Джентльмен из Страны восходящего солнца ищет женщину на закате лет

– В

ы водку интересно пьете, — умилилась Люба, глядя на японца.

Хитоша держал стопку в ладошке, отхлебывая, как из пиалы, маленькими глотками. «Как упоительны в России-и вечера-а», — неслось из динамика. В «Лотосе», единственном ресторане городка Мышкина, мы сидели втроем. Хитоси Хирано, или ласково Хитоша, выпускник ВГИКа, собирался снимать в этих очаровательных местах свой дипломный фильм. И актрису на главную роль хотел искать здесь же. Люба Печкина, редактор мышкинской газеты «Волжские зори», вызвалась помочь нам в этих поисках.

Сценарий мы меняли раз десять — продюсер Сабина «подгоняла» нас под конъюнктуру фестивалей. (Она ее знала прекрасно — ее предыдущий фильм отхватил спецприз короткометражек в Каннах.) В итоге весь наш сюжет принял завершенную форму. Фильм о немолодой женщине, которая живет в глубинке, в окончательном варианте — в лесу, промышляя охотой. Одинокая, как говорил режиссер, «фрустрированная» (т.е. долго не имевшая интима) героиня переживает роковую встречу с мужчиной, который в прямом смысле свалился ей на голову — с неба. Потому что американский самолет потерпел катастрофу во время наших совместных с НАТО учений и летчик успел катапультироваться. Два далеких мира соединились в глухой мышкинской заимке…

В то время как американца неудачно пытались искать и уже посчитали погибшим, он дарил вторую молодость россиянке-отшельнице. Преображенная героиня зачастила в городок, за покупками для себя и суженого. И, естественно, вызвала подозрения у патриархальных горожан… В конце концов за летчиком прилетел вертолет со спецназом, куда его силком впихнули, а брошенная женщина с горя прострелила бензобак. Эмансипация и толерантность любовной трагедии, по нашему единодушному мнению, должны были обеспечить успех международному проекту.

Н

а роль летчика режиссер определил молодого кавказца, которого все звали Шамилем (кто он по паспорту, я так и не знаю). У себя на родине он был чемпионом республики по рукопашному бою. В Москве оказался из-за русской девушки, которую не приняла родня в горном селе. Устроиться, как хотел, в охрану банка он не смог только из-за внешности: левый стеклянный глаз его смущал всех работодателей. Владелец армянского ресторана отказал ему только по причине отсутствия мало-мальских родственных связей: «Сам видишь, племянница посуду моет». Однако его приняли грузины из одной ОПГ. «Ухожу к бандитам», — уже объявил он подруге, и та в отчаянии догадалась свести его с помрежем телесериала «Спецбригада».

Шамиль сыграл военно-полевого командира, с которым сражалась бригада. После первой же серии, в которой его персонаж, отстреливаясь, ранил федерала, зазвонил телефон, и суровый кавказский дедушка спросил внука: «Как ты мог?! В живого человека!..». Чувствовалось, что старейшина ждет других ролей от продолжателя рода.

Перед каждой следующей серией Шамиль шел к сценаристам и спрашивал, что будет дальше. Персонаж требовал продолжения. Ленивые авторы, уже решившие было похоронить Шамиля, с опаской поглядывали на его кулаки и… придумывали новую схватку для неугомонного горца. Но однажды он наткнулся на продюсера сериала, и тот не стал отвечать на вопрос актера, а просто указал на дверь. Продюсер поплатился фарфоровой челюстью, а из сериала исчез военно-полевой командир…

Роль американского летчика пришлась по душе кавказцу. Хитоси заверил, что фильм обязательно снимет и не надо уходить к бандитам. Несомненно, Шамиль ожидал и благожелательной реакции сородичей. Оставалась одна проблема — мы никак не могли найти ему пару.

Поиски в субтильных театральных кругах столицы не принесли результата, и мы отправились к месту съемок, чтобы в глубинке открыть актрису из народа. Такую, чтобы, образно выражаясь, была «мужик в юбке». Это же суть замысла: показать благотворное влияние любви — вот такая она женщина до любви, а вот она — после.

Редактор газеты была первой женщиной, встретившейся нам в Мышкине.

К

ак мы поняли, в жизни Любы Печкиной не последнюю роль сыграл паром через Волгу. Сначала она сама задержалась, а затем и поселилась в городке после того, как закрылась переправа на зиму. Отец ее первого ребенка также опоздал на последний паром и вынужденно заночевал у нее, как впрочем, и отец второго. Теперь каждое лето бывшие мужья навещали Любу и сыновей вместе с новыми женами.

Сначала Люба привела нас с японцем в народный театр. Репетировали «Женитьбу». Хитоша сразу оживился, почуяв что-то знакомое, — все роли исполняли женщины.

