УСТИНОВ НЕ ТЯНЕТ НА РОБЕСПЬЕРА

Правда состоит в том, что Путин не мешает группе прокурорских товарищей действовать так, как они действуют

П

еред тем как я включил диктофон, Павловский показал мне пожелтевший журнал «Чудак» 1929 года.

— Люблю порой пробежаться по букинистическим магазинам, вот купил недавно. Обратите внимание на карикатуру.

Во всю страницу был изображен битком набитый зал судебного заседания. Двое в дверях ведут диалог. Первый: «Как много народу стало посещать эти показательные процессы!». Второй: «Это не посетители. Это подсудимые».

— Через год напечатать подобную карикатуру уже стало невозможно, — сказал Павловский. — Атмосфера в стране изменилась. Это был год великого перелома.

Так мы и начали беседу.

— Глеб Олегович, вам как историку должно быть известно, что история иногда повторяется. Вот у меня такое ощущение, что 2003 год для России — тоже год великого перелома. Треск от перелома раздался после ареста Ходорковского. Вам не кажется, что через год атмосфера в стране изменится уже необратимо? Впрочем, вам, человеку сиделому, не привыкать.

— К аресту привыкнуть невозможно. Это всегда как в первый раз. Таков риск жизни в России. Жить тут интересно, но опасно… Россия сейчас действительно находится на переломе. Причем исход этого поворота не предопределен. Страна может пойти и вправо, и влево. Но если вы думаете, что этим процессом управляет Путин, то это ошибка. Путин является одним из участников исторического процесса.

— Давайте лучше от абстрактных исторических процессов перейдем к конкретным показательным. В который раз задаюсь вопросом, почему под ударом оказался именно «ЮКОС» — самая, как считается, прозрачная компания на рынке?

— Показательные процессы и аресты как раз и делаются для того, чтобы каждый задавал себе этот вопрос. Если все ходят и спрашивают друг друга, почему взяли именно этого, значит, часть задачи уже решена… Помимо того что Ходорковский воплощает в себе все, что не любит прокуратура, — богатство, еврейство, он еще и очень удобный объект для производства чучела. Показательный процесс ведь в том и состоит, чтобы выпотрошить человека и сделать из него чучело. Чучело Ходорковского будет пугать более широкий круг, поэтому выбран именно он.

— А зачем прокуратуре кого-то пугать? Для чего вообще показательные процессы?

— Показательные процессы устраивают тогда, когда нужно изменить тип управляемости обществом, когда старая управляемость теряется. А она теряется: за последние 3—4 года выросло новое политическое поколение — очень уверенное в себе и при этом не боящееся потрясений.

Значит, надо каким-то образом это поколение пугануть. Не сильно, а так, чтобы оно слушалось. Конечная цель — доказать необходимость нынешних правоохранительных органов в политическом процессе. Скромная задача по охране права их не очень устраивает, тем более что данную функцию они выполнить не могут — коррупция растет, преступность растет… А так прокуратура сразу же превращается в значимый орган.

Я думаю, это игра определенной… пока даже не партии, а группы товарищей в прокуратуре и других силовых ведомствах. Сформировалась некая группа людей, которым политика как искусство договариваться недоступна. И которые хотят построить клановую форму управления страной. То есть по сути мафиозную. Такие люди есть в Кремле, прокуратуре, ФСБ.

— Вы уверены, что тот же «ЮКОС» — это их самостоятельный проект?

— Инициатива принадлежит, безусловно, им. Но кризис старой схемы управления у нас возник независимо от «ЮКОСа». У нас с начала этого года обозначился какой-то апофеоз деполитизации. Приближаются выборы, а никакой политической дискуссии нет. Реформы властью проводятся, но не обсуждаются. Такое ощущение, что ничего никому не надо!.. А раз никому ничего не надо, вперед выдвигаются люди, которым кое-что все-таки нужно. Вообще активизация «группы товарищей» пошла с этой весны — начались мелкие провокации, возникла тема заговора олигархов…

— Секунду… А чем была вызвана эта самая деполитизация?

— Отрывом кремлевской команды от всех политических групп и самоизоляцией Кремля. Кремль превратился в быстродействующую машину по разработке, проведению и принятию законопроектов. Политика — это коммуникация, это связи, договоренности, полемика. Когда исчезает обмен мнениями, вместе с ним исчезает само содержание политики. В таких условиях вы можете проводить хоть самую разлиберальную программу, но она будет тождественна тоталитарной. И главное, она не будет работать. Получается политика без политики, при которой можно гордиться горами принятых законопроектов. Но только потом президенту не надо удивляться, что эти чудесные законы не выполняются.

Вот именно в такой момент и выскочил на арену генпрокурор весь в белом. И сказал: «А я знаю, как сделать, чтобы законы выполнялись. Нужно их пугнуть просто, и все. Давайте пуганем!».

