23 мая 1996 года Михаил Горбачев с супругой приехал в Самару. Шла предвыборная президентская кампания 1996 года, а Михаил Сергеевич был кандидатом в президенты России.
Горбачев планировал встретиться с руководством области, пообщаться с избирателями, а вечером выступить в эфире нашей телекомпании «РИО».
…В 96-м Михаил Сергеевич приехал в Самару уже не всемогущим генсеком, а всего лишь кандидатом в президенты России.
Кандидатов было одиннадцать, но реальных претендентов двое — Ельцин и Зюганов. Шансы на победу бывшего президента СССР Горбачева всерьез не рассматривались.
И встречали его в Самаре соответственно.
Губернатор Константин Титов проигнорировал приезд Михаила Сергеевича. Зная, что Горбачев приедет, Титов рано утром улетел из Самары (забавно, что пять лет спустя Константин Алексеевич станет ближайшим политическим союзником Горбачева). Вполне возможно, что свою невстречу Титов благоразумно согласовал с кремлевской администрацией.
Вице-губернатор Владимир Мокрый, оставшийся за Титова, отказался встречаться с Горбачевым*.
Первое, что я услышал от Горбачева, когда он приехал ко мне на передачу, — это что его во всем блокируют, что семья постоянно находится «под колпаком» у ФСБ, что телефоны прослушивают. А еще Горбачев постоянно переспрашивал: «Виталий, а вы уверены, что передача выйдет в прямой эфир? Уверены, что ее не заглушат?».
Я заверил Михаила Сергеевича и Раису Максимовну, что сделаю все, чтобы в студии им было комфортно и уютно. Правда, сразу предупредил, что вопросы буду задавать не только свои, но и телезрителей. Кстати, я попросил Горбачева, чтобы в эфире они были вдвоем с Раисой Максимовной. Они предложили: Горбачев начнет один, а дальше — как передача пойдет.
И вот эфир — таким, каким он был 23 мая 1996 года, — «Студия ДВА» с Михаилом Горбачевым».
Виталий ДОБРУСИН: Добрый вечер! Вы смотрите программу «Студия ДВА». Как всегда, мы работаем в прямом эфире. Сегодня у нас необычная передача — в гостях у зрителей телеканала «РИО» человек, которого знает вся планета. Я представляю уважаемого гостя: Михаил Сергеевич Горбачев.
Михаил Сергеевич, кто вас встречал в аэропорту «Самара»?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Представитель мэра города* и пресса.
Виталий ДОБРУСИН: Считаете ли вы, что губернатор и «другие официальные лица» проигнорировали ваш визит по команде Москвы?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Я уже месяц в разъездах, и такая практика повторяется из региона в регион. За редким исключением, где руководители администраций обладают самостоятельностью и ценят себя. Сегодня власти равнодушны к Горбачеву, ведь его рейтинг, как пишут, один процент. <…>
Виталий ДОБРУСИН: Вот уже четыре года вас не видно и не слышно. Почему информацию о вас замалчивают?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Это сознательная блокада. Даже написанные книги мне не удается издавать в Москве. Одну книжку я подпольно напечатал в Рязани. Представляете? Горбачев — отец советской демократии и гласности — тайно (!) издает книжку 10-тысячным тиражом! Прямо Солженицын!.. Горбачев много и многих знает. Знает, чего они стоят и что делали. Поэтому и надо изолировать Горбачева и повесить на него всех собак. И это отрабатывается идеально.
Виталий ДОБРУСИН: Наши зрители интересуются, кто, по-вашему, больше виноват в сегодняшнем политическом и экономическом кризисе России — Горбачев или Ельцин?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Это важный вопрос. Многие меня спрашивают: «Михаил Сергеевич, то, что происходит в стране, — это и есть перестройка? Этого вы хотели?». Нет! Замыслы были иные. Все надо было делать постепенно, эволюционно. И вдруг все оборвалось. Навязали совсем другое, причем со ставкой на развал страны, на шоковую терапию. А это уже другая реформа и другие творцы. За кашу, которую заварили в январе 92-го года, я ответственности не несу. Мне говорят: «А почему вы допустили Ельцина до власти?». Позвольте, на съезде я выступал против избрания его председателем Верховного Совета РСФСР. Выступал открыто, перед всей страной. И что? Хоть с перевесом в три голоса, но Ельцина избрали! Пришел июнь 1991 года, его избирают президентом России. И Рыжков, и Жириновский, и Тулеев, и ваш земляк Макашов — его соперники, но избиратели отдают победу Ельцину уже в первом туре. Пятьдесят восемь целых и две десятых процента! Так кто же власть дал Ельцину? Свободные выборы… На свободных выборах россияне приоритет отдали Борису Николаевичу. Просчитались? Так давайте впредь думать!
