Стержень реформы – солдат, который должен наконец-то почувствовать себя человеком, защитником, которого ценит общество, а не запуганной тварью

С

транно читать мнения наших военных аналитиков до победы США над Ираком. Странно читать их после победы США над Ираком. О массовой профнепригодности наших действующих и отставных генералов, обильно удобривших своими предсказаниями отечественные СМИ в первые дни американской операции, сказано все. Но большинство наших либеральных аналитиков, рассуждающих о российской военной реформе в свете случившейся с Хусейном незадачи, удивляет не меньше. На поверку разница между старыми ворчунами и молодыми насмешниками невелика: они равно приносят трезвый взгляд в жертву идеологии.

Я

пишу в защиту человека на войне. Он и есть главный фактор и действующее лицо войны одновременно. Техника и военное искусство вторичны. Именно о человеке и не хотят вспоминать ни консерваторы в силу советской военной традиции, ни либералы из-за привычной им снисходительности умствующего гражданского. Между тем вся история, в том числе и недавняя, — сплошной пример того, что есть на войне нечто такое, что невозможно пощупать, но имеет решающее значение. То, что ломает расчеты генеральных штабов. Военные, находящиеся куда ближе к смерти, чем гражданские, чувствуют эту мистическую субстанцию лучше. И даже дали ей в своем так называемом искусстве неуклюжее определение – «боевой дух».

На самом деле природа этого явления есть предмет изучения художественной литературы, поэзии или кино. Она не поддается оценке естественно-научного инструментария, ибо коренится в психике солдат, офицеров и стоящего за ними народа. Все дискуссии о достоинствах наемной или профессиональной армии в свете истории бессмысленны. С античных времен народное ополчение сменялось профессионалами несколько раз с железной закономерностью. Ополчение греческих полисов переродилось в солдат на жалованьи Александра; вольные английские стрелки уступили дорогу алчным ландскнехтам, но и им на смену пришли рекрутские наборы. Сегодня массовые мобилизационные армии все чаще сменяются наемными. В первую очередь это связано с окончанием «холодной войны»: крупнейшие страны отвергают саму возможность тотального побоища. И отказываются от массовых армий.

Но и его в будущем может сменить умелый доброволец, получивший соответствующее образование: историческая цикличность, согласитесь, наводит на подобные мысли. И никто не может внятно объяснить даже результатов Галльских войн Цезаря. За 9 лет он ни разу не командовал войском более 120 тысяч, включая союзнические войска. За это время он подрался (в буквальном смысле) с четырьмя миллионами мужчин, из которых миллион пленил и продал в рабство. Он имел незначительное превосходство в вооружении и значительное — в тактике. Но это не объясняет такого глобального результата.

Сегодня слишком часто говорят о превосходстве техники над духом и денег — над долгом, уповая на результаты операции «Шок и трепет». Полемизируя с историками, слишком уж воспевавшими победы разных империй и народов, Л.Н. Гумилев резонно заметил: «Так ли уж они были могучи? Может, просто соседи слова доброго не стоили?». А что мы можем вспомнить о войнах на Ближнем Востоке? Это целая череда военных конфликтов, в которых объединенные потомки Великого халифата регулярно получали свое. Сегодня говорить об исторической обреченности призывного войска означает объявить недееспособной самую организованную и боевую армию мира – армию Израиля.

Почему никто не вспомнил войну Судного дня? Этого примера достаточно, чтобы объяснить все. Соседи Израиля долго готовились, копили самое современное оружие, достигли тактической внезапности и более чем десятикратного превосходства по всем параметрам. Советские советники сверстали их штабам абсолютно правильные планы. Ими двигали жажда реванша и убежденность в своей правоте. Они ударили первыми. Они все сделали как надо. Через две недели израильские танки стояли в 101 км от беззащитного Каира и в 37 км от не менее беззащитного Дамаска.

