На самом деле двух женщин, лишенных свободы 7 декабря в рамках все того же «дела ЮКОСа», объединяет еще одна существенная черта. Обе они в этом деле — лица явно не первого и даже не второго эшелона, не могли принимать никаких судьбоносных решений, не могли знать ничего особенно сокровенного о тонущей компании. То есть даже с точки зрения следственной тактики эти аресты не могли быть обоснованы ничем, кроме запугивания и морального террора.
Елена АГРАНОВСКАЯ
Юридическое бюро «ALM-Feldmans» было создано в 1990 году, а в 1995-м с согласия всех старших партнеров фирмы управляющим партнером была назначена Елена Аграновская. Управляющий партнер в адвокатском объединении — это не то же самое, что, например, директор завода. Каждый адвокат ведет дела собственных доверителей, в отношении которых он свято блюдет адвокатскую тайну. Перед партнерами в бюро он отчитывается разве что по суммам гонораров. Этот принцип организации сотрудничества адвокатов Аграновская много раз пересказывала следователям Генеральной прокуратуры на допросах в Техническом переулке. Она объясняла, почему не может при всем желании рассказать о подробностях тех операций, которые ее партнер Павел Ивлев производил по поручению «ЮКОСа». Хотя все в бюро знали, что «ЮКОС» является одним из их клиентов, и, было время, даже писали об этом в рекламных буклетах. А все остальное знает только Ивлев.
В России его в последний раз видели в ноябре, сейчас он вроде бы объявлен в розыск. Местонахождение официально неизвестно, но некоторые клиенты говорят, что он звонит им из Лондона. Вряд ли мы вправе сделать из этого вывод о том, что Ивлев — не джентльмен. Но фактом остается следующее: Аграновскую лишили свободы именно потому, что Ивлеву чуть раньше позволили свободно (может быть, и не просто по ротозейству) уехать за пределы России.
В очередной раз Аграновская была вызвана на допрос в Технический переулок повесткой 7 декабря. После обычных вопросов и обычных ответов ей предложили проехать в суд. Недолго думая, Басманный районный суд вынес по представлению Генпрокуратуры «Заключение о наличии признаков преступления в действиях адвоката Аграновской Е. В.». Это не совсем обычный документ, обусловленный особым порядком уголовного преследования в отношении адвокатов. Согласно статье 448 УПК РФ (пункт 10) решение о возбуждении такого уголовного дела принимается «прокурором с согласия судьи районного суда по месту совершения деяния, содержащего признаки преступления».
В представлении в Басманный суд из Генпрокуратуры, в заключении самого суда от 7 декабря, а затем и в его постановлении от 9 декабря о заключении Аграновской под стражу указывается, что инкриминируемые ей действия она совершила по месту работы, в бюро «ALM-Feldmans», по адресу: «Сеченовский переулок, 6/1». Эта территория относится к подведомственности Хамовнического суда. Но в Генеральной прокуратуре, видимо, привыкли работать с Басманным. Привез запрос и дискету — без задержки получи нужную санкцию на арест. Так это выглядит по трем уже упомянутым документам: допустим, дословные совпадения в больших объемах могли бы иметь место и при механическом переписывании, но «клонирование» орфографических ошибок говорит о том, что тексты распечатывались с одного и того же электронного носителя. Например, в одних и тех же фразах фамилия «Аграновская» несколько раз написана как «Агроновская». Первый текст (запрос) подписан заместителем генерального прокурора Юрием Бирюковым, два вторые — судьями Басманного суда.
Итак, получив заключение районного судьи (пусть даже не того), прокурор должен вынести решение о привлечении адвоката в качестве обвиняемого (статья 448 (п. 10). Такого решения в деле Аграновской вообще нет. Забыли, наверное. И суд не заметил. Между тем в течение 10 суток ареста Аграновская не могла проглотить ничего, кроме снотворных, часто падала в обморок, помещалась в больницу. Это, можно так считать, ничего и не случилось. А если бы случилось? Кто отвечать-то должен?
Впрочем, это скорее печальный анекдот, коими так богата российская юридическая практика. Спустя положенные 10 дней Аграновскую отпустили под подписку о невыезде: это уж точно свидетельство того, что она в деле «ЮКОСа» просто какая-то седьмая вода на киселе.
Светлана БАХМИНА
Светлане Бахминой 35 лет, в отличие от многих представителей юридической элиты, соответствующих профессиональных корней у нее нет — отец работал сварщиком, и всю карьеру она сделала собственными руками. На момент ее задержания Бахмина работала заместителем начальника правового управления «ЮКОСа». Точно так же, как раньше об аресте Аграновской, об аресте Бахминой мы тоже можем сделать вывод: ее посадили потому, что чуть раньше не посадили ее начальника Дмитрия Гололобова, который сумел как-то обмануть бдительность всемогущей Генпрокуратуры и оказался за границей еще в сентябре.
