Вчера в Москве открылся XIV съезд фермеров России

«З

десь собралась лучшая часть нашего общества», — сказал оратор. Сказал правду. Фермеры Воронежской губернии (и соседних областей) отмечали торжественное событие — выход в свет книги Владимира Казарезова. Он летописец фермерского движения. Уже написаны книги о фермерах Алтая, Вологодчины. Книги уникальны, поскольку фермерство рассматривается как судьба человека. Какой человек — такая форма хозяйствования.

Парадокс — ни одна страна не имеет столько земли, как Россия, и нигде не было таких битв за землю, как у нас.

Мой друг алтайский фермер Владимир Устинов однажды сказал: «Власть не могла предположить, какая сила возникнет в деревне с приходом фермеров. Неповоротная».

Сегодня фермеры просят власть об одном — не мешать.

В этом году фермеры дали столько зерна, сколько СССР ежегодно закупал за границей. Но дело не только в зерне.

Возможно, самое главное достижение фермеров в том, о чем поведал Казарезов: когда в ряде школ Воронежской губернии предложили сочинение на тему «Герой нашего времени», дети фермеров писали о своих родителях.

Вот и вся философия.

…Эту историю в Воронеже знают все. Молодой человек выбрал летное дело. Уже готовился поступать в училище. Однажды, стоя на летном поле, вскрыл конверт с письмом от отца: тот не уговаривал сына. Он просто прислал фотографию пасеки. Запахло землей, медом, пчелами. Юноша демобилизовался и уехал фермерствовать. Сегодня он один из самых известных фермеров Воронежского края — Циркунов.

…Говорили об опасности решения сельскохозяйственных проблем через организацию крупных холдингов. Мировая практика доказала, что наиболее оптимальный путь развития фермерства — малый семейный бизнес.

Крестьянское движение переживает сегодня один из самых драматических периодов в своем развитии. Большой капитал приходит в деревню. В кулуарах малого съезда не без тревоги называют имена олигархов, грозящих скупить миллионы гектаров земли.

Я спросила Юрия Черниченко, кто такой Клюка, про которого то и дело говорят. Одни говорят, что после его ухода с некоторых земель с трудом возвращаются чуть ли не к колхозам, другие — что Федор Иванович Клюка — чуть ли не благодетель.

Черниченко взглянул на меня, как на недоумка: не знать Клюку!

— А вы думаете, что революцию совершил Ленин, вернувшись из Цюриха? Черта с два! Помещик и батрак — вот революционная ситуация.

Власть не слушает фермеров, а уже могла бы скорректировать аграрную политику, опираясь на опыт фермерского движения.

Досталось и министру сельского хозяйства Гордееву.

Будто бы однажды похвастался наш министр в одной из западных стран: мы вкладываем в фермеров меньше, а прибыль у нас больше, чем, допустим, у немцев.

Фермер на эту тему размышляет:

— О чем говорит это высказывание? Только о том, что с нами никто не считается. А вот не дадим вам ничего. Прижмем. Проживете да еще прибыль дадите.

С немцем так можно разговаривать? С нами — можно.

…Одна из фермерш Воронежской области услышала фразу министра: «На каждый гектар пашни государство вкладывает по десять долларов». «Значит, если у вас 500 га, вы получите 5 тысяч долларов?».

Зал хохотал.

Притча во языцех — фраза, будто бы сказанная министром: фермерство отбросило нас на сто лет назад.

Я тут же побежала к председателю ассоциации фермеров профессору Владимиру Башмачкину.

— Была такая фраза. Но министр вел речь об опасности сплошной фермеризации. Думаю, что его неправильно поняли.

— Неправильно? — кипятится фермер. — А это что?

Показывает интервью министра в «АиФ», где сказано, что надо развивать экзотические направления: икра, крабы.

— Что он думает о зерне, ты знаешь?

Нет, я не знаю, что думает министр о зерне, но уже хочу знать.

…Партия СПС распространила листовку с тревожным сообщением, что в канун Нового года Воронежская областная Дума приняла в первом чтении проект областного закона «Об обороте земель сельхозназначения». В чем его суть? Размер земельных участков, которые могут образовываться в результате сделок с землей сельхозназначения, не может быть меньше 100 га. Что это означает? Только одно: мелкие покупатели и продавцы земельных долей будут отсечены от рынка земли, а их место займут посредники.

Знакомьтесь!

Егоров Михаил Михайлович. Жил в Ташкенте до 1990 года. В 70-х подрядился работать водителем на уборке хлопка. Сулили машину без очереди. Отравился дефолиантом. Выпил воды. Серьезно заболел. В больнице ему рассказали о книге болгарина «Пчелы — лучшие фармацевты». Брат подарил два улья. С этого все и началось. Сейчас у Егорова большая пасека и 700 га своей и арендованной земли. Не может понять Егоров ни одного мужика, который мается без работы и пьет.

— В сельское хозяйство меня загнала сама жизнь. Но я ни о чем не жалею.

