Карьера певца Андрея Лысикова (Дельфина) началась с песен про физическую любовь. Композиции трио «Мальчишник» были обязательными для всех «крутых» школьных дискотек начала 90-х. «Секс, секс, как это мило», — провокационно декламировали Дэн, Дельфин и Мутабор, повергая в экстаз созревающих подростков.

На каком-то этапе Лысиков окончательно созрел. Ему надоело про секс и захотелось в сольное плавание.

В его жизни появились: проект «Дубовый гай» с матерными песнями про жизнь, сотрудничество с электронным проектом «Спирали», наркотики и молодой угар. Потом все это надоело тоже.

Вот уже несколько лет взгляд музыканта направлен внутрь себя. С каждым альбомом в песнях этого человека без образования и, в общем, голоса все больше философии. Школьные дискотеки сменились Театром эстрады, наркотики — воспитанием ребенка.

Дельфин не вылезает из студии, редко появляется на светских раутах и слушает зарубежную рок-музыку, от которой «хочет получить мурашек, бегающих по спине».

Мы встретились с Дельфином, чтобы поговорить о его новом альбоме «Звезда».

Андрей рассказал про отношение к политике, о судьбе современной поэзии и о том, как он удивился, когда поэт Вознесенский выдвинул его на премию «Триумф» за творчество, в котором встречается фраза «Эй, ты, пошел на х…».

— Твой новый альбом совсем не похож на то, что ты делал раньше.

— Именно этого мы и добивались. Для того чтобы получилось что-то новое, я пригласил совершенно других музыкантов. Мне очень помогла работа с «электронным» музыкантом Александром Петруниным, например.

Новый альбом отличается от других не только «по звуку», но и по гармонии. Там совершенно другой набор музыкальных инструментов. Основой пластинки стали акустическая гитара и такая древняя уже музыкальная машинка, как «ритм-бокс». Что касается текстов, тут я изначально отказался от лозунгов, присущих некоторым предыдущим работам. Грубо говоря, я перестал учить людей жизни. Этот альбом — для тех, кто не нуждается в лозунгах, а сам уже знает, как надо жить.

Я старался обратить внимание на то, что находится вокруг нас, и попытаться взглянуть чуть глубже на самые простые вещи. Я как раз послушал сольный альбом гитариста Red Hot Chilly Peppers. Он поразил меня своей откровенностью, и захотелось сделать что-то в этом духе.

— Раньше ты кричал или шептал свои песни. На новом альбоме — запел. Почему вдруг?

— Просто было сильное желание удовлетворить свои амбиции в этом плане. Я не брал уроков пения и отдавал себе отчет в том, что все это далеко от совершенства, но не мог не использовать возможность сделать так, как давно хотел.

— Почему ты устраиваешь презентацию нового альбома в театре?

— Потому что я хочу, чтобы люди, пришедшие на мой концерт, сидели на стульях, а не ходили с водочкой и не жевали бутерброды, как это обычно происходит. Вообще, идеальная концертная площадка для меня — это маленький музыкальный клуб. Мне очень неуютно на больших фестивалях. Когда мы записывали альбом, я представлял себе, что его будет слушать человек, который находится дома один.

— Как ты думаешь, может ли сейчас в нашей музыке появиться принципиально новый стиль?

— Это было бы здорово. Я думаю, есть люди, способные это сделать. Мы просто не знаем об этом в силу всем известных причин. И, судя по тому, как относятся к музыкальному процессу наши радиостанции, вряд ли скоро узнаем. Что говорят их руководители? «Мы даем людям только то, что выгодно нам самим. Остальное нас не касается». Им не нужно ничего нового. Поэтому радио не выполняет даже своих информативных функций. Мы ничего не знаем о том, какие группы, кроме уже известных, есть в других городах. Люди могли бы сами разобраться, кто им нравится, а кто нет, но им не дают право выбора.

— Раньше Россия славилась своими поэтами. Сегодня сложно назвать какое-то яркое поэтическое имя. Что происходит с поэзией в стране?

— Я думаю, что, если бы такой необычный поэт, как Хармс, жил в наше время, он просто растворился бы или исчез. Был бы известен только в кругу своих знакомых как некий веселый парень, сочиняющий «прикольные» стихи.