После отъезда Гололобова на Бахмину легла основная тяжесть юридической работы в торпедированной компании, включая подготовку акционерного собрания, которое должно было состояться 20 декабря. Бахмина оставалась также одной из немногих, кто мог принимать в Москве срочные решения, связанные с продажей «Юганскнефтегаза», назначенной на 19 декабря. Поэтому сама дата задержания Бахминой вряд ли случайна, скорее это была продуманная акция.
Между тем дело, по которому потребовалось так срочно взять Бахмину под стражу, отнюдь не выглядит свежим. Оно было возбуждено несколько лет назад по фактам, связанным с покупкой «ЮКОСом» пакета акций Восточно-нефтяной компании в 1997 — 98 годах: тогда 28-летняя Бахмина работала юристом среднего звена и особой роли в операциях не играла. Дело перекочевало в Генпрокуратуру в 2004 году одновременно со всеми другими делами «ЮКОСа». С тех пор Бахмина много раз вызывалась и являлась в качестве свидетеля в Технический переулок.
По такой же точно повестке она пришла и 7 декабря. Когда допрос в качестве свидетеля перешел в фазу допроса в качестве подозреваемого, Бахминой стало плохо с сердцем, и она была срочно госпитализирована в одну из городских больниц. Ее адвокат Ольга Козырева находилась при подзащитной в больнице до 3 часов ночи, когда Бахмину неожиданно увезли «на один из объектов МВД». Впоследствии Бахмина рассказала Козыревой, что с ней неофициально беседовали несколько оперативных работников МВД, которые вспомнили про давнее дело в отношении ее мужа. Оно было связано с тем, что муж Бахминой поссорился с соседом сверху, который шумел и мешал спать его беременной жене, произошла взаимная потасовка. Четыре года назад это дело прекратили, но… Между прочим, у Светланы двое детей: трех с половиной и семи лет.
Цель этих разговоров с добрыми дядями из милиции нам неизвестна, хотя из практики можно предположить, что таким образом Бахминой вежливо предлагали дать какие-то показания. Да и о самом инциденте нам известно только со слов адвоката Ольги Козыревой, но можно же произвести и служебную проверку: кто, куда и зачем возил той ночью задержанную Бахмину. Даже нужно: расследования потребуют международные организации. Следуя определению «Конвенции ООН против пыток…», под пыткой подразумевается не только физическое, но и психологическое давление, «любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное», если это делается представителями власти, например, с целью понуждения к даче показаний.
Мера пресечения: «на корню»
Нельзя сказать, чтобы все остались безучастны к судьбе Светланы Бахминой. Виктор Геращенко как председатель совета директоров «ЮКОСа» направил генпрокурору Владимиру Устинову личное поручительство, которое может быть использовано в виде меры пресечения вместо содержания под стражей. Президент Международной ассоциации юристов (она представляет 190 национальных организаций юристов всех стран мира) Эмилио Карденанс также направил господину Устинову письмо, в котором «почтительно просит рассмотреть возможность освобождения Бахминой по гуманитарным основаниям», например, «поместить ее под домашний арест или подобное».
На самом деле содержание под стражей матери двух малолетних детей, которая по самому максимуму может быть соучастницей экономического преступления (не убийства, во всяком случае) выглядит диковато не только «с гуманитарных», но и с формальных позиций. Согласно статье 108 УПК РФ заключение под стражу является крайней мерой пресечения, которая избирается при невозможности применения иной, более мягкой. Ситуация с Бахминой вообще не отвечает тем положениям, при которых статья 97 УПК дает суду, прокурору или следователю право применять какие-либо меры пресечения (тем более их к этому не обязывая). Вслух заявить о том, что Генпрокуратура опасается бегства Бахминой за границу (а это основной мотив, звучащий на закрытых заседаниях Басманного суда по делам «ЮКОСа»), означало бы, наверное, выставить Российское государство в каком-то ложном свете. Заместитель начальника правового управления не может «продолжать заниматься преступной деятельностью», которую само следствие относит к 1998 году. Вряд ли Бахмина способна угрожать свидетелям или уничтожать подшитые в Генеральной прокуратуре вещественные доказательства. Так для чего же ее в тюрьму-то, кто это может объяснить?
Однако все эти сомнения имеют смысл, пока мы рассуждаем в терминах и в рамках уголовно-процессуального закона. Действия Генеральной прокуратуры в обоих случаях ареста двух женщин, пусть имеющих какое-то отношение к делам «ЮКОСа» или вовсе никакого отношения к ним не имеющих, очевидно, выходят за эти рамки. Это уже трудно назвать «избранием меры пресечения» (здесь к месту было бы еще добавить слово «адекватной»). Это — взятие заложниц.
