Миллионы телезрителей не знают его имени — и проклинают ежедневно. Этот человек прилипает к экрану телевизора на те 5 минут, когда остальные хватаются за пульт, чтобы убрать звук. Всю отечественную телерекламу придумывают и снимают несколько человек. Андрей ЛУКАШЕВИЧ — один из самых опытных профессионалов. В его портфолио более 300 рекламных роликов и музыкальных видеоклипов — в том числе обозначившие переходный период русского рока «Трасса Е-95» «Алисы», «Моряк» «Агаты Кристи», «Город» «Браво» и те клипы «Нау» и «Аквариума», которые из сегодняшнего дня смотрятся одной документальной летописью тех сюрреалистических будней.

Призы на фестивалях ему принесли нерусские имена — J7, Maggy, Samsung, LG, «Тюнс», Milky Way, Chappy, Pepsi, Sony, Panasonic, Mars и прочие герои потребительской эпохи.

Последние годы Лукашевич занимается исключительно рекламой и выйти из тени согласился только ради «Агаты Кристи» — снял в Вильнюсе клип на заглавную песню из нового альбома «Триллер». Между клипом «Моряк» и его сиквелом — десять лет, прожитых по ту сторону экрана.

— Моему поколению очень повезло: время нашего поступления во ВГИК совпало с изменениями в стране и началом музыкального ТВ-бизнеса и рекламы. Мы — Влад Опельянц, Михаил Мукасей, Федя Бондарчук — стали звездами еще в институте, а потом продолжили это как бизнес. Моими студенческими курсовыми работами были клипы «Аквариума» и «Наутилуса».

В 94-м году у меня был заказ от Володи Месхи — «Моряк» для «Агаты Кристи», чьей музыкой я никогда не увлекался. Я проходил четыре дня в наушниках, ничего не придумал, впал в депрессию, позвонил Ренате Литвиновой: «Тут есть ребята, у которых мозги направлены туда же, куда и у тебя. Напиши историю». В той истории фигурировал труп без головы, из-за чего клип потом не хотели брать на телевидение. После этого я плавно перешел на работу в рекламе, так как работать для попсы, которую активно продвигали на рынок, не хотелось.

И вот спустя десять лет звонит Вадик Самойлов: после пятилетнего молчания они написали «Революцию». После этого звонка из прошлой жизни я шел на встречу и волновался: нас же всех сильно переколбасило за эти годы. Мы сели друг против друга и аккуратно так начали прощупывать: «А ты? А у тебя так было?». Оказалось, что эти десять лет мы прошли параллельно. Я ответил: «Да, я хочу это снять, это и про меня тоже». И динамил их месяц. Мои клипы всегда были маленькими фильмами: там была драматургия, там люди разговаривали, диалоги часто шли поверх песни — и возвращение должно было быть громким. Я так и не смог ничего придумать — и снял правду про нас, про то, какими мы стали за десять лет и почему. Мне 33 года и мне есть что сказать.

— И не тесно вашим амбициям в жанре клипа? Если каждый журналист лелеет замысел ненаписанного романа, то талантливый клипмейкер должен рано или поздно дорасти до полного метра…

— Я понял, что я счастливый человек, когда ответил себе на вопрос, что такое работа, — найти способ делиться собой, найти язык самореализации. Помню, как когда-то меня передернуло от слов Михалкова: «Когда ты готов снимать, у тебя остаются три-четыре темы, на которые ты можешь высказаться. А если ты сидишь и думаешь: «Ах, на какую бы тему мне высказаться…» — еще не время». На самом деле это о синдроме первокурсников ВГИКа — они же все непонятые гении! На сценарном мастерстве нам казалось неинтересно писать на заданные темы, а когда сказали: «Теперь пишите что хотите» — все впали в ступор. Это аксиома: если тебе есть что сказать — форма придет, это вопрос ремесла и профессионализма. По большому счету все мы снимаем один длинный ролик про самих себя — как это ни кощунственно звучит — за счет клиентов.

— Но в перспективе неизбежен кризис среднего возраста, когда вместо скоропортящегося товара вы захотите сделать что-то «для вечности». Как вы оцениваете тот клиповый стиль, который принесли в новое российское кино клипмейкеры вашего поколения — Егор Кончаловский, Филипп Янковский, Тимур Бекмамбетов?

— Принципиально не смотрю фильмы своего поколения: расстройство одно. На одну премьеру меня заставили прийти. На титрах я засуетился: «Ой, быстро дайте телефон, я ему позвоню! Вот же оно, чего мы так долго ждали!». Через десять минут сказал: «Подождите». Через полчаса я не знал, что ему сказать. Я увидел, что человек блестяще владеет формой, и стал гадать: а фильм-то о чем?

Я не хочу попасть в такую недозревшую ситуацию. С величайшим удовольствием я посмотрел фильм, который сняли Олег Янковский и Михаил Агранович. Все очень просто: три актера, одна декорация. Меня раньше раз в год накрывал приступ: снимать кино! Садился за сценарий — и закруглялся. Значит — не время… Десятилетний рекламный опыт — замечательная школа. Мне есть с чем сравнивать — поверьте, рекламный бизнес в России стал цивилизованным. Сейчас не отличишь адаптацию от нашего продакшна.

