Наш корреспондент Юлия Санкович приняла участие в шоу «Кресло» и выиграла 1000 долларов. Получит ли она деньги, редакция сообщит

З

ачем людям прорываться на тиви? Чтобы сознательно поработать клоунами и развлечь себе подобных? Ведь совершенно понятно, что подобные будут сидеть перед ящиком, тыкать в тебя пальцем (карму портить!) и говорить, что они-то уж конечно отгадали бы мелодию с трех нот, указали точные параметры сумки кенгуру и спели ведущему любимую песню не в пример лучше.

Люди в телевизионных шоу всегда выглядят идиотами. Ведущие — не исключение. Потому что какой нормальный человек безропотно согласится изо дня в день общаться с теми, кому захотелось попасть на тиви?

Ш

оу «Кресло» отличается от других. Оно пытается объяснить природу идиотов. Теория Бондарчука проста: участник — не дебил, просто волнуется.

Когда очень переживаешь, глупость оправданна. Наверное, поэтому все влюбленные смахивают на идиотов.

Моя подруга Надя давно пишет в газете про телевизор. Недавно она прибежала возбужденная: «Кресло» делает спецвыпуск. Все участники — журналисты. Пойдешь?».

Сама Надя идти не хочет, хоть и умная. Знает, что люди в телевизоре выглядят тупыми и толстыми. Мне все равно — не первый раз подопытный кролик. Киваю головой — готовлюсь выступать за родную газету.

Через час звонят с СТС — съемки в «Останкино» через неделю. С собой взять мозги, паспорт и группу поддержки. С азартом собираю кучку друзей.

День съемок — вторник. Холодно. Над Останкинским телецентром нависает красно-коричневая металлоконструкция — монорельсовая дорога. Первое чудо прогресса — поближе к телевизионщикам (чтоб не забыли осветить).

На служебном входе ждет черненькая Лена с квадратными бумажками: «Приглашаем принять участие в съемках шоу «Кресло»… Бесплатно». Группа поддержки разбирает билетики. Улыбается. Маленькая Лена вздыхает и ведет нас на второй этаж.

Комната с надписью «Артистическая» заставлена старой мебелью. Группа поддержки отражается в больших зеркалах. Меня («быстро, быстро!») Лена отправляет мерить давление «к Максу». Главная болельщица Надя отправляется со мной «посмотреть».

«К Максу» — очередь. Ждем на коричневом диване из кожзама. Обсуждаем высокую блондинку в кружевных колготках и летнем платье из крашеной рыбьей чешуи. Через пять минут появляется киприот Авраам Руссо. Артист рад — он измерил пульс. Теперь пытается поражать победоносным взглядом самца с Востока. Нам с Надей до его зеленых глаз дела нет — мы заполняем контракт в трех экземплярах.

Авраам оскорблен. Он по-хозяйски ощупывает «рыбью чешую» и уводит ее прочь.

Пока Руссо трогает даму, его директор внимательно заполняет контракт. «Нужно обсудить это с моим юристом, — сообщает Лене крашеный блондин со скучающим лицом. — Здесь скользкие моменты». Сам Авраам далек от бумажной волокиты. Восточная звезда плохо говорит по-русски.

Мы с Надей окончили хороший институт — справляемся сами. Я подписываюсь, что не принимаю наркотики из длинного списка, не имею болезни астмы (ложь, но назад дороги нет) и что в случае возможного ухудшения здоровья после участия в программе не буду валить вину на организаторов. (Самовнушение — великая штука. Уже неделю болею.)

Наконец идем мерить пульс. За дверью у Макса — певец Шура.

На полной голой груди Шуры — три белых присоски. Артист развалился в кресле и шутит с приятным молодым человеком. Худощавый Макс закрепил на присосках звезды специальные клеммы-прищепки и протянул провода к черной коробочке. Коробочка замигала красным огоньком — стала мерить пульс. Шура — в белом пиджаке, в кармане — блестящая бабочка — артист.

Мне с присосками сложнее — в складках большой груди трудно найти сердце. Отказавшись от услуг Макса, прошу помощь Нади. Прилепили под мышкой белый кружок и ждем. Мой пульс — 77 ударов в минуту.

Появляется Лена — торопит, ведет нас краситься. В комнате у девушек-гримеров все как полагается: календарь с голыми бабами и телевизор с Путиным.

Пытаюсь завести разговор: «Наверное, интересно красить Шуру…».

Девушки переглядываются. Беленькая заливисто смеется. «Нам всех интересно», — строго обрывает черненькая, накладывая мне на лицо слои тонального крема. Больше ничего не спрашиваю. И так понятно — на тиви все подписывали контракты.

Следствие работы гримера на лице — я похожа на раскормленную Барби. Надя врет, что я красавица, знает: мне нельзя волноваться.

В гриме, по-хозяйски идем в артистическую. Заждавшаяся группа поддержки — в трансе. «Там стюардессы, — шепчет Антон, — они такие дуры все. Представляешь, одна звонит по мобиле, спрашивает: «Вась, а какая у меня мечта?» — он ей говорит, видимо: «Ну, «Мерседес» ты хотела», а она ему: «Да нет, Вась, это заветное желание, а мечта-то у меня какая?». Ну не дура?». Антон утверждал: за подобными разговорами стюардессы убили час.

