Москва, первый послевоенный Новый год…
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
В 1939 году было решение Совета Народных Комиссаров СССР по вопросу организации моего матча на первенство мира по шахматам с чемпионом мира Алёхиным, но война помешала организации матча.
Сейчас положение в шахматном мире таково, что в 1946 году должен решиться вопрос о первенстве мира.
Англичане… предлагали организовать мой матч с Алёхиным…
Американцы предлагают по-новому разыграть звание чемпиона мира — в матче-турнире при восьми участниках…
Я готов искренне принять любое решение — играть матч с Алёхиным, участвовать в матче-турнире или совсем отказаться от борьбы…
Но было бы обидно, если советские мастера на ближайшие годы будут отстранены от борьбы за первенство мира лишь потому, что решение будет принято с опозданием.
Дорогой Иосиф Виссарионович, я прошу Вас решить этот вопрос.
Михаил Ботвинник
11 января 1946 года».
Написать письмо Сталину, предостерегая Верховного главнокомандующего от медлительности в принятии государственных решений, мог только отчаянно смелый, решительный человек, точно просчитавший свои действия на несколько ходов вперед. Этими качествами шахматист Михаил Ботвинник обладал в полной мере.
В Советской России лозунги «Шахматы — это гимнастика ума» и «Шахматы — орудие пролетарской культуры» не случайно украшали стены всех изб-читален и домов культуры. Шахматы не просто любили — их культивировали. Развитие этого вида спорта курировал ближайший соратник Ленина прокурор республики Николай Крыленко. Шахматы были включены в обязательную программу допризывной подготовки молодежи.
Победа 25-летнего Ботвинника в 1936 году на международном турнире в Англии, где он оставил позади признанных шахматных корифеев: Алёхина, Эйве, Флора и Решевского, и успешная игра в 1938 году на турнире в Голландии не остались незамеченными. Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе подарил Ботвиннику автомобиль. А Сталин издал специальное распоряжение, разрешающее шахматисту использовать определенное количество бензина в этом автомобиле за государственный счет. Эта бумажка долго висела над столом Ботвинника в Центральном доме шахматиста.
Водрузить на шахматном олимпе красный флаг и доказать таким образом всему миру преимущество социализма было мечтой советского руководства. С появлением Ботвинника эта мечта могла стать реальностью.
С 1937 года борьба за шахматный трон приобрела еще больший политический оттенок. Великий кубинский мастер Хосе Рауль Капабланка уступил высший шахматный титул великому русскому гроссмейстеру Александру Алёхину. С советским государством у Алёхина отношения не сложились.
Бросить вызов русскому чемпиону-перебежчику стало делом принципа. Сделать это предстояло советскому чемпиону Михаилу Ботвиннику. Он жаждал схватки… Но для встречи с идеологическим врагом нужно было получить разрешение Кремля.
В ответ на запросы власть резюмировала: «Если решите вызвать шахматиста Алёхина на матч, желаем Вам полного успеха. Остальное не трудно обеспечить. Молотов».
По тону письма, по тому, как оно было написано, чувствовалось, что писал его сам вождь народов. Ботвинник говорил, что прочитал его с кавказским акцентом… Но матч не состоялся. По весьма уважительной причине: 1 сентября 1939 года Германия объявила Польше войну. Миру стало не до шахмат.
Осенью 1945-го Ботвинник вновь поднял вопрос об организации матча с действующим чемпионом мира Алёхиным.
Но в этот раз проведению матча воспротивилось ведомство Лаврентия Берии — Алёхина теперь считали не просто белоэмигрантом, но и военным преступником. После разгрома Германии Алёхина, гражданина Франции, обвинили в сотрудничестве с фашистами. Скрываясь от преследования французского суда, он перебирается сначала в Испанию, затем — в Португалию. Советские компетентные органы предупредили Ботвинника, что, если Алёхин пересечет границу СССР для участия в матче, его тут же арестуют и выдадут французским властям. Предложили другое решение: ведущим гроссмейстерам мира договориться между собой и лишить Алёхина чемпионского звания.
Но Михаил Ботвинник считал, что чемпиона мира нужно победить в честной борьбе. 11 января 1946-го он обратился за поддержкой к самому Сталину. Причем сумел довести до вождя всех народов устную информацию: «Если отстранить Алёхина от звания чемпиона мира путем сговора, то титул автоматически перейдет к экс-чемпиону мира голландцу Максу Эйве, а тот, в свою очередь, может вольно или невольно проиграть американцу Решевскому. И шахматная корона уплывет за океан, в Америку».
Расчет был точным. Допустить, чтобы на шахматном олимпе развевался не красный, а звездно-полосатый флаг, Сталин не мог. Разрешение на поединок было получено. Согласовали с Алехиным все детали и договорились, что матч состоится в Англии, в Ноттингеме, в августе 1946-го.