— Только скучно наблюдать, как по мере становления рынка видеоряд «глянцевеет», а узнаваемые национальные черты вроде шершавого юмора и оригинальной подачи как будто в порошке растворились. В современной рекламе найдется место человеку, а не потребителю?

— Что касается ностальгии по «МММ» — это же был такой Wild Wild West. Западали на это именно в силу новизны жанра, и сейчас вы вряд ли обрадуетесь Лене Голубкову. Критерий успеха рекламных роликов, как ни прискорбно для креативщика, — это объем продаж продукта. Ощущение, что мы «совки» и тянемся на Запад, — ошибочно! Это оттого, что западные ролики мы видим в основном на «Каннских львах», всяческих профессиональный фестивалях идей и «Ночах пожирателей рекламы». Самые успешные рекламные ролики — у Procter&Gamble, которые вы никогда не увидите на фестивалях (скучные они!), зато компания регулярно становится «Брендом года». Меня раньше все это бесило, теперь я смирился: мы — работники сервиса, обслуживаем общество.

— Удручающее было впечатление от контраста двух частей показа лучших роликов года — наших и американских — на весенней выставке «Дизайн и реклама». Отечественного производителя выдают и съемка, и попытки пошутить…

— С качеством исполнения у нас уже все в порядке — научились, а что касается идеи — дело не в отсутствии креатива, а в косности клиентского мышления. Наш заказчик еще не дозрел до иронии над самим собой. И чем ближе к съемкам — тем страшнее становится клиенту. И начинается процесс кастрации (здесь подрезать, там подровнять по цвету) — очень обидный. Сейчас я занимаюсь созданием собственного сайта, хочу сделать его таким «кухонным», выкладывать свой монтаж и эфирную версию. Почему зрителя считают идиотом?

— Вам все равно для кого работать: для «Агаты», «Пикадора» или «Единой России»?

— По большому счету — да, хотя рок — отдельная, глубоко личная тема. Я одинаково профессионально отношусь к маслу, памперсам и «Самсунгу», но «Самсунг» мне делать интереснее — потому что сам я ближе к целевой аудитории…

— Вас не волнует социальная роль рекламы? Вы вообще отдаете себе отчет в том, какие ценности продвигает ваш имиджевый ролик «Единой России» — очень здорово смонтированный, где улыбающихся младенцев на руках очень «правильной», немосковской нянечки накрывает развевающийся триколор?

— Мне не стыдно за этот ролик, там тоже много искренне личного. Четыре недели мы ездили по стране — до Белого моря, а оттуда — до Черного. Смысл был такой: я должен ездить по своей стране и восхищаться ею так же, как в свое время я восхищался, когда мы с «Матадором» ездили снимать во Францию, в Бразилию, в Испанию, в Италию… И у меня были сомнения по этому поводу: получится ли смотреть восторженным взглядом на наши деревни?

Увиденное превзошло все мои ожидания. Я не знал собственной страны, не подозревал, какие прекрасные люди в ней живут! В Астрахани, где вода находится на глубине 11 метров, выращивают арбузы: берут верблюжью колючку с длинным корнем, срезают стебель — и в него вкладывают арбузное зернышко… Теперь я знаю, как в Калмыкии прячутся сайгаки и как ремонтируют корабли в Архангельске.

А неудобно мне из-за того, что в свое время приложил руку к рекламе пива. Чувствую свою причастность к тому, что вижу на улицах. Но вот я сейчас месяц без работы, у меня двое детей, и если ко мне придет пивной заказ — не могу ручаться, что откажусь.

— Для вас существуют профессиональные табу — вещи, которые не появятся в кадре никогда?

— Отказался один раз, когда мне как оператору предложили клип, где человек нюхал кокаин. Никогда не буду делать ничего, даже косвенно касающегося наркотиков.

— Осталась в жизни какая-то непокоренная высота — вроде каннской лестницы?

— Каннская лестница мне неинтересна. Было бы приятно — безусловно, но не существенно. Вот есть фильмы, посмотрев которые, начинаю жалеть, что не я их снял. Из последних — «Давайте потанцуем» с Ричардом Гиром и Дженнифер Лопес: качественный продукт, адресованный сегодняшнему зрителю. Чтобы тебя слышали, надо говорить на понятном людям языке. Язык со временем меняется. И мне важно говорить честно здесь и сейчас. Мне неинтересно, если меня услышат не сегодня, а через двадцать лет. У меня неприятно щемит внутри, когда я вижу режиссера, соседа по лестничной клетке — Георгия Юнгвальд-Хилькевича, который снял «Мушкетеров» и «Собаку на сене». Почему человек, который говорил на языке своей эпохи, сейчас занимается театром Куклачева?

— Бежать всю жизнь впереди паровоза невозможно, рынок развивается, ваши же ученики рано или поздно обойдут вас в тендере и будут шептаться за спиной: «Вон Лукашевич, он начинал одним из первых…»

— … Тогда буду искать форму, чтобы быть услышанным. Меня не беспокоит, что скажут потом. Я хочу успеть сейчас. Для меня не существует завтра — только сегодня.