Спрашиваю, может ли Егоров купить 700 га? Нет, не может. Называет сумму. А как обработать 700 га, где взять оборотные средства?

Удивительно, но процессы в фермерском движении одни и те же что на Алтае, что в Воронеже: кто добывает хлеб в поте лица, купить землю не может.

— Сейчас они что-нибудь вроде ваучеризации придумают. Но что бы они ни придумали сверху, все будет против народа. Вы это заметили?

Заметила. Я спросила Егорова, какой был самый трудный момент в его фермерстве.

— Лето 1993 года. Уже встал на ноги. Взглянул на поля, сердце зашлось. Вдруг придут и все отнимут. Как отняли все у моего прадеда. Знаете, почему я самый-самый фермер? Ни связей, ни денег, ни дома — ничего не было. Не испугался. Теперь, боюсь, отнимут.

Среди фермеров много тех, чьи прародители были раскулачены. Фермерство доказывает: можно убить человека, но генная память репрессиям неподвластна.

…Он упорно называет себя только так: Полторыкин. Зачем тебе имя? Зови: Полторыкин-самородок.

Он самородок и есть.

— Я ведь по природе своей артист. Слышишь музыку? Скажу, где правильная нота, а где — нет. Это я чувствую нутром. Но больше всего люблю картины писать. Знаешь, какая самая замечательная натура? Природа? Не угадала. Истинная натура — это пьяный тракторист. Выйдешь в поле: трактор уже заглох, а тракторист лежит часа четыре, не шелохнувшись. Вот я его пишу. Наутро в клубе портрет вывешиваю. Реалистическая живопись. Руководство в искусстве ничего не понимает. Директор клуба говорит: «Вот ты, Полторыкин, с живописи какую морду наел». А я ему: «Ты колхозное мясо ешь и усыхаешь». На следующий день меня увольняют с работы. Теперь я сам за себя отвечаю. Все мое семейство в работе. Дети, их семьи. Думаю, внучка будет фермершей.

Никогда не забудет Полторыкин, как зажгли его поле. Не то чтобы специально. Просто ехал грузовик, и кто-то бросил папиросу.

— Вот так: колос тяжелеет и падает как подкошенный. Как человек. Я никогда в жизни не плакал, а тут пошел в лесополосу, упал на землю и заплакал. Или вот еще: засеял озимые. Двести голов колхозного скота потоптали все поле. Я, знаешь, двинуться не мог. Вот стою, и все тут.

Полторыкин считает, что фермерство утоляет главную его жажду: быть свободным. Зависеть только от своего труда и делать дело, несмотря ни на что.

...Расул Гацайниев — фермер. К нему обратились колхозники погибающего хозяйства, и он взвалил на себя колхоз. Жену Расула зовут Патимат. Она красива, как все Патимат в мире. Разделяет все безумства своего мужа. Зовет в гости в Верхнехавский район.

…Брежнев Владимир Иванович из Эртиля. Производит крупы (пшено, ячневую, полтавку, перловку). Сейчас осваивает геркулес. Иностранцы уговаривали Брежнева выращивать подсолнечник. Обещали большие деньги. Брежнев провел сложные подсчеты и отказался. Он понял, что ему предложили технологию, которая для земли окажется изнуряющей. Известно, что подсолнечник — достаточно агрессивная культура по отношению к земле. Но зато запомнил шикарные апартаменты «Президент-отеля», где шли переговоры с иностранцами.

Спросила, не мешает ли ему фамилия.

— Ой, думал, что перестройка загубит меня. Оказалось, все наоборот. Люди встречают, причитают: «Да при тебе-то мы машины покупали и дома строили, а счас совсем обнищали».

Воюет Брежнев с милиционерами: душат поборами на дорогах. Все нормально с накладными. «Но тогда хоть сто рублей дай. Для чего-то я тебя остановил?».

По воздуху, что ли, крупу возить.

В Синявку через Париж

Загадала. Кто первый подсядет ко мне за стол в буфете, с тем и поеду в хозяйство. Подошел достаточно молодой человек. Элегантный черный костюм, белоснежная рубашка. Ну и куда я с таким поеду?

Николай Куприн оказался фермером, а шел ему шестой десяток. Хозяйствует в двухстах верстах от Воронежа. Дни стояли буранные. Мы рванули в Синявку, поскольку была обещана дорога через… Париж.

Уже проехали райцентр Анна. Вот и Париж. Райцентр Таловое. Поскольку я в Париже не была и, похоже, не буду, вполне доверилась рассказанному. Какой-то летчик из местных пролетал Таловое и установил, что расположение улиц вполне парижское: площадь и концентрическими кругами идут улицы.

Фермерское хозяйство в Синявках возглавляет старая женщина. Мать Николая. Мария Филипповна. Хозяйство называется «Мария».

— Видела в кино, как в торфяниках девчонки погибают? Вот в таких торфяниках я всю войну простояла. Лыва по колени?

