На протяжении последних 15 лет ученые-социологи старались описать, объяснить, понять характерные черты, возможности и пределы нашего современника. В предлагаемой вашему вниманию статье, написанной специально для «Новой», затронуты лишь некоторые детали этой огромной работы. Так мы начинаем цикл публикаций, посвященный человеку сегодняшнему как таковому. Интервью на эту тему ведущих российских философов, психологов, социологов читайте в ближайших номерах нашей газеты.

Власть, народ и бизнес в обстановке нового единомыслия, растерянность «либералов», вседозволенность верхов… Вот уже несколько месяцев общественное внимание приковано к этим процессам и явлениям, будто внезапно выступившим на поверхность. Но если присмотреться внимательнее, придется признать: внезапного и случайного здесь довольно мало. Скорее всего, мы имеем дело с известными тенденциями нашей общественно-политической жизни. Они оказываются живучими не потому, что разумны и эффективны, а потому, что наиболее привычны: притом и для «верхов», и для «низов», и для разобщенных — хотя не очень разнообразных — «элит». Или, если выражаться на языке социологии, для социальных институтов и для их «обитателя», общественного человека.

Вот этого человека мы «ищем» последние 15 лет, т.е. стараемся описать, объяснить, понять его характерные черты, возможности и пределы. Мы — это коллектив исследователей бывшего ВЦИОМ, потом ВЦИОМ-А, ныне сменившего вывеску, но не характер деятельности.

Основной инструмент поиска — проект, названный первоначально «Советский человек», согласно которому в 1989, 1994, 1999 и 2003 годах по специальной программе проводились массовые опросы.

Где же «новый» человек?

В самом начале, в конце 80-х, многим казалось, что из-под обломков коммунистического режима появится «нормальный», свободный, активный человек, готовый для свободной жизни. Примерно так представляли себе теоретики великого Просвещения XVIII века освобождение человека от «цепей» феодального порядка (такой образ имел хождение и много позже, уже применительно к пролетариям, которым «нечего терять, кроме своих цепей»). Ничего подобного не произошло, это известно и безо всяких исследований. Человек, которого мы начали изучать в 1989 году, оказался скорее растерянным и встревоженным, чем освобожденным, на первых порах он высказывал доверие новым лидерам (Горбачеву, потом Ельцину) прежде всего потому, что привык надеяться на «первых лиц». Позже пришли годы глубокого разочарования и недовольства — впрочем, преимущественно пассивного, — а затем новый взлет доверия и надежд, уже адресованных нынешнему лидеру страны.

Но движения по кругу в истории не бывает, и у нас его тоже нет. До сих пор половина россиян (49%) полагает, что путь развития, по которому движется страна после 1985 года, ей «искусственно навязан», лишь 37% считают этот процесс «естественным и неизбежным» (март 2004 года, опрошено 1600 чел.). Но только 5% видели прежде возможность вернуться к благословенным временам правления Брежнева (для общественного мнения это лучший период жизни страны за последнее столетие). А согласно последним данным (май 2004 года), 57% утверждали, что они «уже приспособились» к изменившимся обстоятельствам, еще 20% — что они это сделают в ближайшее время.

Вот здесь, в этой серии ответов, как мне представляется, звучит ключевое слово, которое очень важно для объяснения многих проблем нашей современной жизни: приспособились. Времена изменились, человек приспособился. Научился жить без дефицита товаров, ездить за границу, без особого раздражения воспринимать частную собственность и бизнес (если тот не слишком крупный). Но свое участие в политической жизни ограничивает знакомством с теленовостями, парламентские дискуссии считает пустой болтовней, условный «Запад» — опасным врагом России, не выносит «олигархов» и приезжих, надеется на сильную руку президента, которого принимает за вождя…

Когда мы спрашивали, как предпочли бы работать опрошенные, неизменно оказывалось, что большинство (в 2003 году — 54%) выбрали типично «советский» вариант: небольшой, но твердый заработок, значительно реже (22%) высказывалось намерение «много работать и хорошо зарабатывать». «Винить» в таких предпочтениях можно как привычки людей, так и обстоятельства, которые мешают им поступать иначе. Добавлю два примера. Первый — «колхозный». Несмотря на все призывы, большинство бывших колхозников не спешат превращаться в независимых фермеров: нет сил, нет привычки, даже если имеются необходимые материальные средства. Другой — «судейский». Суд присяжных, этот пробный камень демократии, в наших условиях часто не проявляет ни мудрости, ни независимости, но поддается давлению.