— Видимо, свои люди у этой «группы товарищей» есть не только в силовых структурах и в Кремле, но и в судебной системе. Неужели вы думаете, что прокуратура выслала бы самолет со спецназом из Москвы в Новосибирск, не заручившись предварительно согласием карманного… простите, басманного судьи? А если бы судья, который ни сном ни духом, взял бы и в полном соответствии с законом отпустил Ходорковского на следующее утро после вечернего ареста? Как бы выглядела прокуратура, которая с такой помпой каталась на самолете через всю страну?

— Конечно, поверить в независимость Басманного суда невозможно. Но опасность состоит даже не в этих частных нарушениях закона, а в том, что все эти частные нарушения явно складываются в одну картину — проектирование злодея. Прокуратура даже пошла на не традиционные для себя действия — распространила в интернете предъявляемые Ходорковскому обвинения. А ведь это обвинения всему предыдущему десятилетию. Суд над историей. Да, история с российской экономикой вышла ужасная. Но непонятно, почему за все должен отвечать один Ходорковский?

— А значит, сидеть должны все, кто тогда жил, — мы все ответственны за историю? Но всех не пересажаешь. Вопрос: кто следующий?

— Следующие обязательно будут. Потому что начать сажать — это все равно что кормить костер дровами. Дело в том, что показательные процессы имеют одну особенность. Сейчас объясню…

Добротный показательный процесс — это же как спектакль. Значит, должен быть сценарий, должны быть режиссура, раскадровка — кто нам понадобится в первой части, кто во второй, кто пойдет свидетелем, кто обвиняемым… Для организации действа в прокуратуре выделяется специальная группа людей под этот проект: нельзя же поручать такое неординарное дело кому попало, срывов на премьере быть не должно!

В мое время, в 1970-е годы, политическими делами занималась особая группа в прокуратуре, они даже сидели в отдельном коридоре, куда получали особый допуск из КГБ. Эти люди были более образованны, чем другие работники прокуратуры, им ведь нужно было разбираться в теме, они даже книжки читали… Вот и сейчас в прокуратуре возникает группка экономически натасканных работников. Разумеется, эта спецгруппа должна быть как-то мотивирована: особо ответственная деятельность должна быть особо оплачена.

Постепенно внутри законного конституционного органа складывается некая неконституционная группировка. Причем складывается она на самом «верху», поскольку без ведома высшего руководства такие вещи пройти не могут. Если процесс удается провести успешно, у организаторов невероятно повышается чувство собственной значимости. Ты важен! Ты отныне в орбите самых выдающихся людей государства. Они начинают тебе звонить, начинают с тобой дружить — просто на всякий случай. А главное, в среде выдающихся людей государства возникают уже совсем другие отношения — больше никто ничего не обсуждает, не требует объяснения стратегии государства. И вообще люди перестают задавать щекотливые вопросы. Потому что в ответ к ним тоже может возникнуть вопрос: а ты чем занимался в то время, когда эти разворовывали страну?..

Понимаете, что произошло? Люди, которых исполнительная власть всячески поощряла к развитию экономики и занятию бизнесом, теперь рассматриваются ею как потенциальные преступники…

Есть простое правило — когда правящий класс пускает внутрь себя прокурора Вышинского, этот класс тем самым приступает к собственному демонтажу, причем в весьма болезненной форме. Потому что единственный способ защититься в этом кошмаре — самому приобщиться к механизму репрессивных спектаклей.

— Или отрубить голову Робеспьеру. И тем самым положить конец кровавой вакханалии.

— Устинов не тянет на Робеспьера. Но действительно, в какой-то момент механизм репрессий выходит из-под контроля постановщиков и пожирает своих режиссеров и сценаристов… Любопытно, кстати, что даже терминология тех лет возвращается. Я вот тут недавно встретил в региональной прессе фразу о том, что «деятельность «ЮКОСа» по хищнической эксплуатации северных лесов носила объективно вредительский характер».

В этом смысле весьма характерна оговорка президента. Он сказал, что пока не прошел суд, нельзя говорить, виновен человек или нет. Странная оговорка для юриста. Ведь пока не прошел суд, о человеке можно точно сказать, что он не виновен! Иначе мы все, пока не прошли через суд, находимся под подозрением. На этом и идет игра. Это в корне поменяет атмосферу в стране, если дать такому подходу закрепиться.

— А от чего зависит — закрепится он или нет?

— От того, удастся поставить спектакль или нет. У нас и так страна не достроена до крепкого государства. И если мы сейчас схватимся за лацканы и начнем подозревать друг друга в виновности, если начнем спрашивать, указывая пальцами: товарищ Устинов, а расскажите нам, этот виновен или не виновен… тогда конец, можно забыть не только о правовом, но и о сильном государстве.

