Среди множества звонких юбилеев последнего времени один прошел незаметно — столетие актера уникального дарования, неповторимого, недооцененного, незаслуженно забытого Эраста Гарина. В издательстве «Искусство» выходит роскошный фолиант, посвященный актеру. Составитель — режиссер анимационного кино Андрей Хржановский. Тот самый, что в крамольной по советским временам «Стеклянной гармонике» пропел оду свободному творчеству, одушевлял рисунки Пушкина, Юло Соостера, Федерико Феллини. Теперь книга «Учение Чародея», задуманная четверть века назад — в день прощания со старшим товарищем Эрастом Павловичем, — энциклопедия одного Актера. Тут и подробнейшая биографическая хроника (в ней сквозняки бурных 20-х, 30-х, 40-х…), и удивительная переписка Гарина и его жены, талантливого режиссера Хеси Локшиной, воссоздающая особую разговорную пластику артиста (эти неповторимые оценки: «Художественно!», «Пшено!», «Почем зря как шикарно»). Более 400 иллюстраций (чувственная поэма эпохи) и воспоминания об актере друзей, учеников, почитателей, среди которых Габрилович, Трауберг, Любимов, Плучек, Жеймо, Чирков, Райкин, Юрский… И два Хржановских — отец и сын. Родители Андрея Юрьевича Хржановского так тесно дружили с Гариными, что их дом стал и его родным домом. Можно сказать, эти любовь и почтение унаследованы от родителей.

Андрей ХРЖАНОВСКИЙ: Они познакомились с Гариными еще в Петербурге. Гарин подошел к отцу после его выступления, пригласив участвовать в спектакле по Зощенко «Уважаемый товарищ». Потом Гарины переехали в Москву и родителей моих потащили за собой. С детских лет, со времени возвращения из эвакуации, помню Гарина в нашем доме, частые визиты к ним на Смоленский бульвар. Не влюбиться в этих очаровательных, добрейших, элегантных людей было невозможно. Хотя конечно же я не очень понимал, кто они и что они.

Сегодня довольно трудно представить значение Гарина в театральной жизни Москвы 20-х. Три великих скандальных роли в лучших спектаклях Мейерхольда, вошедшие в историю мирового театра: Гулячкин, Чацкий, Хлестаков. Неподражаемое искусство Гарина восхищало не только революционных реформаторов, но и Станиславского, мхатовских корифеев. О Хлестакове Сергей Герасимов писал: «С тех пор прошло полвека, а я запомню «Ревизора» как одну из вершин актерского мастерства реалистического». «Гарин в том спектакле был именно такой Хлестаков, — продолжал Арнштам, — каким он виделся самому Гоголю: фантасмагорическое лицо, которое как лживый олицетворенный обман унеслось вместе с тройкой — бог знает куда».

Отдельный сюжет книги — гаринские короли. Смешные, взбалмошные, незабываемые. Короля из «Золушки» сравнивали с марионеткой из ярмарочного балагана. А по мне, Гарин перевоплотился в гениального ребенка, не желающего становиться взрослым, играющего в свое королевство. Его Каин ХVIII был отнесен критикой к выдающимся актерским работам. А еще был буднично подлый король из «Обыкновенного чуда».

Книга приоткрывает завесу над драматичными противоречиями взаимоотношений Учителя и ученика. Мейерхольд по-детски восторгался талантом Гарина: «Именно ему свойственная острая характерность заставляла меня, режиссера, так, а не иначе повернуть весь спектакль». А Гарин, позволявший себе в письмах едкие, ироничные замечания в адрес Мастера, сквозь жизнь пронес любовь и почтение к нему. Арестовали Мейерхольда, когда он возвращался от Гариных — 20 июня 1939-го. В октябре Гарин и Локшина послали ему телеграмму: «Дорогой единственный Всеволод Эмильевич будущего гениального как изумительно прошлое и настоящее хотят вам Гарин—Локшина». Но в Бутырской тюрьме не передавали даже героические телеграммы, а 2 февраля 1940 года адресата расстреляли. Гарин с Локшиной ждали его, скопили неприкосновенный фонд, чтобы на первое время после возвращения Мастеру было во что одеться…

На Гарина, как и на его Учителя, надевали ярмо формалиста. И пришло время, когда эти упреки стали небезопасны для жизни. Совершенства пластики, даже неповторимой походки «из ниоткуда в никуда» не могли простить. А он и в самом деле уделял форме чрезвычайное значение, помня гетевские слова о том, что форма требует познания, мысли хотя бы для того, чтобы точно пригнать ее к содержанию, когда «что» и «как» приходят одновременно. Умел угадывать, как выражался Гоголь, «гвоздь, сидящий в голове персонажа». Любил рассказывать о нотной линейке актера, которую не подменит никакая достоверность.