«Все как один?»

До сих пор я говорил о человеке, который никак не может или не хочет утратить прилагательное «советский», как о каком-то едином явлении. Единообразия и единомыслия у нас действительно хватает, но ни то, ни другое не бывает сейчас «полным». К сожалению, на газетную поверхность обычно попадает только малая часть данных изучения общественного мнения, в основном «средние» величины, отображающие наиболее распространенные позиции — так сказать, «суммарного» человека. Перечисленные выше позиции одобряют, грубо говоря, 55—60—70% населения, детали не столь важны. Именно этот обобщенный персонаж является участником таких процедур, как всеобщие выборы. На деле же человек, которого мы изучаем, — это сочетание мнений молодых и пожилых, столичных и периферийных, по-разному образованных, тех, кто «за», и тех, кто «против», не говоря уже о тех, кто воздерживается или, скажем, в целом одобряет, но с оговорками. И, разумеется, это человек «простой» и человек «элитарный», продвинутый. Различия мало заметны в ситуации тех же выборов (хотя и в этом случае важно, что бесспорный кандидат, как это было в нынешнем марте, получает менее половины голосов избирателей), но могут быть весьма значимы в других ситуациях, в туманной перспективе.

В общественно-политической жизни страны за последние годы стало заметно меньше разнообразия (точнее, меньше организованного, например, партийного разнообразия) и куда больше старомодного «одобрям-с». Но даже если «все как 60%» или «как 70%» — это совсем не то, что «все как один». Тем более что 60—70% «согласных» не всегда единодушны. Например, из числа одобряющих деятельность В. Путина полностью доверяют ему 17% (май 2004 года). Политической оппозиции у нас сейчас почти не заметно, но сохраняется почва для нее, точнее, для возможного разнообразия взглядов и позиций. Вопрос в том, кто и как сумеет этот потенциал использовать.

Много ли человеку нужно?

Согласно данным последних исследований, в стране растут настроения оптимизма: стало больше довольных, меньше растерянных и испуганных. На высоком уровне, выше 70%, сохраняются показатели одобрения президента. Между тем никаких чудес в жизни страны и людей не произошло. Экономические индексы вернулись к отметкам, существовавшим до дефолта 1998 года, соответственно поднялся уровень жизни и потребления. Но уровень 1989 года все еще не достигнут (это отметил В. Путин в недавнем послании парламенту). В канун президентских выборов, в апреле 2004 года, 57% считали, что наши граждане уже «устали ждать» от президента улучшения жизни в стране.

Откуда тогда массовый оптимизм? Прежде всего из-за невысокого уровня запросов и ожиданий — притом не только потребительских. Скажем, в марте 2001 года средний доход на человека (по опросным данным) составлял 1240 руб., а «нормальным» для себя тогда считали доход в 4780 руб., т.е. в 3,9 раза больше. А в марте 2004 года средний душевой доход — 2670 руб., а «нормальный» — 8850, т.е. в 3,3 раза больше. Не столь много даже по нашим меркам, не говоря уже о международных сравнениях. Положение собственной семьи и страны люди обычно сопоставляют не с заоблачными мечтами или с далекими образцами, а с хорошо знакомым положением в недалеком прошлом, в годы явного кризиса и хаоса.

Нечто подобное происходит и с ожиданиями общественно-политического плана. Реального участия населения в политической жизни у нас никогда не было. От власти люди ждут привычного (точнее, привычно обещаемого) — отеческой заботы, даже намеков на такую заботу. В общественном мнении «неприятные» события (например, чеченская война) все более привычно отодвигаются на задний план, значение «приятных» (участие России в мировых делах) преувеличивается. Стоит упомянуть и нынешние оценки СМИ, в особенности телевидения. «Человек большинства» не поминает сейчас добрым словом ни время перестройки, ни ее политизированный экран; умиротворенная информационно-развлекательная картинка ему куда милее и привычнее.

В каждой волне исследования, о котором идет речь, мы спрашиваем, чего не хватает человеку в нашей стране? Оказывается, прежде всего не хватает материальных благ, причем с каждым разом это воспринимается все более остро, отмечается большим числом опрошенных: 51%, 54%, 68%, 83%. На втором месте сегодня (42% упоминаний по опросу 2003 года) — недостаток «уверенности в себе». Это значит, что массовый оптимизм остается и ограниченным, и ненадежным.

