ТРУДНАЯ ЗАДАЧА — ЛУЧШИЙ ПОДАРОК
Накануне 75-летия «Ленкома» главный режиссер театра ответил на вопросы «Новой газеты»
— Марк Анатольевич, есть ли у вас в этих старых театральных стенах любимые тени? Закулисные домовые? Чувствуются здесь токи прошлого?
— Да, я чувствую. Очень чувствую. Я, конечно, боюсь пускаться в такие разговоры, но меня когда-то поразило, что в этих стенах был кабинет Булгакова — он работал в 1931 году консультантом Театра рабочей молодежи, ТРАМа, с которого и начиналась история здешней сцены. Писал Булгаков об этом времени Станиславскому очень лапидарно: «Я ушел из ТРАМа, так как никак не могу справиться с трамовской работой». И все же в это время (а значит, и в этом здании тоже) он еще ждал разрешения на постановку «Мольера». И начинал обдумывать будущий свой роман.
— В ранних редакциях — «Консультант с копытом»…
— Да, забавно... Хотя это, вероятно, чисто словесное совпадение.
В ТРАМе начинал свой путь Николай Афанасьевич Крючков: на гармошке замечательно играл... Потом пришли мхатовцы, чтобы возглавить работу ТРАМа, — Н.П. Баталов, В.Я. Станицын, Н.П. Хмелев, И.Я. Судаков (именно тогда консультантом театра был Булгаков). В конце 1930-х была полоса Ивана Николаевича Берсенева. Тогда театр очень любили москвичи... Именно в эпоху Берсенева он сменил имя «ТРАМ» на «Московский театр имени Ленинского комсомола». С Берсеневым пришли замечательные артисты — Софья Гиацинтова, Серафима Бирман, Ростислав Плятт, Аркадий Вовси.
Берсенева я не застал. А вот с Софьей Владимировной Гиацинтовой некоторое время поработали — в мире, согласии и взаимопонимании.
…Здесь в 1963 году заблистал Анатолий Васильевич Эфрос — у нас в труппе еще есть артисты, которые работали с ним. Одним из его спектаклей в Театре имени Ленинского комсомола стал именно булгаковский «Мольер»: разные времена зарифмовались в этих стенах. Даже, пожалуй, мажорно зарифмовались… Период Эфроса был очень ярким — хотя он длился всего три сезона.
А в 1973—1974 годах произошло стихийное обновление: и директор пришел новый, и вскоре пришел Евгений Павлович Леонов, и из Саратова я пригласил неизвестного мне артиста Янковского, которого Леонов очень хвалил (они вместе снимались в фильме «Гонщики»). С четвертого курса я пригласил в театр Александра Абдулова... В 1974 году на сцену вышел «Тиль». Ну и далее – началась та история, которая продолжается сегодня.
За 75 лет, которые мы празднуем, в стенах на Малой Дмитровке, 6 существовали несколько театров. Этому, нашему, уже почти тридцать лет... Здесь мне посчастливилось работать с великими артистами — с Евгением Павловичем Леоновым, Татьяной Ивановной Пельтцер, которая пришла из Театра сатиры в «Ленком» вслед за мной спустя некоторое время.
Наконец, есть у нас такая актриса Зинаида Матвеевна Щенникова — она играла еще в ТРАМе. Вы видели в клубе «ТРАМ» фотографии — гимнастические пирамиды, группы, молодые актеры конца 1920-х с энтузиазмом изображают пропеллер, крыло самолета. Вот она играла в этих первых спектаклях. ...Остались в архиве некоторые документы, очень характерные для тех лет. Например, заявление режиссера: «Прошу считать меня не режиссером, а просто работником театра, выполняющим режиссерские функции». Сохранились даже трамовские скетчи эпохи борьбы с галстуками...
— Ищете ли вы сейчас новые, современные пьесы?
— Я ищу, и мне помогают искать. Но пока, к сожалению, не нахожу. Во-первых, очень много пьес, которые пишут просто литераторы. А не «поэты, благоприятные для театра». Такая пьеса — интересный обмен репликами. Без внутренней структуры, без динамики, без процесса, который на наших глазах будет приобретать не прогнозируемые зрителем новые качества и новые состояния.