Мне кажется, большинство поэтов сейчас пишут стихи для очень узкого круга людей. Наверное, сегодня наиболее выгодно сочетать стихи с музыкой. Только так можно донести до большой аудитории свои мысли.

— Сейчас многие считают, что мат должен стать легитимным, как в музыке, так и в литературе. Что ты думаешь по этому поводу?

— Нужно снять все запреты, и, может быть, именно за счет этого мы станем меньше ругаться. Может быть, мы даже будем больше понимать друг друга. Если кто-нибудь позволит себе выругаться матом по телевизору, то к этому человеку будет соответствующее отношение. Ничего страшного не случится — в общем-то мат уже и так занял свое практически законное место. К тому же, по-моему, это такая яркая деталь, по которой можно будет понять, насколько человек глубок. Потому что будет сразу видно, для чего он применяет эти слова. Нужны ли они для того, чтобы человек попросту польстил сам себе: мол, вот я такой крутой, особенный, или чтобы подчеркнуть какую-то мысль.

— Для русской рок-музыки всегда был очень важен текст. Согласен ли ты с тем, что русские рок-музыканты — Шевчук, например, — прежде всего поэты, а лишь потом музыканты?

— Я думаю, что прежде всего это связано с самим характером русского языка. У нас слова очень много весят сами по себе — совсем не как в английском, например. Поэтому они — первое, на что обращаешь внимание при прослушивании любой песни. Другой вопрос: что, может быть, музыка сама по себе не всегда соответствует уровню текстов, она несовершенна и часто однообразна. Вот это плохо, конечно.

— Ты считаешь себя продолжателем традиций русского рока?

— Я думаю, в том, что мы делаем, очень много русского. Во-первых, в силу чисто объективных причин, что я здесь родился и живу. Пусть многое из того, что присуще нашей жизни, мне не нравится, я все равно хочу быть непосредственным ее участником, ее частью. Если какой-нибудь иностранец услышит мою музыку и скажет, что она «очень русская», мне будет приятно. Но я не стал бы называть то, что я делаю, рок-музыкой. В моем представлении таким должен быть мейнстрим — то есть ровная и достаточно популярная музыка, которая должна быть понятна многим.

— Что ты думаешь по поводу того, что такое понятие, как «альтернативная музыка» (к которой в конце девяностых относили и «Кирпичей», и «RHCP»), по большому счету, перестало существовать?

— Есть одна альтернатива — альтернатива здравому смыслу. Когда ты слушаешь музыку и понимаешь, что это нечто нереальное и для тебя совершенно непонятно, как это сделано, как этого люди добились, — вот это и можно называть альтернативной музыкой. Все остальное — то, что гремит, трещит, — по сути дела, просто поп. Хотя почему-то многие до сих пор называют это альтернативной музыкой.

— По инициативе поэта Вознесенского тебе дали молодежный «Триумф». Для тебя это важно?

— Конечно, это польстило моему самолюбию. Для меня было удивительно и странно, что эта премия основывалась на пластинках «Не в фокусе» и «Глубина резкости». Когда я слушаю их сейчас, для меня очевидны их смысловой хаос, не до конца сформировавшиеся идеи. Странно, что официальные люди приняли это «за чистую монету». Вообще, от подобных премий у меня остается печальный осадок — похоже на то, как будто людям раздают утешительные призы. Все это напоминает некий большой Дом культуры, в котором я тоже невольно занимаю одну из комнат. В нашем музыкальном мире вообще все весьма странно складывается — нет ощущения, что ты занимаешься каким-то реальным, настоящим делом.

— Как ты считаешь, должен ли музыкант участвовать в политической жизни страны?

— Когда-то я давал концерты в поддержку политических партий. Когда тебе звонят по телефону какие-то глупые люди и хотят выкинуть свои деньги на ветер, возникает вопрос: а почему бы их не подобрать? На самом деле я думаю, что не только рок-музыкант, но и каждый человек должен иметь свою гражданскую позицию. Очень странно, что этого нет. В Испании, например, когда произошел мощный теракт, все люди встали и вышли на улицу. У нас происходит все, что только возможно, — режут, взрывают и так далее — и ничего не меняется. Мы как граждане своей страны еще несостоятельны. Поэтому с нами делают что хотят.