Покорные протесты

Главные особенности «человека советского» когда-то описывались одним точным выражением «лукавый раб» (Т. Заславская): бесправный, покорный, но себе на уме, умеет обманывать судьбу и начальство, обходить любой закон. Не всегда, правда, удачно. Исследования и опыт последнего времени показывают, что в этом отношении человек не слишком изменился.

Лукавый расчет — составная часть механизма его вынужденного приспособления к изменившимся обстоятельствам. Человек адаптируется к миру рынка и бизнеса не потому, что научился работать по-новому, а потому, что научился снижать собственные запросы и отыскивать лазейки, щели, обходные пути в нынешнем, довольно сумбурном порядке. Большинство опрошенных считают, что сегодня в России нельзя жить, не нарушая закона, не уклоняясь от налогов, не платя взяток чиновникам и пр., и пр. По общему мнению, уровень коррупции в стране за последние годы не снижается, а скорее растет. А шумные кампании вроде охоты на «оборотней» чаще всего считают предвыборной акцией. Практически никто (почти 90%) не верит, что недавнее крупное повышение окладов высшим чиновникам убережет их от коррупции.

Привычный массовый ответ на беззаконие и коррупцию «сверху» — обход законов и правил «снизу». В 1999 году 21%, а в 2003 году 30% не видели ничего предосудительного в том, чтобы ездить «зайцем» в городском транспорте, 14% в 1999 году и 19% в 2003-м — в том, чтобы не платить налоги, 23% в 1999 году и 30% в 2003-м — в уклонении от военной службы.

А уровень сколько-нибудь организованного социального протеста неизменно остается весьма низким. В существующей расстановке общественно-политических сил такой протест просто некому организовать и возглавить, да и надежда на заботливую власть еще остается. Но другая, и не менее важная, причина в том, что лукавая покорность «гасит» общественный протест: зачем открыто выступать против несправедливого порядка, если его можно обойти, если к нему можно и привыкнуть? Когда-то, в советские годы, в ходу была ироническая формулировка обоюдно-лукавого общественного согласия: «они делают вид, что работают, а мы делаем вид, что им платим». Сегодня ее можно без конца повторять и перелицовывать («…делаем вид, что подчиняемся» или еще как-нибудь). Но все имеет свои пределы, в нынешних условиях далеко на таком согласии не уехать.

Чего же мы заслужили?

Когда-то Гегель говорил, что каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает. Из всех изречений полузабытого философа это, наверное, остается самым модным. Как будто нетрудно показать — и подкрепить множеством наблюдений, документов, данных исследований — что мы «заслужили» только то, что получаем после очередной фазы социальных иллюзий и экспериментов: довольство малым, разочарование в реформах, новые надежды на старые порядки. Сегодня так судят многие в нашей стране и на Западе. Но с таким способом рассуждений нельзя соглашаться. Если в большинстве случаев в нашей истории побеждало самовластье, если сейчас большинство населения склонно надеяться на сильную руку власти, точнее, главного ее носителя, — это вовсе не значит, что так «должно быть» и что ничего иного наши люди «не заслужили». Очень редко «большинство» определяет выбор исторического пути, как правило, это делает относительно небольшая часть элиты, способная убедить, увлечь, побудить, подтолкнуть других, третьих и т.д. Оглядываясь назад, приходится признать, что именно это меньшинство оказалось слишком слабым на прошлом переломе.

Существует простое и стандартное объяснение любым тенденциям воспроизводства старых образцов поведения на уровне властных институтов, общественного мнения или человека: мы, де, оказались «не готовыми» к иному. Очевидно, что по уровню готовности перейти на европейские стандарты жизни и политики Россия уступает западным соседям бывшего Союза. За извечным спором о том, следует ли за это благодарить свойства русской души или винить отечественную историю, кроется практическая дилемма выбора пути. К повороту 90-х в равной мере не были — и не могли быть — подготовлены ни верхи, ни низы, ни элиты общества.

Сейчас время продумать и переоценить опыт минувших лет — и на уровне властных институтов, и на уровне человека, элитарного и «массового». Это важно, в частности, для того чтобы знать, какие проблемы и коллизии могут нас ждать впереди. Принято говорить, что генералы во всех странах готовятся к «прошлой войне»; это можно отнести и к политикам. Но такой расстановки политических сил и средств, которая возникала в 1985—1990 гг. или в 1991—1993 гг., не повторится никогда. Иными будут и силы, и средства, и выбор пути.

(В основе статьи для «Новой» — лекция в клубе Полит.Ру, апрель 2004 года)