И еще есть много пьес, которые усугубляют и без того негативные процессы, идущие в нашей жизни. Вот если вы мне сейчас скажете: я вам принесла пьесу очень талантливого человека — про захват театра террористами. Не буду ставить! Скажу заранее: не буду! Есть невзгоды, которые незачем инсценировать… хотя бы затем, чтоб не тиражировать.
Есть и третий разряд новых пьес: откровенный водевиль. Там все крепко сделано, соблюдена конструкция, есть за чем следить... но уж очень как-то приземлено. И решительно никак не связано с космосом: какие-то… непривычно коммерческие комедии.
Есть даже крепкие авторы в этом жанре. Люди, владеющие ремеслом. Я ко всякому, кто крепко владеет ремеслом, отношусь с уважением... Но ставить — не буду.
— Но на кого-то из молодых драматургов вы глядите с надеждой?
— Вы знаете, у меня такого автора нет. Вот про режиссера могу сказать. Кирилл Серебренников, который поставил «Пластилин». Пьесу эту я, кстати, вертел в руках, но понимал, что надо переписывать... переделывать... У меня другие планы... А вот спектакль «Пластилин», спектакль Серебренникова в Центре драматургии и режиссуры, — это явление выдающееся.
«Пластилин» Серебренникова — это было для меня такое чудо, когда я сидел с открытым ртом и понимал: вот этого бы я, наверное, не сделал... вот это бы я, наверное, не придумал — такое режиссерское построение.
И, кстати, очень хорошо играют артисты. Кажется, что это репертуарный театр, который долго вместе созидался. Вот «Пластилин» меня очень удивил, обрадовал и привнес определенный социальный и театральный оптимизм.
— А киносценарии, Марк Анатольевич?
— Я очень много получал предложений в свое время сделать вторую серию «Обыкновенного чуда», «Мюнхuаузена». Тиражировать их с тем же постановочным коллективом. Но мне этого очень не хотелось...
Относительно недавно на «Мосфильме» уже прибивалась табличка с надписью: «Режиссер Захаров». И я собирался запуститься с одним сценарием – комедией из современной жизни, как я и хотел. И надеялся, что текст с помощью каких-то талантливых комедиографов допишу, докручу, доиграю в процессе съемок. Но все-таки сценарий был незрелым. И я предпочел отказаться: по-настоящему хорошей идеи не находится, а напряжение большое…
— В своих книгах вы много писали об «энергетике театрального зрелища», о токах, идущих со сцены в зал и из зала на сцену…
— Слово «энергетика» мне даже запретили произносить дома, потому что я очень надоел с этим словом… Но слово – важнейшее. Даже если понятие «энергетика личности» трудно определить – его легко ощутить. Встречаются такие уникальные аномалии, гениальные аномалии, как Михаил Чехов…
Я недавно вспоминал о некоторых репетициях Анатолия Дмитриевича Папанова — говорю именно о репетициях. На спектаклях он играл достойно, прекрасно. Но на репетициях у него бывали прорывы в какие-то иные сферы бытия…
— Марк Анатольевич, «частотность» этих уникальных аномалий в России остается неизменной? Растет? Или падает? В ваших «Контактах на разных уровнях» есть очень важный, по-моему, фрагмент: «Найти чисто человеческие источники, которые… напитают тебя не дурью, но благотворными идеями в широком спектре профессиональных и человеческих качеств, — задача, может быть, центральная, определяющая при рождении истинного Артиста». Очень ясно, даже жестковато сказано. И рецепт, кажется, не театральный, а универсальный. Как искать эти источники?
— Я не думаю, что это жестко. Это сказано для возраста, которому нужно ставить задачи. Лучший, может быть, дар для очень молодого человека – трудная задача. Ведь это очень интересный период человеческий, биологический – юность!