Лена приходит, машет рукой. Сбегаем от стюардесс в студию.

Студия большая. В темных углах ходят люди. Они работают и смотрят. Светлое пятно метрах в четырех от пола — рабочее место Бондарчука. Напротив него — светящийся дизайнерский бублик, в дырку которого поднимается и опускается кресло с жертвой.

«Тишина в студии!» — после приветственного слова Федора на середину бублика выплывает кресло с Авраамом Руссо. На мониторах видно — в зале за артиста болеет блондинка-«чешуя». Сначала Федя беседует с Авраамом о любви (передача должна выйти в эфир 14 февраля, в день всех влюбленных), затем кресло с артистом опускается — киприот начинает игру. После явной подсказки зала в третьем вопросе редактор требует второй дубль: «Я сказал: «Тишина!». В тишине Бондарчук предлагает Руссо очередной вопрос: «Фамилия гоголевского персонажа, который брал взятки борзыми щенками?». И варианты: «Чичиков, Хлестаков, Ляпкин-Тяпкин, городничий».

«Эта ище щто такоэ?» — удивляется Авраам. «Это у нас, у русских, фамилии такие, — терпеливо оправдывается ведущий, — кроме городничего».

«Тагда Гараднычий», — улыбается звезда эстрады. «Ну что вы, Авраам, — качает лысой головой Федор. — Его фамилия была Ляпкин-Тяпкин». Позже кумир старшеклассниц бесстыдно признался в камеру: Гоголя не читал.

Моя группа поддержки тыкает пальцами в Руссо и кривит лица. Мне на интеллект звезды плевать. У меня — мандраж. «Сейчас Юля идет записывать профайл!» — кричит редактор Ира. Ко мне подходит полноватый молодой мужчина с понимающими добрыми глазами и вешает на уши микрофон — похожий я видела на картинке у Гагарина.

Обвешанная проводами, иду к камере. Пишу профайл — послание миру перед стартом. «Здравствуйте, — говорю, — я пришла на шоу «Кресло», чтобы себя показать». И что-то там еще насчет журналистского эксперимента на себе.

«Сегодня у нас в гостях журналистка «Новой газеты» Юлия Санкович, — вещает с четырехметровой высоты Федор Бондарчук. — Пожалуйста, громкие аплодисменты».

«Пора», — шепчет редактор Ира и выпихивает меня в стеклянную кишку-проход, в конце которой стоит гостеприимное кресло. Кресло черное, мягкое, удобное. Такие обычно стоят под директорами богатых компаний.

На сиденье — ремень, как в самолете. На всякий случай пристегиваюсь. Не зря. Вместе со мной мебель начинает медленно вращаться и ехать вверх по недлинной стеклянной шахте. Откуда-то валит мерзкий пар-конденсат, по запаху похожий на солярку. Когда открываю глаза, передо мной Бондарчук со своими дурацкими вопросами. Спрашивает, почему написала в анкете, что люблю лысых мужчин. «Муж потому что лысый», — с радостью обламываю Бондарчука. «И ведущий, ха-ха, — безапелляционно заявляет Федор. — Для вас, Юлия, настало время игры».

Я почувствовала, как умное кресло подо мной превратилось в лежанку. Федор запретил мне закрывать глаза, и я увидела под потолком экран с лысой головой русского секс-символа. «Внимание: вопрос», — сказала голова и спросила, что такое озон. Второй вопрос про футляр из ткани показался мне совсем странным. То есть я угадала, что это чехол, но разве другой вариант — кисет — не может быть матерчатым?

На третьем вопросе показали много картинок с мелкими деталями. Стараясь запомнить хоть что-то из странного видеоряда, я мучилась вопросом: «Откуда у Феди такие картинки?». Хотелось посмотреть в глаза дизайнеру, что приложил креативный мозг к созданию этих шедевров. И так я много думала, что разволновалась вконец. Пульсометр стал пищать, нервы — шалить, да вдобавок Бондарчук решил припомнить «лысого». «Волнуетесь, — говорит, — а денежки-то идут». За каждую секунду волнения я теряла по сто рублей от заработанной суммы.

«Дыши глубоко, — услышала я вдруг голос Нади, — вот выйдем отсюда — и сразу выпьем». «Конечно», — оживилась я — и пульс сразу нормализовался. Можно было продолжать игру.

Впрочем, после вопроса с картинками я обозвала Скрябина музыкантом-химиком, начисто забыв уроки музлитературы в музыкальной школе. Там учили, что химиком был Бородин.

Мое кресло с позором прокрутилось и уехало обратно вниз, где меня ждали угрюмые люди с камерами. Было видно — мое мнение по поводу программы лично их совершенно не колышет. Тяжело, наверное, снимать в день десятки счастливых людей, которые выигрывают деньги. Я решила не обращать на них внимания.

«Мне очень понравилось, — сказала я в камеру с идиотской улыбкой, — а что я — эмоциональная очень, понятно было с самого начала».

После этих слов с меня быстро поснимали все провода и отправили домой. Перед входом в стеклянную кишку нетерпеливо топталась Алла Духова с профессиональной улыбкой.

Мой выигрыш в шоу «Кресло» составил 31 500 рублей. Минус налоги.