Но ни долгожданного поединка, ни примирения великого русского шахматиста с соотечественниками не произошло.
24 марта на квартире Ботвинника раздался телефонный звонок. Сообщили, что три часа назад Александр Алехин скоропостижно скончался при странных обстоятельствах. Во всяком случае, впервые с 1886 года шахматный мир остался без своего короля. Чемпион ушел непобежденным.
Теперь судьба шахматного трона должна была решиться в 1948 году на турнире сильнейших гроссмейстеров мира: экс-чемпиона голландца Эйве, американца Решевского и советских мастеров Ботвинника, Кереса и Смыслова.
Первую часть турнира в Голландии Ботвинник выиграл: из 8 возможных очков набрал 6. Теперь предстояло играть в Москве. Участники турнира направлялись в советскую столицу на поезде. На границе Германии с Польшей случилось непредвиденное: советским шахматистам разрешили следовать дальше, голландцу Максу Эйве и его секундантам было предписано вернуться домой. Основание — отсутствие транзитных виз. Завершение турнира и признание нового чемпиона мира (напомним, что Ботвинник лидировал) оказались под угрозой. Чтобы исправить положение, Ботвинник звонит сначала в Варшаву, потом в Берлин, затем в Москву. Только после его звонков в высшие инстанции инцидент был исчерпан. Поезд проследовал дальше.
Но в Бресте, на границе с СССР, страсти вновь накаляются. На этот раз уже советские таможенники и пограничники ставят под угрозу будущее чемпионство Ботвинника: при досмотре багажа голландского гроссмейстера находят подозрительные тетради на неизвестном языке.
Доказать пограничникам, что тетради экс-чемпиона содержат не зашифрованные инструкции для подрывной деятельности, а представляют собой невинный анализ шахматных партий, не удавалось. А поскольку голландский язык в пограничном Бресте никто, кроме Эйве, не знал, бдительные стражи границы приняли «мудрое» решение: тетради отправить на экспертизу в Москву, а голландского шахматиста задержать до выяснения обстоятельств…
Но в конце концов поезд благополучно прибыл в столицу.
За поединком ведущих гроссмейстеров мира в столичном Доме союзов следила вся страна. А Ботвинника вызвали на заседание секретариата ЦК. В Кремле опасались, что советский мастер может проиграть турнир по очкам американцу Решевскому, и решили подстраховаться… Предложили хитрую комбинацию: чтобы остальные советские участники сыграли с Михаилом Моисеевичем в поддавки. Тот с возмущением отказался. И без такой поддержки блестяще выиграл турнир, одержав 10 побед при двух поражениях.
Все, кто был знаком с Михаилом Ботвинником, знали: или он играет изо всех сил, или не играет вообще. Ботвинник всегда садился за шахматный стол во всеоружии — у него была специальная теория подготовки. Он выключал телефон, не читал писем. Полностью сосредоточивался на предстоящей игре… О том, как он настраивался перед игрой, до сих пор ходят легенды. Бронштейн как-то сказал: «Ну как я мог выиграть у Ботвинника? Это наше знамя. Это наш основатель. Я на него почти молюсь. А Ботвинник повесил мою фотографию над своей кроватью и с утра, как на зарядку, «гав-гав-гав» на нее. Настраивается на борьбу!».
Он должен был видеть в шахматисте не только противника, он должен был себя настроить против этого человека.
Любимое изречение шахматного патриарха: «Человека от других живых существ на Земле отличает умение выделять главное».
Главным в его характере было категорическое отрицание иной точки зрения. У Ботвинника было суровое правило — своих обидчиков он внутренне приговаривал к отторжению. Он говорил: «Я зла не помню, я его записываю». И записанных в кондуит дисквалифицировал для общения на вполне определенный срок. Не разговаривать до 1 сентября, скажем, 1971 года. Говорят, что как только наступало это число, Ботвинник мог позвонить и начать разговор.
У него было досье на всех своих потенциальных соперников. И этому досье по тщательности, разнообразию данных, которые он туда заносил, мог позавидовать самый секретный отдел КГБ. Он считал важным знать все о партнере: дебютный репертуар, психологический настрой, как реагирует на победы, как играет цейтноты.
Он обедал за полтора часа до начала партии, шел на игру пешком и появлялся в зале ровно за 10 минут до старта.
У него не было своего кабинета. Тренировался за общим обеденным столом. Если домашние легли спать, он мог заниматься в ванной. Чтобы привыкнуть к шуму в зале, включал дома радио.
Ботвинник в отличие от многих своих коллег никогда не курил и не выносил табачного дыма. Поэтому к поединкам с курильщиками готовился особо: просил секунданта «создавать дымовую завесу».