— Брак — это такое дело, это не то что взял извозчика да и поехал куда-нибудь, — зачитывала текст немолодая дама в очках. — Ну, Иван Кузьмич, поцелуй свою невесту, ты теперь должен это сделать.

Другая такая же скучная дама обняла третью, самую молодую. Женщины поцеловались. Потом взяла за пальцы партнершу. «Какая прекрасная ручка, — последовала реплика. — Отчего это, сударыня, у вас такая прекрасная ручка?».

— Да, они фрустрированные, — сказал режиссер Любе, — но не мужеподобные.

— А вам нужны мужикастые? — переспросила редактор «Волжских зорь». —У нас таких много.

И она перечислила несколько имен.

Первой в Любином списке стояла фамилия чиновницы из администрации. Чиновница, увидев нас, тут же предложила валенки. «У нас прекрасный музей валенок, — сообщила аппаратчица. — Есть мастерская, сошьют любой размер, у вас в Японии, наверное, валенок нет». Мы объяснили цели визита. «Нам нужна фрустрированная женщина, уже не молодая», — не совсем по-русски произнес режиссер. Дама из администрации покраснела. «Но, пожалуй, вы нам не подойдете, — сказал он затем и, уже обращаясь ко мне, сморщив лицо, добавил, выделяя каждое слово: — Нет оба-я-ния».

Следующей в списке значилась судья. Я попросил японца не говорить о фрустрации и не давать так сразу оценки. Люба не ошиблась: судья оказалась крепкой дамой с мужскими чертами лица. Она вела запутанный и непонятный процесс между пожилой парой. Причиной тяжбы были какие-то «сучочки». «Истец утверждает, что ему досталась от всей поленницы только связка с сучочками». «Да оставила мне с сучочками, а себе гладкие забрала», — обиженно твердил истец. «Дурачок, с сучочками горят дольше», — бросила ему невозмутимая ответчица.

Судья перенесла процесс на неделю, и мы подошли к ней. «Вы умеете стрелять?» — огорошил ее Хитоша, пропустив первую фразу о фрустрированности. «Приходилось когда-то… из «макарова», а что?» — удивилась она. Мы рассказали сюжет фильма. «А я-то тут при чем? — резонно спросила судья, отложив очки (и открыв нам умные и грустные глаза). — Почему пришли ко мне?». «А потому, что наша героиня живет одна, без мужчин, как вы», — успел высказаться режиссер.

…Директор совхоза «Свет» подходила нам почти по всем параметрам: и внушительной комплекцией, и открытым взглядом, и замечательными широкими скулами. Выйдя в халате и не пуская нас за порог дома, она с опаской оглядывалась назад, пока мы рассказывали историю одинокой охотницы.

«Порнография?» — только и шепнула она. «Не-ет, — растянулся в улыбке Хитоша и, выставляя пальцы в сторону обильных форм директрисы, добавил: — Эро-ти-ка, придется раздеться». Тут наша актриса резко замотала головой и предложила съездить на ферму, где как раз будет собрание доярок перед вечерней дойкой. Усаживаясь в директорский «козелок», мы услышали удары по столу, звон посуды и чей-то грубый мужской голос: «Я тебе покажу, япона мать, кино!».

Д

оярки встретили нас с таким радушием, с каким только может приветствовать экзотического гостя простой русский человек. Кастинг на ферме быстро превратился в затяжную пьянку. Грубоватые хозяйки окрестили режиссера по-своему: Хитачи, а чуть позже Тамагочи. «Ты сними, сними меня, Хитачи», «Меня!», «Меня!» — только и раздавалось кругом. «А я знаю, мелкие любят нас, больших», — прокричала какая-то телятница, огромная, как колхозница Мухиной. От такого обилия крупных женщин закружились наши головы. На этом празднике форм японец был нарасхват. «Оставайся, — говорила, подливая ему самогонки, старшая доярка, — вместе работать будем». И тут же, вероятно, желая угодить гостю, затянула: «На границе тучи ходят хмуро… край суровый тишиной объят»… Чуть позже все дружно и весело подпевали с Хитошей: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки…».

Вернувшись на следующий день в городок, мы поспешили в редакцию «Волжских зорь». Нам хотелось поблагодарить нашу помощницу, пригласить ее в ресторан. Люба даже не улыбнулась. Но отужинать с нами согласилась.

— Какая я дура, — всхлипнула Любаша уже в ресторане. — Вы поссорили меня со всем городом.

Да. Это был прокол! Мы же ссылались на нее…

— Лучше бы вы меня сняли в вашем дурацком фильме, — утирала слезы с зеленых глаз Любаша.

— Тебя нельзя, ты женственная, — поднял в ладошке стопку наш режиссер.

— Ехать вам надо, — сказала Печкина, — прокурор из деревни вернулся, судья пожаловалась на вас. Говорит, по городу проходимцы ходят, непонятно чего высматривают. Один узбек японцем прикидывается. Последний паром через десять минут отходит…