6 октября 1973 г., в религиозный еврейский праздник, из Сирии к Средиземному морю двинулись 1850 танков, а 2200 египетских форсировали Суэц. При полном превосходстве в воздухе. При скорости 30 км в час они должны были соединиться в середине ненавистной страны спустя несколько часов. Навстречу сирийцам выдвинулись чуть больше 150 израильских танков, в основном английского производства, во всем уступавших советским танкам арабов. А лейтенант Цвика с четырьмя танками более полутора часов удерживал 600 (шестьсот!) сирийских танков на государственной границе Израиля. Сирийскую орду за два дня перемолотили на глазах бледных от стыда советских офицеров, многие из которых имели незаемный боевой опыт. Получается, что четвертое место евреев по количеству Героев Советского Союза в Великой Отечественной войне вовсе не случайно.

В те же дни Ариэль Шарон окружил и фактически заставил сдаться в Синае армию Египта, чуть не втрое превосходившую его собственную. Достаточно примеров?

Т

еперь вспомним, какая армия противостояла американцам: ни одного фугаса на дорогах, ни одного взорванного моста, паническое бегство, выдаваемое за искусные маневры; никаких снайперов, никакой самостоятельности и творчества в звене батальон — полк в условиях потери связи. А ведь они тоже все сделали, как им сказали наши советники. Готовили районы обороны в пригородах, растянули американские коммуникации по всей стране, пытались маскироваться под гражданское население, заготовили кучу гранатометов. И разбежались, как тараканы при включенном свете.

Так была ли у Саддама армия? Смею утверждать, что нет. Для меня лично все стало ясно, когда два «Абрамса» выкатились на открытую позицию посреди багдадского моста и простояли там, по свидетельству прессы, два часа с половиной, постреливая по сторонам. Это самоубийственное нарушение боевого устава американскими танкистами свидетельствовало, что противника нет. Современное противотанковое оружие, в том числе стоявшее на вооружении иракской армии, уничтожает такого наглеца на счет «раз». Никто даже не попытался: Багдад — не Грозный.

Но если в таких условиях победа профессиональной американской армии – блестящее достижение, то как оценить действия израильской призывной армии в войне Судного дня? Полно рассуждать о призыве и контракте. Арабам можно платить больше американцев, отправить в военный колледж, вооружить, как в «Звездных войнах», — и они разбегутся на третий день. Индивидуальный террор среди безоружного противника – вот их выбор, и он не случаен. Природа загадочного феномена воинской стойкости не оставила им другого выбора.

Мое утверждение строится на анализе всей истории Арабского Востока за прошедшие 200 лет. Вот свидетельство очевидца: «Один мамлюк стоит десяти французов. Десяток их стоит десятка французов. Сотня мамлюков не стоит и одного француза». Учитывая всю последующую историю, эта реплика Наполеона вызывает у меня доверие. Разумеется, и армия Израиля особая, она полвека не вылезает из войн. Но если победу, как нас уверяют, определяет просто принцип организации армии, то это ли не вопиющий пример?

П

очему наши генералы не захотели вспомнить историю арабо-израильского конфликта, предрекая американцам затяжную войну в Ираке, понятно: они сами и обучали, и вооружали почти все арабские страны. Им не хотелось вспоминать ложащийся и на них позор учеников. Почему американская пресса не хочет вспоминать тот опыт — тоже понятно: к чему принижать величие побед, которыми американская военная история явно обделена? Пропаганда есть пропаганда. Но мы-то свободны от идеологических цепей!

Такие мысли вызовут законный протест поборников политкорректности: догматизм — неизбежный спутник политкорректности. Есть народы — и есть народы, это исторический факт. Кто посмеет утверждать, что сегодня профессиональная армия США при всех ее качествах способна вторгнуться во Вьетнам и победить там вьетнамских добровольцев? Был ли вермахт слабее современных профессиональных армий (с поправкой на вооружение)? Почему США так и не рискнули вторгнуться в Сербию, ограничившись изнурительными бомбардировками? А в Афганистане, не в пример нашим мудрецам из Политбюро, кончили дело тайной операцией, прикрыв ее сверху вводом трехтысячного контингента, занятого ныне охраной посольства и аэродромов. Или в США получше наших генералов знают, что есть на земном шаре места, которые легко занять без потерь, а есть и такие, куда лучше вообще не соваться?