Вообще он был необычайно образованный человек, одаренный несравненным юмором (Папанов в отдельную тетрадку записывал гаринские афоризмы). Когда его тянули в партию, говорил: «Спасибо за внимание, но ведь я же пью…».

И все же главное открытие энциклопедии про Артиста — неизвестный Гарин, описание ролей в исчезнувших фильмах, несвершенные и незавершенные замыслы.

Андрей ХРЖАНОВСКИЙ: Кто знает о Гарине как о родоначальнике радиотеатра? А ведь многие записи сохранились. Кто знает, что он должен был сыграть большевика Максима в знаменитой кинотрилогии (рабочее название «Большевик») и начал сниматься? До этого он снялся в феерической эксцентрической комедии «Путешествие в СССР» Козинцева и Трауберга — с Тархановым, Бабановой, Чирковым. Картина была практически готова, но по каким-то соображениям (Гарин полагал, конъюнктурным) фильм не рекомендовали выпускать. Когда он начал работать в «Большевике», снова начались оттяжки. И Гарин, выбирая между экраном и сценой, остался у Мейерхольда. Особенно жаль исчезновения картины «Женитьба» (по отзывам современников, произведения умопомрачительно смешного, колоритного), ставшей жертвой постановления о борьбе с формализмом. Думаю, самое существенное в книге — подводная часть айсберга гаринского наследия, в обозримой вершине которого роли в «Золушке», «Свадьбе», «Музыкальной истории», «Поручике Киже», еще нескольких картинах…

Еще одна притягательная дружеская связь: Гарин и Эрдман. Известно об их трогательной дружбе. Существует легенда, что говорили они, растягивая слова, совершенно одинаково…

Андрей ХРЖАНОВСКИЙ: До сих пор среди людей, хорошо знавших и Гарина, и Эрдмана, ведется дискуссия: кто кого копировал. Подражания не было. Было удивительное совпадение, происходившее от оригинальной манеры думать, формулировать. И если об общем… они были фантастически скромны, просто до пугливой застенчивости. И дружили по-настоящему. Знали друг другу цену. Когда писали сценарии, Эрдман у них не только бывал, но и живал. Гарин Эрдмана боготворил…

Эрдман читал свои пьесы наизусть, Мейерхольд и Станиславский, слушая его на читках, просили актеров обращать внимание на интонацию автора. И Гарин читал изумительно. Уезжая, Мейерхольд оставлял его заниматься с актерами речью.

Когда Эрдмана выслали, Гарин летал к нему на пару часов — за тысячу с лишним километров в Енисейск. Эрдман ему писал: «…ваш путь в искусстве от незабываемых Хлестакова и Чацкого до Короля в «Обыкновенном чуде»… был самым принципиальным в любые годы прошедшего сорокалетия. Вы никогда не забывали заветов Всеволода Эмильевича. Всегда был и буду Вашим восторженным почитателем. Эрдман».

Последний из неосуществленных замыслов — «Лес» в Театре-студии киноактера. Тот самый «Лес», который когда-то блистательно, искрометно ставил Мастер. Рассказывают: уже перед смертью тяжелобольной Эраст Павлович возвращался мыслями к Мейерхольду, все спрашивал: «Скажите, за что они его убили?».

Оказывается, самый неистребимый продукт — книга. Фильм, спектакль уничтожить легче. Многолетний труд Андрея Юрьевича Хржановского и его верных спутников восполнил непростительные пробелы нашей «забывчивости», восстанавливая судьбу Ученика, ставшего замечательным Художником. Недаром нелицеприятная Фаина Раневская твердила: «…он был великим артистом. Такого второго артиста, как Гарин, нет и не будет».