После летних вакаций вернулся в мой город. Знакомый, как не замедлило выясниться, действительно до слез.

На Чистых прудах договорились встретиться с Мариной Вишневецкой. Как красиво сказала по телефону известный писатель(ница): встретимся у метро, у того выхода, который смотрит на трамвайный круг.

Стою. Жду. Вместе с выходом смотрю на трамвайный круг. И соображаю, что приехал рано, а пообедать забыл. Конечно, можно поесть в литературном кафе «Билингва», куда мы с Мариной и собрались. Но там нас ждет встреча с Жоэль, парижанкой и переводчицей русской литературы, и потому там мы изысканно ограничимся чашечкой кофе. Или даже зеленого чая.

А есть-то хочется. Замечаю рядом столики. Прямо на улице. Русское бистро. Так-то. У нас теперь свой Париж повсюду — столики, зонтики, официантки… «У вас пирожки с чем? Только с картошкой? А что-нибудь еще есть?». Буфетчица молча указывает пальцем в небо. Не сразу понимаю, что сие означает: все есть, но на втором этаже.

А на втором этаже даже пельмени есть! И окрошка! «Окрошка есть, но ложки только такие». — Девушка у кассы демонстрирует бледную разовую ложечку. Даже не чайную. Кофейную. «А других нет?» — «Других не завезли». То есть натурально предлагают лаптем щи хлебать! «Окрошки без ложки не надо, давайте пельмени». — «С кетчупом?» — «С каким кетчупом? Это же пельмени! Со сметаной. Ну, с маслом». — «С маслом не бывает, а сметану не завезли. Можно с майонезом».

С майонезом так с майонезом. Пытаюсь открыть пластиковый пакетик… Искушенный авиаперелетами потребитель, знаю, что где-то должна быть у пакетика слабина, там дернешь — и поползет, откроется. Никак! Мусолю, дергаю, пробую на зуб. Тщетно.

Пристыженно возвращаюсь к прилавку. Небось все открывают, знают щучье слово, тайный знак, один я — лох непродвинутый. Продавщица понимающе протягивает пластмассовый ножик. Стало быть, не я один такой. Уже легче.

Теперь пытаюсь перепилить злосчастный пакетик с майонезом тупым одноразовым ножичком. Пилите, Бунимович, пилите. Не поддается. С ожесточением съедаю остывшие сухие, как щепки, пельмени. И вот о чем размышляю. При входе в эти забегаловки висят тешащие национальное самолюбие байки о русских казаках в Париже, от криков которых «Быстро!» и родилось якобы само слово «бистро».

Вообще-то можно выдать немало историй, построенных на подобных приблизительных созвучиях. Ну, например, такую малоизвестную историю о происхождении слова, скажем, «вермишель». Из тех же наполеоновских времен. Как наша юная пейзанка, полюбившая француза-красавца-драгуна, от переживаний перед неизбежным расставанием мелко-мелко изрубила тесто, поливала его при этом горючими слезами и все твердила: «Верь, Мишель!»…

Впрочем, есть ли в «бистро» славянские корни, нет ли, в любом случае сегодня это у нас означает, что вам предложат выхлебать окрошку чайной ложечкой, макать пельмени в невскрываемый майонез, короче, «здесь вас обслужат по-русски» — как было написано при входе в одно из заморских курортных кафе, что означало всего лишь наличие меню на великом и могучем. Непросто было объяснить аборигену-хозяину, какую именно угрозу видят россияне в этой табличке и почему обходят уютное кафе за версту.

Почему-то именно за столиком в нашенском бистро я вспомнил недавнюю реплику министра нашей обороны, предложившего говорить теперь не о демократии вообще, а о нашей, особой, восточной демократии — в противовес западной. Не иначе как и демократию будем мы теперь черпать чайной ложкой и макать в кетчуп.

А Жоэль в кафе опоздала. Потому что пригласившая ее подруга Таня пыталась оформить регистрацию, но, как оказалось, для этого нужно было предъявить не только паспорт Жоэль, но и ее саму, а еще взять справку с печатью о том, что Татьяна, которая Жоэль и пригласила, не против, что та у нее поживет, и еще в каком-то другом месте какую-то другую печать поставить на эту справку.

Русское бистро, восточная демократия, московское гостеприимство.