— Роль Путина в этом спектакле?

— За Путина сейчас борются разные группы, и он не хочет стать членом ни одной из них. А президентские выборы приближаются. Путин очень дорожит своей свободой рук и своей популярностью. Но у него сейчас намеренно создают впечатление, что его хочет поставить под контроль крупный бизнес. К тому же Путину было бы сложно объяснить населению пользу олигархии, которую хаяли начиная с 1998 года. Поэтому перед выборами Путин должен дистанцироваться от олигархии максимально ясным для населения образом.

— То есть это все-таки Путин дал команду «фас»?

— Правда состоит в том, что Путин не мешает группе прокурорских товарищей действовать так, как они действуют. А они действуют на простом софизме — «есть закон, и мы его исполняем». А то, что подход очень избирателен, их не интересует; напротив, так очень удобно — можно брать только тех, кто не нравится. Или не хочет платить… Я не очень понимаю, как Путин по-иному мог бы поступить в такой ситуации. Главное ему сейчас — не стать заложником этой группы прокурорских товарищей. Сейчас у Путина сильная позиция — он общественный лидер. Но если он втянется в эту игру с избирательной юстицией, он обменяет свое лидерство на шефство. Путин превратится в табличку, от имени которой будут действовать «спецпрокуроры».

— Что же нужно сделать Путину, чтобы не стать заложником карательной машины?

— Думаю, он даст совершить им все неизбежные ошибки, которые они вынуждены будут совершить, чтобы придать всему этому правдоподобную форму. Мне, например, трудно представить, как сегодня можно провести в России убедительный показательный процесс при наличии независимой адвокатуры, интернета… Поэтому я думаю, что их спектакль — обреченная затея.

Повторяю, подготовка «группой товарищей» этого процесса — не столько борьба за Путина, сколько борьба за собственное место в политике. Мне кажется, то, что делает Грызлов в МВД, напугало определенные круги в разных силовых ведомствах. Эти силовые ведомства чисткой своих органов заниматься не хотят. Они предпочитают чистить бизнес. Они боятся требований Ходорковского, чтобы власть начала освобождение от коррупции с самой себя. Это требование их вообще приводит в бешенство.

— Не очень мне верится, что любимый президент здесь ни при чем, а все затеяли прокурорские во главе с Устиновым. Недавно на саммите в Риме Путин продемонстрировал вершины чекистского мышления — обвинил итальянского журналиста в том, что тот задает ему вопросы о Ходорковском… за деньги Ходорковского. Мол, Ходорковский оплатил во всем мире шумную кампанию в свою защиту, «в том числе и такие вот вопросы». Типичная теория заговора! То есть если что-то противоречит твоей точке зрения, значит, это мнение оплачено врагами, ибо просто так, «за бесплатно», спросить никто ничего не может… Наверняка помощнички ему нашептали то, что Ходорковский, мол, пустил сотни миллионов долларов на покупку западных СМИ. И наверняка, прежде чем арестовать Ходорковского, придворные прокуроры не раз забегали на полусогнутых к Путину в кабинет с папочками на опального олигарха.

— Не знаю. Свечку не держал.

— Выходит, ваше отношение к Путину не изменилось после всего случившегося?

— Нет. Я считаю, что Путин — это основная политическая ставка России. Он был и остается такой ставкой. Главная беда Путина — в том, что он лидер без политической инфраструктуры. Под ним только доверяющее большинство народа, которое по-прежнему не доверяет никакой иной власти.

— Значит, «Единая Россия», которую вы так активно продвигаете в Думу, это не опора для президента?

— Она могла бы стать такой опорной структурой. Но для этого нужно делать ставку на победу в выборах, а победа должна приносить партии возможность участвовать в формировании правительства. Иначе это все игра в песочнице. А если это игра, то главным игроком в песочнице останется генеральный прокурор. Сейчас ни «Единая Россия», ни СПС по-настоящему не являются партиями нового делового класса, который вырос за путинские годы. Думаю, этот класс еще создаст свою партию. И процесс этот начнется сразу после выборов.

— Эта новая партия возникнет с нуля или все-таки начнет расти на каком-то зерне кристаллизации, типа СПС или «ЯБЛОКА»?

— Я убежден, что если одна из этих двух партий не пройдет в Думу, то процесс роста новой предпринимательской партии начнется немедленно и на ее основе — на основе не прошедшей в Думу партии.

— Интересные вещи вы говорите… Напоследок грубым штрихом очертим позиции — вы за власть или за бизнес?

— Я категорический противник шельмования нашего бизнеса. Потому что без российского бизнеса мы были бы сегодня просто мясом на международном разделочном столе.

— Сильно сказано. Но точно!