Я власть добровольно не отдавал, все шло в рамках демократических процессов. Можно было пойти на силовое решение, но это толкнуло бы страну в конфликт, кровь и гражданскую войну. Посмотрите, как пришли к Беловежскому соглашению Верховные Советы республик: в белорусском парламенте один только Лукашенко голосовал против раскола Союза, в украинском — три депутата, в российском — 6 человек. Причем среди депутатов Верховного Совета России восемьдесят пять процентов были коммунистами, и эти коммунисты практически все проголосовали «за». И Зюганов сам уговаривал их так голосовать по просьбе Хасбулатова. <…>
Виталий ДОБРУСИН: Как вы сегодня живете? Есть ли у вас машина, дача? Какая у вас пенсия?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Когда я был генеральным, все гонорары, все премии, в том числе и Нобелевская, — все шло на гуманитарные цели и в партийную кассу. Таков был порядок. С началом либеральных реформ наши сбережения, как и у всех, были сметены. Теперь, когда я уже не президент, моя пенсия превратилась в чепуху. До января 1995 года я получал четыре тысячи рублей. (В то время эта сумма равнялась одному доллару, и на эти деньги можно было купить разве что полкило колбасы. — В.Д.) А жить-то надо! Поэтому я начал писать книги, ездить с лекциями. Так что теперь моя семья хорошо обеспечена.
Виталий ДОБРУСИН: Извините, Михаил Сергеевич, но я осмелюсь задать вопрос, по поводу которого столько сплетен. Это правда, что без советов Раисы Максимовны вы не принимаете решений?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Сколько на этот счет наговорено! Да, появление Раисы Максимовны было неординарным событием в нашей истории. Но ведь мы ничего не меняли, жили, как жили. Только раньше нами никто не интересовался. Наша личная жизнь не имела никакого общественного значения. И вдруг я — генсек. А рядом — жена. Я принял решение ничего не менять. Нас связывают отношения мужчины и женщины, которые сделали выбор в 18—19 лет и которые так и остались навсегда вместе. Мы друзья и поддерживаем друг друга. Моя жена — образованный человек, доцент, вела преподавательскую работу. Когда Раисе Максимовне говорят о ее руководящей роли, то она отвечает: «Это несерьезно и даже обидно: неужели мы так примитивны?!». Подумайте, ну как может Раиса Максимовна влиять на решения Политбюро ЦК КПСС?! Не смешно ли это?! Я благодарен ей за поддержку. И всегда приветствую добрые, уважительные отношения между мужчиной и женщиной. Как их не хватает всем нам! <…>
Виталий ДОБРУСИН: Михаил Сергеевич, поскольку вопрос был о Раисе Максимовне и она сейчас находится здесь, в студии, может быть, вы разрешите ей принять участие в нашей передаче? Я могу вас об этом попросить?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Ну если это нужно для передачи…
Виталий ДОБРУСИН: Раиса Максимовна, я вас прошу, пожалуйста, подсаживайтесь к Михаилу Сергеевичу. Наш ассистент режиссера вам поможет… Добрый вечер! Примите букет от нашей телекомпании. Когда мы его выбирали, решили, что именно эти цветы — для вас.
Раиса ГОРБАЧЕВА: Виталий, все цветы мира прекрасны! Спасибо! <…>
Виталий ДОБРУСИН: Раиса Максимовна, это правда, что вы устроили скандал, когда узнали о желании мужа участвовать в избирательной кампании?
Раиса ГОРБАЧЕВА: Скандалы не в моем характере. Но я действительно была против вступления Михаила Сергеевича в новую президентскую кампанию. Потому что я не из книжек узнала, что такое жизнь реформатора. Мне пришлось разделить с ним эту жизнь. Очень много пришлось пережить с 85-го года. И только поэтому я не хотела, чтобы Михаил Сергеевич снова возвращался и стал президентом. Но Горбачев — политик до последней клеточки своего существа. Он принял решение, а я его жена и ему помогаю.
И в этот момент произошло ужасное: в студии вырубился свет. Это потом выяснится, что на подстанции произошел скачок напряжения. Но тогда я поверил бы в любую версию. А Горбачевы, молча сидевшие в темноте, — те уж точно были уверены, что отключение — дело рук ФСБ. Замыкание было коротким — около минуты. Но именно с того эфира я начал активно седеть.
Пока всех охватило оцепенение, наш главный оператор Игорь Пензин проявил чудеса героизма и сумел-таки подключить автономное освещение.
В эфир пошел запланированный сюжет о том, как в декабре 1991 года Михаил Горбачев выступил с отказом от поста президента СССР: «Я покидаю свой пост с тревогой. Но и с надеждой, с верой в вас, вашу мудрость и силу духа. Желаю всем вам самого доброго!»
В этот вечер Михаилу Горбачеву впервые в Кремле не налили чая.