Ответы на эти вопросы никак не вписываются в предлагаемую нам картину: где профи — там победа; где призыв — там развал. Ничего нельзя объяснить и усложнением техники: оно адекватно компенсируется повышением уровня базового образования в развитых странах. И религия тоже ни при чем: мусульманский Афганистан двести лет являет христианскому миру пример стоического сопротивления. Так в чем же дело? Почему вьетнамцев не смогли принудить к сдаче, уничтожив более миллиона населения с применением напалма, ядов и ковровых бомбардировок, а иракские солдаты в панике бросают позиции, защищая отечество от иноземного вторжения?

Не все так просто. Сталин верил в военную технику, в достатке снабдив ею армию накануне войны. Но перестрелял и пересажал большинство квалифицированных военных специалистов. И техника без них превратилась в хлам. Иракцы сделали ровно то, чего ждал от наших дедов Гитлер, – разбежались. Советские люди тоже должны были разбежаться, бросив кровавого тирана под танки Гудериана. Но вышла осечка: ближе к осени в войсках и во всем народе поднялась незапланированная воля к сопротивлению. То, о чем совсем не вспоминают в современной дискуссии. Без чего не было бы ни Вестерплатто, ни восстания в гетто Варшавы, ни Брестской крепости, ни Сталинграда.

Идеал военной службы сегодня многими преподносится как контракт с квалифицированным и исполнительным специалистом, нанимаемым государством на обычную работу. Но с повышенным риском. Ему как бы говорят: «Парень, ты работай, но знай, что теоретически можешь и умереть. За это мы тебе доплачиваем. А помрешь – выйдет тебе особая страховка». В этой схеме служба военного предстает как разновидность чиновничьей, а гибель — как несчастный случай на производстве. Не шутите со смертью, она — законный спутник солдата. Да, он должен держаться посередине между смертью и выполнением приказа. Но если щель между ними почти неразличима, он должен идти вперед. Как это сделал контуженный и обожженный Цвика, вывалившись через двое суток непрерывного боя из танка на руки товарищей.

И профессионал, и призывник психологически в этой ситуации находятся в абсолютно равных условиях.

Мотив для сознательного выбора в ситуации смертельного риска не может определяться профессиональной принадлежностью. Здесь что-то другое: надо превозмочь себя, несмотря на холодный пот на лбу и такое странное, мелкое и аритмичное сердцебиение. Быть не хуже других как минимум. Очевидно, речь идет о самоуважении, ценности жизни товарища, верности слову, стойкости. Да, военное ремесло и технику надо знать. Но это в лучшем случае половина дела. До 10 тысяч фашистов продолжали сопротивление в развалинах, подвалах и канализации Сталинграда до конца марта 1943 г., несмотря ни на что. Брестская крепость наоборот. Так кто с нами воевал — равнодушные машины для убийства? Нет, это были живые люди, верные слову, — они и составляли всю мощь нацистской армии. Не будь в них этих качеств — сидели бы дома, пили пиво.

Гибели 76 псковских десантников в бою с двухтысячным отрядом опытнейших чеченских бойцов можно было бы избежать, дать им приказ отойти. Это так.

Но сама трагедия, обнаружившая в лучших представителях нашего народа готовность презреть смерть ради присяги, имеет для будущей военной реформы важнейшее значение.

Стержень реформы – солдат, который должен наконец-то почувствовать себя человеком. Уважаемым обществом защитником, а не запуганной тварью. Пример псковских десантников показывает, что необходимые качества в нашем народе пока еще есть. Мы еще умеем быть верными долгу.

А наши генералы привычно ставят во главу угла деньги и железо.