Взойдя в 1948 году на шахматный трон, Ботвинник обеспечил лидерство советских гроссмейстеров на 24 года. Но в 1972-м в шахматном королевстве произошел переворот — на престол поднялся американец Роберт Джеймс Фишер.
За шахматной доской они встречались только один раз — на шахматной Олимпиаде в Болгарии в 1962 году. Ботвиннику шел 52-й год, Фишеру было 19. Перед поединком американец публично обещал разгромить стареющего советского чемпиона мира. Партия, в которой белыми играл Ботвинник, на 45-м ходу была отложена в безнадежном для него положении.
Фишер и его секунданты даже не стали заниматься послематчевым анализом и демонстративно рано удалились в гостиницу — спать. Напротив, в окнах, где размещалась наша шахматная делегация, до утра горел свет: была объявлена «шахматная всенощная» — вся команда искала спасительное решение. Но, по общему мнению, выхода не было…
На доигрывании Фишер держался вежливо, но подчеркнуто снисходительно. Ботвинник был деловит и спокоен. Но через несколько ходов, как вспоминают очевидцы, «Фишер побледнел, как полотно, а потом в его глазах появились слезинки». Он понял, что партию ему не выиграть — Ботвинник разыграл редчайшее окончание, которое вело к ничьей!
Свой последний матч Ботвинник сыграл, когда ему было уже за 60. Мотивируя свой уход, сказал, что больше ничего красивого в шахматах не создаст, а стало быть, незачем играть. Но Ботвинник не был бы Ботвинником, если бы буквально через несколько лет он вновь не напомнил о себе. Да как! Он придумал шахматный компьютер.
К новой затее шахматного патриарха тогда, в середине 70-х, коллеги относились скептически. Это сегодня всем ясно, что Ботвинник три десятилетия назад просто опередил время, предложив создать искусственный интеллект.
Несколько лет Ботвинник на свои деньги покупал самое необходимое оборудование, из своего кармана оплачивал работу небольшой группы единомышленников-программистов. Однако без наличия мощной электронной вычислительной машины запустить проект «Пионер» было невозможно. Ботвинник договорился с учеными из американского города Миннеаполис о подключении «Пионера» к мощнейшей американской компьютерной программе «Сайбр-176». Этот вопрос решался на специальном совещании в ЦК партии, куда были приглашены ведущие ученые в области автоматики и электроники. Ботвиннику отказали. Отказ мотивировали так: «Если американцы узнают, что в СССР для «Пионера» нет производительной ЭВМ, то слабость советской вычислительной техники станет очевидной, и они нанесут упреждающий ядерный удар». Превентивного ядерного удара со стороны Америки не последовало, но и «Пионер» Ботвинника не заиграл — отечественных технологий для реализации его идеи не нашлось.
К концу жизни Ботвинник пришел к парадоксальному выводу, что игра в шахматы и управление экономикой могут подчиняться одним и тем же законам. Мало кто знает, что попытка создать «искусственного шахматиста» была лишь преддверием решения самой грандиозной задачи, которую поставил перед собой Ботвинник. Еще в начале 60-х он обратился к Хрущеву с соображениями о том, как улучшить социализм. Его предложения назвали ревизионистскими и посоветовали не отвлекаться от шахмат. К концу 80-х Ботвинник, видя, что страна на грани катастрофы, вновь выступил с предложением о смене экономического курса. И, параллельно с шахматной компьютерной программой, разработал алгоритм управления экономикой страны.
У него была идея соединить социализм с капитализмом. В том смысле, что во главу угла была поставлена прибыль. Но не прибыль какого-то частного олигарха или частной отрасли, нефтяной, допустим, а общая прибыль экономики.
Предложения Ботвинника заинтересовали ведущих экономистов страны: академиков Шаталина и Аганбегяна. Ботвиннику и его группе разрешили использовать секретную информацию главного вычислительного центра Госплана СССР. Работа подходила к завершению, но в августе 91-го все закончилось.
Из записной книжки Ботвинника: «Господь Бог, сотворив человека, допустил ошибку: ограничил его разум, позабыв ограничить его глупость…»
В последние годы жизни он почти ослеп, но надеялся успеть решить еще одну задачу. С развалом СССР произошел глубокий раскол и в шахматном мире: шахматисты разбежались по разным ассоциациям и стройная система отбора единого чемпиона мира рухнула. Ботвинник пытался преодолеть этот разлад.
Он считал, что географические границы могут меняться, политики могут играть с народами, как они хотят, — делить страны. Но гуманитарное пространство, спортивное пространство, шахматное, оно должно развиваться как одно целое.
Из записной книжки Михаила Ботвинника: «Деньги потеряны — ничего не потеряно. Здоровье потеряно — много потеряно. Мужество потеряно — все потеряно». В своей жизни Ботвинник терял и деньги, и здоровье. Но мужество — никогда.
