет (1900 — 1917) четыре тома. Дошел до Н.А. Некрасова. В 1920 году 65-летний профессор пополнил мартиролог ученых, умерших в голодном Петрограде.

Деятельные ученые конца XIX века при финансировании Шереметевых готовили многотомники такого уровня десятилетиями. Будь то жития в редакции XVI века или «Остафьевский архив» Вяземских.

Но с их томами и работают полтораста лет! Лесков, Ремизов, Лихачев, Лотман, школьные учебники. Такие издания не делаются быстро. Зато делаются на века.

Там, кого ни вспомни, — никто не лишний. Вот черта, на которой в 1917-м остановился Венгеров. Следующий за Н.А. Некрасовым персонаж — забытая журналистка Е. Некрасова: 1847 — 1905, дочь многодетного священника, одна из основателей Высших женских курсов в Москве, публикатор черновиков «Мертвых душ», уважаемый Л.Н.Толстым борец за «просветительскую» народную книгу против лубочной, первый исследователь «масслита» в России.

Стоит она страницы?

А гвардеец-декадент фон Дрентельн, выигравший войну Чили с Боливией (чему филолог эпохи шоковой терапии не нашел подтверждений в архиве Измайловского полка, но нашел об этом Сирано 1890-х иные сюжеты)? А сестры милосердия Н.И. Пирогова и их записки о Плевне? А Варвара Малахиева-Мирович (единственный цикл стихов по силе не уступает Цветаевой; целы неопубликованные записки о 1920 — 1940-х)? А работы Д.И. Менделеева о Китае и России (точность диагнозов проступает сегодня)?

Сравнивать эту книгу судеб нужно не с тоскливой халтурой долгостроя. А… с возведением собора, что ли? Посвященного литераторам, большим и малым, составившим корневую систему и биоценоз лучшего столетия России.

Культурные святцы еще потому таковы, что за «Словарем» стоит круг авторов и редакторов. Раскопавших, выстроивших, сверивших.

Издание застряло на пятом томе. Там 408 «персоналий»: Пушкин, Потебня, Розанов, Ремизов, Соловьевы, Самарин, Случевский, Серафимович, Соллогуб, Сологуб… Авторы статей: В.Э. Вацуро, Б.Ф. Егоров, И.Б. Роднянская, Р.А. Гальцева, Л.И. Сараскина, С.Г. Бочаров, А.П. Чудаков, А.В. Лавров, Р.Д. Тименчик.

В 2001 году работа над пятым томом «Словаря» была остановлена решением нового директора «БРЭ» С.Л. Кравца «по недостатку финансирования». В «Известиях» вышло письмо академиков РАН в защиту издания.

30 мая 2002 года А.И. Солженицын обратился с письмом к президенту Путину. В тот же день Путин наложил резолюцию: «оказать содействие». Был определен бюджет для завершения — 30 млн рублей. 50% предназначались на печать. 15 млн на редподготовку было поручено изыскать Минпечати, Минобру и Минкульту. «Фандрайзинг» (получение у ведомств реальных денег согласно резолюции президента) длился более года. Осуществляла бег по инстанциям все та же научная редакция.

2 млн 400 тысяч рублей дал Минкульт. На эти деньги в 2004 году рукопись пятого тома «Словаря» доводилась с 50% готовности до 80%.

К осени 2005 года т. 5 предполагалось подготовить полностью.

Но «транш» иссяк. И последовал вышеупомянутый приказ по «БРЭ».

Единственный раз А.И. Солженицын просил власть о том, о чем единственно мог просить: «О содействии в спасении уникального памятника русской литературе». Власть отреагировала быстро и адекватно. Из определенных ею денег до исполнителей за два года дошло 8%.

Теперь, даже если редакцию не увольняют, а придают ей статус «временного трудового коллектива» и пытаются перевести ее из издательства «БРЭ» на базу ИМЛИ РАН или Пушкинского Дома (не готовых технически к выпуску сложнейшего издания), возникает сонм попутных проблем.

Какого «ускорения» можно добиться таким путем? И зачем?

Вот сходное энциклопедическое издание — словарь «Русские писатели XX века». Выпущен в «БРЭ» в 2000 году, но иной редакцией. Исповедует идею «всеобщего примирения»: Ахматова соседствует с Бабаевским, Набоков с Михалковым. Пусть. Но на чем примиряемся? А и словами не определишь. Но очень хорошо чувствуешь — на чем…

Там Набоков — «княжеского рода» (нет… это Михалков!). Библиография: могут указать интервью в «Работнице», могут пропустить собрание сочинений. Но осудить за «эстетизм» и «холодность» не забудут никогда.

Вот Ходасевич. Нет русского издания книги «Державин» (М., 1988 — за 12 лет до справочника). Нет четырехтомника (М.: Согласие, 1996). Ни одной из четырех жен. Очерков. Прозвищ. Роли в романе «Дар». Друзей и врагов. Etc.

Но есть: «Свое призвание X. почувствовал рано. …Поэзии (так!) Х. посвящена основам бытия, самым главным экзистенциальным темам». (И еще два абзаца этой воды). А вот из кратчайшей энциклопедической библиографии: Б о г о м о л о в Н.А. (Вст.ст.)// Х л е б н и к о в В. Стихотворения/Сост., подгот. текста и примеч. Н.А. Богомолова и Д.Б.Волчека. Л., 1989.

По именам комментаторов понимаешь: книга такая есть. Том «Библиотеки поэта». Но — не Хлебникова том. А Ходасевича.

В конце 1990-х можно было и так писать для изданий «БРЭ», синонима эталонной точности. Так редактировать. Так держать корректуру.

Конечно, получалось быстрее, чем в «РУССКИХ ПИСАТЕЛЯХ».

Органичная смесь тяжелой самоуверенности 1970-х с дикой спешкой 1990-х приводит на память прозу Ольги Седаковой: «Вы не забыли еще этих вещиц отечественного производства? Каждая мыльница глядела танком, снятым с вооружения за моральную устарелость. Как правило, все эти вещи не очень открывались и закрывались, пачкали руки, прищемляли пальцы, но боевое свое задание они исполняли и на последнем дыхании: они смотрели тебе в душу прямыми глазами Родины: Руки вверх! ни с места!

И вот, среди этих незабвенных мыльниц разного наименования…».

Да потому и гремит так державно госзаказ на новую БРЭ, что Энциклопедия — это образ России. Выстроенный надолго.

Какой будет новая «Большая Российская», как уложат 30 томов в 10 лет, кто, в каких темпах, по каким критериям будет писать «литературную часть» — пока не знаем. Но вот два образца жанра. Приемлемый и выведенный за штат.

В одном — нежность и гордость вызывают и гвардеец-декадент, и журналистка-народница, и академик-полиглот, и лишенка 1920-х. В другом даже Ходасевич кажется мордатой мыльницей.

И здесь (особенно для подростка) — два образа русской словесности. Больше — два способа жить. Два образа Родины. Личный выбор: с кем отождествиться и что принять? И что назвать гуманитарной наукой?

Что можно сделать с этим изданием? Защищенным, кажется, на высочайшем уровне (к кому еще апеллировать?) — и все же выведенным за штат? Оставить в покое. Дать возможность дополировать тома. Когда-нибудь, в эпоху возвращения к культурным нормам, окажется, что этот броненосец был чуть ли не лучшим, что создано в сверхскоростное Смутное время.

Кладезем героев. Основой учебников. И памятником взлету русской филологии 1960 — 1980-х. Поставленным не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Так, простите, при трех царях строился Исаакий, осыпаемый эпиграммами. Их теперь цитируют экскурсоводы у фасада собора.