…Ну вот как в три-четыре года человек может выучить три-четыре иностранных языка без всяких усилий — есть еще драгоценный период юношеского максимализма. (Я этим пониманием очень хорошо зарядился в Студенческом театре, где ставил свои первые опусы в 1960-е годы.) И уже будучи педагогом РАТИ, видел много раз, как меняются люди именно в эти годы, как юношеский максимализм преобразует человека в пору студенчества и в первые два-три года после него.
— Многие молодые актеры «Ленкома» – Олеся Железняк, Сергей Фролов – бывшие студенты вашей мастерской в РАТИ. Какими приходят сегодняшние абитуриенты? Что их питает? Усилилась или ослабла «питательная среда» высшей школы, сама поэзия профессиональной преемственности по сравнению, например, с 1960-ми?
— Мне кажется, нынешние абитуриенты умнее. Они прагматичнее, чем я был в их годы. Они ценят человека за работу. За умение передать некие важные профессиональные навыки. А не просто за какие-то регалии и какую-то известность... А усилилась или ослабла «питательная среда»? Очень сложно ответить. Но экономическая нищета, конечно, очень давит на эту среду – если говорить об интеллигенции в целом.
— А что в «Ленкоме» сегодня энергетически подпитывает вас?
— Может быть, некоторое упрямство. Конечно, театр – живое существо. Он растет, расцветает… и так далее. И театр «Ленком» рано или поздно закончит свое существование, что же делать… Но важно сохранить его труппу — коллекцию замечательных, как я считаю, артистов, которых удалось сохранить, воспитать, создать общие стилистические особенности.
Художественному театру в 1924 году очень повезло, когда пришел «второй МХАТ»: Тарасова, Степанова, Яншин, Судаков, Хмелев… В этом эпизоде истории театра есть что-то от притчи. Это не счастливое совпадение. Это счастливая модель.
Я некоторое время назад стал особо интенсивно заботиться о молодых. Желание продлить жизнь «Ленкома» — оно меня как-то очень взвинчивает. И дает азарт.
— Какой вы чувствуете энергетику «города и мира» за стенами? Ваша «Мистификация», вышедшая на сцену в начале 1999 года, казалась трагическим спектаклем. Там была энергетика горестного вопля: точно надежда на деловитость Чичикова – последняя надежда и коммерческие метания Павла Ивановича – последний способ «любить Россию, проездиться по России». Но и Чичиков погибал, распятый на красном колесе. В 2001 году на сцену вышел «Шут Балакирев» – спокойный, светлый спектакль о начале эпохи. Она начинается в грязи, крови, грубости, варварстве, «жестоких играх» стяжательства и тщеславия – но она начинается! И мы знаем, что «ценные подарки» (а то и попросту взятки), грудой сваленные на сцене – статуи и полотна, только что привезенные «новыми людьми» петровской эпохи «из Европ», – станут фамильными драгоценностями их правнуков, «Аполлонами и Ниобеями» Пушкина, наследием мирискусников… И финальный монолог Петра Великого–Олега Янковского – был полон того же чувства. Со сцены в зал шли сильные токи оптимизма. Какие токи идут из зала на сцену сегодня?
— Это вообще достаточно сложный вопрос: что питает?! Вот в дни, когда шли трагические события вокруг мюзикла «Норд-Ост», у нас шел спектакль «Город миллионеров». Спектакль по пьесе Эдуардо де Филиппо «Филумена Мартурано», где главные роли играют Инна Чурикова и Армен Джигарханян. Он стоял в репертуаре. И он у нас шел.
И... этот спектакль никогда так не игрался! Вот этот теплый, нежный, комедийный в общем-то спектакль!
Он никогда так не игрался — на такой правде, нерве, таком взаимном внимании и беспокойстве... Я даже определить боюсь словами, что было со стороны зрителей, какие неслись к нам на сцену энергетические токи и какие токи неслись в ответ со сцены! И режиссер Роман Самгин, с которым я вместе работал, убежден, что никогда так спектакль, как в эти два дня, не шел.
Так что разные источники питания... Линейной зависимости нет. А есть какие-то общие точки, токи времени, которые — наполовину сознательно, наполовину подсознательно — проникают в спектакль.