Виталий ДОБРУСИН: Михаил Сергеевич, вас не смущает, что многие журналисты в последнее время рисуют образ Горбачева в страдательном наклонении?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Я отношусь к этому спокойно, иногда с улыбкой. Напраслину отбрасываю и не опускаюсь до кухонных разборок. Вот говорят: «Горбачев — нерешительный. Горбачев — кисель. Да, хороший человек, но слабак!». Ну а как же он, «кисель», развернул страну, такую махину, к демократии, гласности, остановил гонку вооружений, всех бывших противников страны сделал ее партнерами?! Как же он, «слабак» такой, закрыл войну в Афганистане, когда трудно было даже подумать о ее завершении?! Что-то тут не клеится! Я всегда старался, чтобы меня понимали. Понимали, что я хочу, что предлагаю. И если бы меня это не беспокоило, я бы никакими реформами не занимался. И в вашей студии меня бы не было, а сидел бы я в кресле генсека, и все было бы о'кей…
Виталий ДОБРУСИН: Михаил Сергеевич, когда вас избрали генсеком, то полномочий у Горбачева было столько, сколько не было ни у одного руководителя страны. Зачем вам нужно было ограничивать свою власть и в итоге с ней расстаться? Ведь, с точки зрения обыкновенного человека, вы делали все время хуже себе!
Михаил ГОРБАЧЕВ: Давайте вспомним, что с нами происходило в то время. Страна начала сдавать, она уже давно имела дефицитный бюджет — решили поправить его водкой. Темпы производительности труда снизились в три раза в промышленности и в пять — в сельском хозяйстве. Качество наших товаров было гораздо ниже импортных. Вся страна стояла в очередях за дефицитом. Ведь за какие-то сапожки из Югославии могли друг друга изувечить в этих очередях. Позорная ситуация! Самая образованная страна с самыми большими ресурсами, огромным потенциалом — и что-то не получается. Ведь мы же образованный, культурный народ, а жизнь свою обустроить не можем! Человека лишили инициативы. Например, чтобы поставить общественный туалет в Ставрополе, нужно было проект согласовывать с Госстроем Российской Федерации. Дело шло к тому, что и в туалет надо было разрешение получать из Москвы. Разве это жизнь?! Я уже на Ставрополье, в «отдельно взятом крае», пытался найти какие-то рычаги. Но видел, что все упирается в Центр; думал, окажусь в Москве — сумею повлиять на ситуацию. Так нет! Надо было занять пост генсека, чтобы вывести людей из социальной апатии, из скованности, в которую загнала их система! И без трансформации этой системы — никуда.
Виталий ДОБРУСИН: Но не кажется ли вам, что гласность привела к хамству, а свобода — к разгулу преступности?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Одно дело — получить свободу (да еще если ты ее не завоевал, а получил сверху!) и другое — научиться пользоваться этой свободой, демократическими выборами, гласностью, свободой экономической. Вот почему для своих замыслов я отводил большой период жизни. Не могут люди, родившиеся при советской власти, в изолированной от мира стране, при остром контроле за всем и вся, сразу, назавтра же, стать свободными. Свободу мы получили, но не знали, что с ней делать. Но нужно было идти — дорогу осилит идущий. Я уверен: если бы мы шли эволюционным путем, если бы не путч, дело выглядело бы иначе.
Виталий ДОБРУСИН: Михаил Сергеевич, если все вернуть назад, к марту 85-го года, что бы вы сделали по-другому?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Замыслы остались бы теми же: свободная страна, демократия, свободный человек, общество, открытое для общения с народами мира. А вот в том, как идти к этому обществу, многое бы поменял. <…>
Виталий ДОБРУСИН: Кто сегодня в ближайшем окружении Горбачева?
Михаил ГОРБАЧЕВ: Семья у нас большая: дочка, внучки, зять, брат, сестры. В прошлом году — он был очень тяжелым — мы с Раисой Максимовной похоронили наших мам. <…>
Виталий ДОБРУСИН: Вас обвиняли во всех грехах, даже в присвоении золота партии…
Михаил ГОРБАЧЕВ: Если бы Горбачев это сделал, знаете, как бы это размотали! Хотя болтовни и нагромождений в прессе хватает. Последняя сплетня — у Горбачева семь дач! Я слушал-слушал, потом сказал: «Кто найдет, пусть забирает все!». Нет никаких дач, кроме государственной. Есть трехкомнатная квартира, президентскую мы освободили.
Раиса ГОРБАЧЕВА: Нас выселили из нее. За сутки!
Михаил ГОРБАЧЕВ: И с дачи выкидывали, и из квартиры. Вот так обращались. Но плакаться не нужно, чепуха все это. <…>
Вечером я отправился в гостиницу на ужин с Горбачевыми. Когда я пришел, там были в основном самарские журналисты. Раиса Максимовна полувластным движением показала, чтобы я садился рядом с ней.
Она рассказывала, как тяжело они живут. Что Горбачев, конечно, хорохорится, когда заявляет о своей обеспеченности, но на самом деле проблем хватает, и материальных тоже. Что она ходит по магазинам и по рынкам…
…Летом 2002 года мы с супругой и детьми путешествовали на теплоходе по Волге до Москвы. В столице дети пошли в кино, а мы с Ниной купили цветы и поехали на могилу Раисы Максимовны. На Новодевичьем кладбище я снова дарил цветы Горбачевой. Только теперь уже не услышал от нее, как тогда в студии: «Все цветы мира прекрасны!»…
*Глава Самары Олег Сысуев хоть и не встречал Горбачева в аэропорту лично, позже принял Михаила Сергеевича у себя в мэрии.
(Книга В. Добрусина скоро выйдет из печати.)