Сама-то Мария из Воронежской области, а на торфяники погнали в Ярославскую. Не ближний край. Детей Мария посылала учиться на врачей.

— Приду в медучасток, а там врачи в белых халатах, как боги, а я в говне…

Годы пройдут, я — опять в участок. Врачи все в тех же белых халатах, а я — в чем была. И так мне захотелось, чтобы дети мои в белом халате ходили.

Сын Николай — стоматолог. Ординатуру закончил в Москве. Собрался в науку. Земля потянула. Дочь Вера — главный врач в соседнем селе. Другая — медсестра Нина — вместе с мужем определена на хозяйство. Пять коров, свиньи, птица и производство свеклы. Муж Марии пришел с фронта. Инвалид.

— Какая жисть у Кольки была? В поле его таскала. Быков запрягу — и на полосу. Ребенок тут же, вертится с нами. Поросенчишки водились. А еще коз навадилась содярживать. Ой, от козы пух такой. Шаль вязала и тайком продавала. Нельзя ведь было. Козлятки в избе жили вместе с дитятками. Почему? Да телка безо времени обгулялась, и место козляткам не было. Так в одной избе все и жили. Их штук восемь–девять, и я с пятью дитями. Пряжу ночами пряла. Ощупью. Без огня. Козочек метила разными тряпочками, чтобы знать, чье она дитя. Кормить надобно.

Не забудет, как скот отымали. Коз угоняли. Участок земли обрезали. Деревья срубали. Какие вишарники сгубили.

Дважды горели дома Марии. Первый был ошилеванный. Все там было. Часы с боем и все, что горбом зароблено. Перед пожаром видит Мария сон. Дочь Веру за нищего выдает. Ну так вот: Господь идет прямо к ней. Обрадовалась. Посетить ее хочет. А он обошел ее дом.

Никогда не забудет Мария общее колхозное собрание, где решался вопрос, помогать ли погорелице с пятью дитями. Не проголосовали. Определили Марию как неперспективную для колхоза. Вот тогда она узнала, как люди превращаются в камень. Окаменела Мария, когда не увидела голосов за себя. Спасибо председателю колхоза. Он был сам поражен жестокостью. Дал Марии кредит. В 1994 году сгорел второй дом. Сережу, сына своего, нашла обугленным. Способный был парень. Хоть на трактор сесть, хоть рожь посеять, хоть коров доить.

Сейчас все живут в хибаре-времянке. Рядом — новый сруб. Электричество не проводят. Боятся. Фермерство Мария почуяла сразу. Ее это дело.

— Бог милостив. Отберет у меня, а потом все даст. Правда, за мои деньги. Спасибо Господу!

Сейчас Марии край как нужен свеклоуборочный комбайн. Сам Башмачкин, президент фермерской ассоциации, обещал Марии комбайн. Да позабыл, видно. За четыре года Мария вернет кредит. В аренде 30 паев. Многие сельчане хотят отдать свои паи Марии, да власть уперлась. Не будет отмерять землю.

Принимаюсь изучать документы. Типичная для всей России картина: никто не хочет рассчитываться с фермером. Абрамцевский элеватор выдает Марии справку, из коей следует, что за два года задолженность элеватора фермерскому хозяйству составляет 29 тыс. рублей. И — подпись.

Пишут, что денег нет. Тогда дайте муку, если денег нет. Пишут: «Отсутствует мука высшего помола». И — подпись.

Если вы используете складские помещения элеватора для хранения зерна, к весне можете не увидеть своего зерна. Злые языки поговаривают, что гонят это зерно то в Египет, то в Саудовскую Аравию.

Мария показывает мне хозяйство:

— Петуха возьми. Не хочешь мяса, возьми живенького. Дорогу тебе до Москвы скрасит. Или кошку возьми. У нас их пятеро. Да ты не бойся, они у нас не мявкают. Думаешь, почему? Сытые они.

Мария дарит платок из козьего пуха. Храни тебя, Господь, Мария! И пошли ей, Господи, свеклоуборочный комбайн. За ее же деньги.

Перед отъездом мы с Николаем навещаем кошару. Он взял ее у колхоза в аренду. А едем мы, чтобы выяснить, весь ли шифер украли с крыши.

Так и есть: полкрыши зияет перекрытиями балок. Николай догадывается, кто снял шифер, да толку-то что. В колхозе работы нет. Сейчас выгодно работу дать украинцу или молдаванину. Он за похлебку и рубль пятьдесят в день любую работу сделает. Воровство и раньше было. Сейчас для многих — это единственный промысел.

Мария — фермер не совсем типичный, потому и была мне интересна. Большинство фермеров — люди среднего возраста. Многие с высшим (и даже двумя) образованием. Это и есть тот средний класс, о котором пекутся государственные мужи. Наличие в стране такого класса создает социальную стабильность. Поколебать фермерскую среду — небезопасная для государства затея. «Мою землю они возьмут только с боем», — сказал фермер Егоров.

Так думает не один он.